Введение
Целью данной работы является попытка обобщения религиозных верований, обрядов и эзотерических обычаев наших предков – восточных славян, начиная с первой половины I тысячелетия н.э. до принятия христианства Русью в 988 г.
Религиозные верования наших дней напрямую восходят к прошлому. Как известно, современное православное христианство в России соседствует и переплетается с языческими поверьями и обрядами, которые зачастую совершаются людьми, считающими себя истинными христианами. Например: оставление на могиле умершего стаканчика водки, конфет, печенья и прочего съестного ассортимента, праздничный стол с обильной едой сразу после погребения человека, устраиваемый его родственниками и некоторые другие обычаи настоящего времени. Очень интересно, да и необходимо более тщательно изучать религию наших предков, чтобы знать историю своего народа, его культурные традиции.
Сложность изучения данного вопроса состоит в том, что до сих пор нет единого мнения среди ученых и специалистов о древних языческих богах, духах, религиозных обрядах восточных славян. Данные о них довольно обрывочны и поэтому сведения, содержащиеся в них, противоречивы.
Автор использует следующую литературу, относящуюся к данному вопросу: общие характеристики религиозных верований («История религий востока»), описание обрядов погребения («Начало этнокультурной истории Руси IX – XI веков»), различные описания пантеона богов дохристианского периода («Древняя Русь в лицах: Боги, герои, люди»), начало христианизации Руси («Еретики и ортодоксы: Очерки древнерусской духовности»). Автор также не обошла вниманием и Интернет-ресурсы: на некоторых сайтах расположена самая свежая информация касательно данного вопроса.

Что такое религия?
Что такое религия? Как и когда она возникла? В чем ее смысл и сущность? Каковы причины живучести этого социального феномена? Ответить на такие вопросы нелегко, на протяжении многих веков лучшие умы человечества стремились найти рациональное объяснение причин возникновения столь специфической, иллюзорно-мистической формы мышления. За это время сложилась, оформилась специальная отрасль знания – религиоведение, не имеющая ничего общего с тематически близкой ей, но принципиально чуждой теологией. Цель религиоведения – серьезный анализ всей совокупности проблем происхождения, сущности и функций религии, ее место в обществе, истории, культуре, ее роль на протяжении тысячелетий и в современном мире. Иными словами, цель религиоведения – познать и понять религию как форму общественного сознания, как социальный феномен.
Возникнув на заре человечества и складываясь веками на основе «неадекватного отражения в мышлении людей реальных объективных процессов  в природе и обществе»¹, религиозные представления и верования, культы, ритуалы и обряды опутывали сознание человека паутиной несбыточных иллюзий, искажали его восприятие мира кривым зеркалом фантастических мифов и магических превращений, волшебством чудес, заставляли создавать все более вычурные и сложные метафизические конструкции мироздания, загробного существования и т.п., укрепляясь в сознании людей, фиксируясь в памяти поколений, становясь частью культурного потенциала народа, система религиозных верований – религия – приобретала тем самым определенные социально-политические и культурно-этнические функции.

Основные функции религии
Наиболее характерной для религии является компенсирующая функция. Выступая в роли всеобъясняющего покровителя и утешителя, посредника между слабостью человека  и всесилием природных стихий, религиозная концепция уже в ее самой ранней и примитивной модификации была призвана предохранить от злого воздействия непознанных внешних сил  и в то же время научить, как избежать такого воздействия, защититься от него, задобрить злые силы. В специфической для нее иллюзорно-мистической форме она компенсировала бессилие человека, ограниченность его знаний, несовершенство социального устройства и т.д. Веря в богов и духов, принося им жертвы, молясь им и надеясь на их помощь, человек добровольно отдавал себя под покровительство незримых сверхъестественных сил, в чье всемогущество он искренне верил. С усложнением общества изменялись формы компенсации, обращаясь к религии и твердо веря в ее догматы, человек стремился найти в ней утешение, избавиться с ее помощью от несправедливостей и обид, социального неустройства.
Но суть функции оставалась неизменной: в религии люди, и особенно религиозно- активные слои населения (отшельники, аскеты, монахи и т.п.), искали путь к спасению от несовершенства земного существования, к избавлению от страданий, к бессмертию, слиянию с Абсолютом, к вечной жизни на небесах и т.п.
Компенсирующая функция религии тесно связана с другой основной функцией – интегрирующей. Объединяя людей в рамках мировоззрения, сложившихся под ее влиянием социальных, этических и духовных ценностей, «любая религиозная концепция освящает сложившиеся нормы и существующие порядки и тем содействует социальной, идейной и политической интеграции». На ранних этапах развития общества – это наиболее наглядно проявляло себя в следующем феномене: любая этническая общность, объединенная системой единых верований, ритуалов, обрядов и мифов, считала именно свою систему норм эталоном, отклонение от которой в рамках данной общности считались недопустимым, а в других общностях – достойным осуждения. С развитием общества формы и значимость этой функции становились более разнообразными. Религиозные нормы переставали быть этническими, а подчас перерастали чуть ли не в мировые, как это произошло с такими религиями, как христианство, ислам и буддизм. Однако суть функции от этого не менялась: преданность той или иной системе религиозных норм и поныне имеет огромное интегрирующее значение.
Интегрирующая функция религии особенно важна, даже жизненно необходима в тех нередких случаях, когда этническое либо религиозное меньшинство длительно существует в этнически и религиозно чуждой, а то и враждебной ему среде. В таких случаях обычно складываются устойчивые общности (общины), в рамках которых именно религия оказывается «структурообразующим стержнем коллектива» (сикхи, мусульмане в Китае, христиане в Ливане и т.п.).
Третьей важной функцией религии является регулирующе-контролирующая. Приобретя устойчивые структурные очертания, создав идейные догматы и практические методы воздействия на мышление и поведение людей, религия приспосабливает к своим потребностям соответствующие ее нормам системы духовных и этнических ценностей, ритуалы и церемониал, праздники и обряды, стереотипы поведения и т.д. В этой функции религия вплотную сближается с культурной традицией, осуществляя над ней идеологический контроль, регулируя ее принципы и практику.  Строгость и общеобязательность этого контроля бывают различны, и в принципе со временем, по мере развития общества, имеют тенденцию к уменьшению. Однако уменьшение такого рода действует далеко не автоматически, как это видно на примере ислама в наши дни. Словом, жизнеспособность регулируеще - контролирующей функции религии исключительна. Даже тогда, когда другие функции ослабевают и отступают под давлением современной науки, высокого общеобразовательного ценза, выхода на передний план социальных либо национальных движений, эта функция позволяет той или иной религиозной доктрине цепко держать, используя инерцию традиций, многие стороны жизни людей.
Пантеон богов восточных славян
До принятия христианства славяне отнюдь не были атеистами. Они поклонялись множеству богов и духов, имели особые жертвенные места и святилища.
Недалеко от города Загорска, около деревни Кутузово (Московская область) есть холм со странным названием – «Белые боги». По преданию на нем стояли языческие идолы. Местные жители поклонялись им и приносили жертвы, пока в XIV веке святилище не было разрушено церковниками, водрузившими на холм христианский символ – крест. Если верить преданию, «Белые боги» дожили до гораздо более позднего времени , чем все остальные святилища на славянских землях. Основная масса их была уничтожена еще в X веке, после официального принятия христианства. Так было в Киеве, Новгороде и других городах. Церковники яростно разрушали все, что было связано с языческим культом, - уничтожали святилища, а изображения богов сбрасывали в реку. Одного из таких «утопленников» удалось обнаружить. Еще в 1848 г. со дна реки Збруч, притока Днестра, был поднят высокий (около 2,7 метра) четырехгранный столб из серого известняка. На верхнем конце его под одной круглой шапкой была изображена четырехликая голова (лица смотрели на четыре стороны света). На гранях столба были рельефные изображения, связанные с космогоническим представлением славян о трех мирах: подземном, земном и небесном. По этому идолу можно судить о том, как выглядели изображения богов – в большинстве своем они имели человеческий облик. Языческий пантеон славян был довольно богат. И главное место в нем занимал Перун – бог грома и молнии, почитавшийся также как покровитель природы и земледелия. С зарождением классового общества на Руси Перун стал считаться преимущественно покровителем князя и его дружины. Именем Перуна клялись князья Олег и Святослав, заключая мирный договор с греками.
Святилища Перуна были в разных городах. Известно, что идол Перуна, деревянный, с серебряной головой и золотыми усами, стоял на холме в Киеве. В 6 километрах от Новгорода, у истоков реки Волхова из озера Ильмень есть урочище, в названии которого – Перынь до сих пор сохранилось имя Перуна. Археологические раскопки обнаружили там следы святилища. Оно представляло собой круглую площадку диаметром 21 метр. В центре некогда стояло деревянное изображение Перуна (сохранилось его основание). По периметру круга шел кольцеобразный ров с дугообразными выступами с внешней стороны (в плане все это имело форму восьмилепесткого цветка). В этих выступах рва разжигали ритуальные костры, озарявшие статую Перуна. Можно себе представить, что зрелище было достаточно величественным.
С земледелием был, вероятно, связан и культ бога солнца – «животворящего подателя света и тепла». У разных славянских племен он носил разные имена: Хорс, Даждьбог, Купала, Ярило. Не осталось без своего бога и скотоводство. Его покровителем был «скотий бог» Велес (или Волос).
Он же впоследствии считался покровителем богатства и торговли. Особое место в пантеоне занимал Сварог, соединивший в себе черты древнегреческих Гефеста и Прометея. Это был бог ремесла – покровитель кузнечных работ и отец бога огня (последний по отцу назывался Сварожичем). В самом имени Сварога слышен корень «вар», все производные от которого (варить, сварка) означают обработку огнем, жаром. Кажется, единственным женским божеством у славян была Мокошь. Функции ее не совсем ясны, предполагают, что она считалась покровительницей различных женских работ.

Перун
Перуна не без оснований считают главным божеством языческого пантеона восточных славян. Его имя впервые встречается в летописи под 907 годом. После победоносного похода князя Олега на греков греческие цари Леон и Александр вынуждены были заключить с ним мир, и обязались уплачивать дань. Договор был скреплен, по обычаю, клятвами обеих сторон. Греки-христиане «целовали крест, а Олега с мужами его водили в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном, их богом, и Волосом, богом скота, и утвердили мир».
То же самое повторилось спустя лет сорок, уже при князе Игоре. Греческие послы прибыли в Киев, чтобы привести Игоря к клятве, записанной в новом мирном договоре: «Призвал Игорь послов, и пришел на холм, где стоял Перун; и сложили оружие свое, и щиты, и золото, и присягал Игорь и люди его, - сколько было язычников между русскими». И, наконец, еще спустя лет тридцать князь Святослав поклялся соблюдать мир с греками: «Если же не соблюдем мы чего-либо из сказанного раньше, пусть я и те, кто со мною и подо мною, будем прокляты от бога, в которого веруем, - от Перуна и Волоса, бога скотьего, и да будем желты, как золото, и пусть посечет нас собственное оружие».
Перун – это, прежде всего, бог грозы (грома). В весенней грозе древний человек усматривал животворящий источник обновления земли, природы, отсюда – первостепенная роль Перуна. В белорусском и украинском языках слово «Перун» означает «гром», «удар грома». Если молния зажигала какую-то постройку, то говорили: «Перуном спалило». Такой пожар тушить было нельзя. Известно проклятие, ходившее в народе: «Чтоб тебя Перун убил!» (у словаков: «Перунова стрела в тебя!»).
Перун был вооружен палицей, луком со стрелами (молнии – это стрелы, которые метал Перун), топором. Топор считался одним из главных символов бога. Молния в небе воспринималась не только как стрела, но и как летящий огненный топор Перуна. Археологи нашли множество миниатюрных бронзовых и железных топориков, датируемых X – XIII веками: им приписывались сверхъестественные свойства оберегов. Орнаменты на них имели символический смысл: зигзаги означали молнии, кружок с точкой – солнце. Считалось также: гром возникал, когда Перун трет один о другой два гигантских небесных жернова.
Велес (Волос)
Имя этого бога встречается в летописных рассказах о клятвах русских князей: Волос упоминается здесь вслед за Перуном. В языческих святилищах стояли его изваяния.
Ключ к пониманию Волоса-Велеса надо искать в наименовании его богом скота, «скотьим богом», то есть покровителем домашних животных. Именно к нему следовало обращаться с просьбами о благополучии скотины, об избавлении ее от болезней. Ему приносили в жертву коней, быков, овец. Он играл какую-то роль в обряде сжигания «коровьей смерти», совершавшемся для прекращения падежа скота.
Однако слова «скот», «скотий» имели в древнем русском языке и другое значение: чем больше у хозяина скота, тем больше достатка, богатства. Волос-Велес был богом богатства, материального благополучия. Похоже, в княжеских клятвах он выступал именно в этой роли: если Перун воплощал мощь оружия, то Волос – силу золота. Отсюда понятен и смысл клятвы Святослава: если они предадут Перуна – пусть их посечет их же оружие, если предадут Волоса – пусть пожелтеют как золото.
Образ Волоса-Велеса таит немало загадочного, его характеристику приходится воссоздавать по крупицам, нередко ограничиваясь лишь предположениями и останавливаясь перед свидетельствами древних источников, которые до конца не поддаются истолкованию. Можно, например, предполагать, что Перун и Волос не просто соседствовали в клятвах, но и противостояли друг другу: первый был богом княжеской дружины, а второй – богом всей остальной (невоенной) Руси. В то время как изображение Перуна находилось в верхней, княжеской, части Киева, изваяние Волоса стояло внизу, на Подоле, у торговых пристаней.
А вот еще загадочная подробность: автор «Слова о полку Игореве» называет великого слагателя песен Бояна внуком Велеса. Значит ли это, что Волос-Велес считался подобно древнегреческому Аполлону, покровителем певцов и музыкантов? Может, этот бог был связан с поэтами-жрецами, волхвами, прорицателями? Вряд ли случайно полное звуковое соответствие: Волос – слово. Не означает ли оно особых отношений древнего божества с тем «словом», которое получило выражение в поэзии, в гаданиях и колдовских заклинаниях?
Некоторые свойства и приметы языческого Волоса позднее оказались у христианского святого Власия. Здесь можно упомянуть засвидетельствованный этнографами XIX века на юге России обычай: перед началом жатвы старые женщины в поле «завивали бороду Волосу», то есть, не вырывая колосьев из земли, сплетали их в узел и оставляли в знак надежды на богатый урожай. По другим данным, жертвовали «Волосу на бороздку» последнюю горсть колосьев или последний сноп. Этот обычай заставляет взглянуть на Волоса как на божество, связанное с земледелием, с надеждами на хороший урожай и, возможно, с миром предков, от участи которых, по языческим понятиям, зависел успех земледельца.
С приходом христианства Волос разделил судьбу других языческих «кумиров». Князь Владимир велел «Волоса идола свергнуть в реку Почайну».
Неведомая и нечистая сила
С вершин языческой религии, занятых богами, мы спускаемся теперь в ее нижние сферы, где встречаются совсем  другие персонажи: в науке их часто называют существами «низшей мифологии». Они не принадлежали ни подземному миру, ни небу, место их было рядом с людьми – в близлежащих лесах, в распаханных полях, в знакомых всем водоемах, в жилищах, дворах, в хозяйственных постройках.
Каждое такое мифологическое существо было представлено, в отличие от богов, не в единственном числе (как один Перун или один Дажьбог), но в массовом количестве: леших на Руси было столько, сколько и лесов (и даже больше – сколько сел и деревень, расположенных рядом с этими лесами).

Если власть богов распространялась, по языческим понятиям, на весь свет, то существа «низшей мифологии» хозяйничали на ограниченных участках. Домовой за пределами «своего» дома никакой силой почти не обладал; ни леший, ни водяной не покидали своих владений. Зато в этих пределах они обладали немалой властью и могли оказывать людям поддержку или причинять им зло. «Древнего славянина на каждом шагу в его повседневных трудовых делах, семейных хлопотах, в заботах о благополучии дома подстерегала опасность – ему постоянно приходилось думать о том, как уберечься от козней, как склонить неведомую силу на свою сторону или хотя бы нейтрализовать ее». К великим богам люди обращались по весьма серьезным поводам, по особым праздничным дням, коллективно, торжественно. А с неведомой и нечистой силой они имели дело каждодневно, о ней нельзя было забывать, отношениями с нею была пронизана вся их повседневная жизнь.
Естественно, люди Древней Руси вполне конкретно представляли себе внешний вид этих мифологических существ, знали их особенности и привычки, могли описать их образ жизни. Все это были существа антропоморфные, т.е. имели облик человеческий, но часто – с какими-то фантастическими «добавками» - звериными, птичьими, рыбьими признаками. При этом одни и те же персонажи описывались в разных местностях по-своему, с неодинаковыми подробностями.
Человек должен был владеть искусством обхождения с такими существами, предугадывать их поведение, уметь предотвращать опасность. Постепенно сложилась непростая система «общения» человека с неведомой и нечистой силой – через специальные обряды, заговоры и заклинания, гадания, употребление особых предметов – оберегов. Позднее к языческим способам защиты от нечистой силы добавились христианские – молитвы, обращения к Богородице и святым, наложение креста.
К сожалению, древнерусские источники оставили совсем немного информации относительно персонажей низшего уровня мифологии.
Домовой
В этимологических словарях славянских языков к этому слову даны два основных, связанных между собою значения:
1) «Относящийся к дому, семье, хозяйству;
2) «Сверхъестественное существо, добрый или злой дух, якобы живущий в доме и охраняющий его». Домового  в народной среде называли и по-другому: домовник, дедушка, старик, постень, лизун, суседко.
Наши предки не могли представить себе дома (т.е. жилища, семьи, имения, хозяйства, имущества) без чудесного покровителя. У каждого жилища был свой домовой. Каждый домовой жил сам по себе: домовые-соседи не дружили, а нередко враждовали.
Внешность домового описывали по-разному. Чаще всего он изображался глубоким стариком с седой бородой. На его добродушном лице выделялись фосфорическим блеском глаза. Говорят, обычно домовой похож на хозяина дома, «словно вылитый», и даже носит хозяйскую одежду и перенимает хозяйские привычки. При всем том кое-какие признаки необыкновенности проглядывают в облике домового вполне отчетливо: отчасти это заметно по одежде (домовой предпочитает длинную белую рубаху, иногда – красную рубашку), но главное – тело его, даже ладони и подошвы покрыты мягкой шерстью, он весь ею зарос, у него длинные торчащие уши (либо одно ухо отсутствует). Самое же необычайное – это способность домового менять облик: принимать вид кошки, собаки, зайца, медведя с человеческой головой, превращаться в ворох сена или мешок с хлебом.
Домовой всегда живет в доме, его присутствие сказывается во всем, но он невидим. Считалось, что глядеть на него ни в коем случае нельзя – можно ослепнуть или вовсе умереть. Впрочем, в иные дни домового увидеть было можно, но для этого приходилось прибегать к особым ухищрениям: например, в пасхальную ночь надеть на себя хомут, или положить борону зубьями вниз, или спрятаться в конюшне.
Обитатели дома хоть и не видят домового, но постоянно слышат ночами то тихий плач, то глухие стоны, слышат, как домовой расхаживает по дому, топает, стучит, хлопает дверьми, гремит утварью, заводит какую – то возню. По утрам можно обнаружить следы его ночных забав: мебель передвинута, вещи сброшены на пол, посуда с остатками ужина переставлена на другое место.
Семья, перебираясь в новый дом, должна была взять с собою и своего домового. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы в новом жилище оказался другой домовой, т.к. от него, кроме беды, ничего ждать не приходилось. Чтобы предохранить себя от чужого, над воротами втыкали ветку чертополоха.
Хозяева, покидая прежний дом, кланялись на четыре угла и приговаривали: «Хозяйнушко - господин, пойдем в новый дом, на богатый двор, на житье - бытье, на богатство». Приглашали и семью домового на новое место: «Домовой, пойдем со мной, веди и домовиху - госпожу – как умею, попрошу». Некоторые поступали иначе: домового завязывали в мешок и таким образом переносили в новый дом.

Хлевник
Власть домового распространялась на весь крестьянский двор со множеством хозяйственных построек. Но часть его обязанностей за пределами собственно жилого дома исполняли специальные духи. Один из них – хлевник. Говорили, что он «на одно лицо» с домовым, у него те же привычки и тот же характер. В дом хлевник не вхож, и летом и зимой обитает он в заднем углу хлева (либо на верхней балке, на курином шестке). Главная его забота – лошади и коровы. С овцами хлевник имеет дело редко, а с козами, свиньями – и вовсе никогда. Хлевник сопровождает скотину в поле, чистит и холит ее, заплетает лошадям гривы и хвосты, поит их, вообще – не дает в обиду.
Но он же может быть и виновником всех бед, сваливающихся на скотину: вдруг вздумает гонять лошадь по конюшне, отчего она худеет и слабеет, может лишить корову молока.
Чтобы избавиться от козней хлевника, вешали над входом в конюшню чучело сороки, сплетали особый кнут из конопли с несколькими узлами, в новолуние ставили перед воротами хлева жаровню с осиновыми углями и заставляли скотину переступать через горячую жаровню. При этом произносили заклинания, в которых просили святого Юрия отогнать хлевника в лес. Возможно, что Юрий здесь играл роль древнерусского бога Волоса, покровителя скота.
Овинник
В комплексе крестьянских хозяйственных построек был овин: он предназначался для сушки хлебных колосьев в снопах. К овину примыкало гумно, где снопы хранили и после сушки молотили.
Центральное место в овине занимала большая печь. Она стояла в яме или на уровне земли, а над нею закреплялось садило для снопов. Огонь в печи овина не просто просушивал зерно для молотьбы. По понятиям земледельца, он обладал еще и таинственной силой, с ним надо было обращаться как с одушевленным существом. Овин с его огнем – место не простое, наделенное чудесными свойствами. Он имел и отдельного, своего хозяина – овинника (у белорусов – евника). Хотя в письменных древнерусских источниках он не упоминается, нет сомнений, что восточные славяне знали и поклонялись овиннику.
Считалось, что овинник живет на печи или под печью, в том месте, где разводили огонь, на сушильных жердях, под садилом. Он почти не покидает овин, разве только ночами выходит на гумно, подметает ток, даже сам молотит и веет зерно.
Овинник – существо демоническое: весь черный, лохматый, выглядит стариком; его и зовут иногда дедушкой. Глаза его горят как угли. Рассказывали также, что он бывает похож на огромного кота, способен принимать вид медведя или барана.
Овинник следил, чтобы снопы клали в порядке: строго наблюдал за тем, чтобы овин протапливали когда полагается, в срок; не позволял топить в так называемые именинные дни (овин должен время от времени отдыхать); не разрешал сушить снопы при сильном ветре, оберегая овин от пожаров.
Погребальный обряд восточных славян
Самыми массовыми памятниками древнерусской культуры IX – XI вв. были курганы: в самом большом древнерусском некрополе в Гнездове под Смоленском насчитывалось до 4 тыс. насыпей, тысяча курганов были насыпаны под Киевом и Черниговом (многие из них были снивелированы еще в древности, в результате роста городской территории), возле Тимерева и других погостов Верхнего Поволжья; огромные насыпи – сопки – возводились на Новгородчине и т.д. Уже те физические усилия, которые затрачивало древнерусское общество на сооружение курганов – памятники – предкам, свидетельствует о важности тех проблем, которые были связаны со смертью сородича (особенно вождя, воеводы или князя). Само по себе сооружение надгробного памятника во всяком обществе было залогом связи поколений и, стало быть, единства этого общества – общности предков и потомков. Однако реконструкция конкретных представлений о смерти и посмертной судьбе, свойственных славянской дохристианской культуре, предельно затруднена.
Славянская языческая погребальная обрядность второй половины I тысячелетия н.э. можно считать явлением парадоксальным: ее характерными (с точки зрения археологии) признаками являются, как указывал еще Л. Нидерле, отсутствие явно выраженных характерных признаков. Погребальный обряд славян сохранил традицию полей погребений раннего железного века, «усугубленную нивелирующим влияниям позднеримской провинциальной культуры»: остатки трупосожжений, совершенных преимущественно на стороне, захоранивались на бескурганных могильниках или под небольшими полусферическими насыпями в ямках, реже в урнах, практически без сопровождающего инвентаря. В сравнении с соседними народами – тюркскими, германскими, балтскими и финно-угорскими – славянский погребальный обряд выглядит бедным. Это обстоятельство, однако, не должно давать оснований для прямолинейных социологических выводов о неразвитости у славян социальной дифференциации. «Бедность» и «богатство» характеризуют в данном случае не прямо социальную действительность, а погребальный культ, традицию, а не просто реальность: к примеру, отсутствие оружия в славянских погребениях свидетельствует об отсутствии традиции оставлять оружие с умершим, но, конечно, не об отсутствии вооружения у славян.
Итак, главным источником для реконструкции реальной социальной жизни славян накануне сложения государственности является не погребальный обряд, представляющий собой «кривое зеркало», а данные письменных источников, свидетельствующие о наличии имущественной дифференциации у славян ко второй половине I тысячелетия н.э.
Эту специфику погребального обряда как источника для социологической реконструкции, необходимо учитывать и при анализе погребальных древностей соседних народов – в том числе балтских и финно-угорских.
У этих народов, особенно в Литве и Поволжье (мордва, мурома), наличие социальной дифференциации, в том числе воинских погребений, прослеживается по погребальным памятникам на протяжении почти всего I тысячелетия н.э. На этом основании делались выводы чуть ли не о процессах классобразования и феодализации у балтов и финнов, хотя в действительности погребальные почести родоплеменной знати были наибольшими в последний период первобытнообщинного строя. Соседи славян – балты и финны – не превосходили их, а скорее отставали от славян по уровню социального развития.
«Бедность» инвентаря остается дифференциальным признаком славянских погребений вплоть до X в. (до конца языческого периода), что наглядно проявляется, в частности, когда в одних и тех же некрополях встречаются славянские и «богатые» скандинавские курганы. При этом богатство и бедность инвентаря также не является надежным показателем социального ранга погребенного без учета иных признаков – размеров кургана, количества жертвоприношений и т.п. Недавние исследования в Гнездове показали, что малоинвентарные кремации содержали кости принесенных в жертву животных – коня, собаки и птицы; эта иерархия жертв характеризует, скорее, ритуал социальных верхов, чем бедных низов, во всяком случае, примыкает к жертвенному комплексу дружинных курганов (с набором вооружения, богатым инвентарем и т.п.).
Разумеется, проблемы как этнической, так и социальной интеграции погребальных памятников должны решаться конкретно, с учетом места погребального памятника в могильнике, могильника – в культурном ареале и т.д. Сам по себе обычай трупосожжения (и вообще погребения) с конем свойствен всем соседям славян, включая финнов, тюрков, «находников» - скандинавов, не говоря уже о классическом примере балтов, у которых погребения с конем известны с начала н.э. Обычай сожжения коня вместе с хозяином известен и культуре Смоленских длинных курганов, приписываемой кривичам, но развивающейся в традициях восточнобалтийской культуры.
Так или иначе, судя по тому, что кости лошади и собаки обнаружены и в безурновых кремациях середины I тысячелетия н.э. в Подесенье, традиция сожжения с жертвенным животным может быть признана достаточно архаичной, даже балто-славянской. (во всяком случае, для древностей первой половины – середины I тысячелетия н.э. различение славянской и балтийской традиций проблематично).
Наличие костей лошади и собаки в погребении не свидетельствует прямо о знатности (или богатстве) погребенного: в большинстве индоевропейских традиций эти животные могли не столько отмечать социальный статус, сколько выполнять культовую функцию – служить проводником умершего на тот свет. В частности, в балтославянской традиции конь связан с божеством загробного мира и «скотьим богом» Велесом – Велсом (Вялнясом). Впрочем, тот же Велес является и богом богатства, воплощением которого служит скот. Итак, соотношение бедность/богатство в обрядовой сфере не равнозначно этому же соотношению в сфере социальной.
Малая информативность славянского обряда трупосожжения в том виде, в каком он известен по данным археологии, естественно, затрудняет реконструкцию идеологических представлений, связанных с отправлением погребального культа. Недаром И.И. Ляпушкин писал, что «духовная жизнь (славян VIII – первой половины IX в.) пока не нашла отражения в известных нам памятниках и остается нам недоступной. Сказать о ней что-либо, кроме того, что славяне в исследуемую пору хоронили покойников по обряду трупосожжения и были язычниками, ничего нельзя». Попытки реконструкции осуществимы, прежде всего, на уровне универсальном – общераспространенных представлений, в данном случае – о кремации, как о наиболее интенсивном способе устранения трупа. Вместе с тем, как показал С.А. Токарев, в погребальном культе универсально распространено было сочетание противоположных устремлений: удалить в иной мир потенциально вредоносного мертвеца и одновременно сохранить вблизи коллектива благодетельного предка, обеспечить возможность контакта с иным миром; с последним устремлением и связано наличие погребальных памятников, могильников и т.п.
В славянской традиции трупосожжения к этим противоречивым устремлениям можно отнести разные способы обращения с прахом – от простого рассыпания (в традиции балтийских славян) до захоронения в ямке и наиболее «концентрированного» собирания кальцинированных костей в урну. При этом в обрядности черняховской и зарубинецкой культур, а также в позднейших древнерусских некрополях Гнездова и Киева прослежена последовательность сложения костей в урну, при которой кости черепа оказывались сверху – то есть умерший после кремации как бы восстанавливается в новом теле – сосуде. Наиболее яркий пример – распространенная древнерусская загадка-притча, где горшок сравнивается с Адамом и другими персонажами Библии: «Взят от земли, яко же Адам, ввержен в пещеру огненную, яко три отрока». В Толковой палее (XIII в.), опирающейся на византийскую (и, соответственно, античную) традицию, тело человека также сопоставлено с сосудом, который Бог лепит как «съсударь». Ближайшая параллель такой антропоморфизации в древнерусских некрополях X в. – обычай надевания на плечики урны шейной гривны в скандинавских кремациях: этот обычай напоминает о «лицевых» урнах раннего железного века Западной Европы.
Другим вариантом взаимосвязи телесного облика человека и урны можно считать различия в размерах погребальных сосудов: больших – для взрослых и малых – для детских кремаций.
Во многих археологических культурах, где практиковалась кремация с помещением останков в урну, урны (и другие сосуды) часто находились в погребении в перевернутом состоянии. В славянском погребальном обряде, по данным этнографии, принято было переворачивать все предметы, связанные с покойником или похоронами, в том числе посуду: В Полесье и на Русском Севере ставили на могилу перевернутые сосуды, в которых несли за гробом горячие угли. Переворачивание посуды и других предметов имело в погребальном обряде предохранительный смысл: очевидно, что обычай переворачивать урну – «восстановленного из праха» мертвеца – преследовал те же предохранительные цели, обнаруживая все ту же двойственность в отношении к умершему.
Русь после крещения
Принятие христианства в очень малой степени изменило религиозный быт древнерусского общества. По-прежнему во всей силе сохраняется язычество. Это обусловливалось тем, что язычество и христианство воплощали два разных типа мировоззрения, отнюдь не связанных между собой преемственно. Со временем они постепенно наслаивались друг на друга, и в процессе этого наслоения, с одной стороны, язычество получало стимул к дальнейшему развитию, а с другой – христианство низводилось до уровня языческих понятий и преданий. Так сложилось двоеверие – «мировоззрение раздвоенного сознания средневековых русичей».
Этапы становления древнерусского двоеверия отчетливо отражены в летописных текстах. На ранней стадии христианизации Руси еще преобладает мировоззренческий дуализм. Полное противостояние язычества и христианства. «Народ же тот русский, - писал в XII веке краковский епископ Матвей видному деятелю католической церкви Бернарду Клервоскому - множеству ли бесчисленному, небу ли звездному подобный, и веры, правило православной и религии истинной установления не блюдет.. то народ, известно, не только в дароприношении тела господня, но и в уклонении от церковного брака и взрослых повторного крещения, а равно в иных церкви таинствах позорно колеблется. Христа лишь по имени признает, а по сути в глубине души отрицает. Не желает упомянутый народ ни с греческой, ни с латинской церковью быть единообразным, но отличный от той и от другой, таинства ни одной из них не разделяет».
Через два века ситуация была уже существенно иная. Как доносил в Рим в начале XV века кардинал Д’Эли, «русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение»³. Как бы то ни было, фактом остается то, что образовавшееся двоеверие представляло собой мировоззренческий синтез, в котором ведущая роль принадлежала славянскому язычеству. Оно не только определяло специфику религиозности древнерусского народа, но и серьезнейшим образом видоизменяло важнейшие обрядовые формы и догматические законоположения христианства.
Прежде всего, под влиянием языческой мифологии весь мир оказывался ангелохранимым. Ангелы, согласно летописцу, приставлены ко всякой «твари»: есть ангелы облаков и мглы, снега и грозы, зимы и осени, весны и лета, - словом, состоят они при каждой вещи, где бы ни находились: на земле, небесах или в тайной бездне. Следовательно, ангелы блюдут все страны – и христианские, и языческие. Они фактически заступают в сознании древнерусского человека на место его прежних богов, выполняя принадлежавшие им некогда функции.
Одновременно с этим возникает еще одно впечатляющее новшество – переакцентация религиозного почитания с византийского культа Христа на культ Богородицы.
На Руси Христос вплоть до XVI века больше воспринимался как младенец, сын божий, а не сам бог. В нем видели преимущественно страдающее существо, возвысившееся благодаря личному подвигу до нравственного совершенства. При таком взгляде на Христа, естественно, создавалась почва для проникновения различных неортодоксальных учений, таких, например, как арианство, с которым древнерусская церковь неустанно боролась едва ли не весь период своего существования.
Что же касается Богородицы, то в этом случае считалось, что она – спасительница всего мира, главная заступница и покровительница русской земли. Особенно усилилось распространение богородичного культа в эпоху Куликовской битвы. Согласно «Житию Сергия Радонежского», Богородица явилась святому и предрекла победу над ненавистной Ордой. С ее почитанием связано почти все церковное строительство 70 - 80-х годов XIV века.
Образ Богородицы неизменно присутствует во всех литературных памятниках того времени. Сама Куликовская битва состоялась в день рождества Богородицы – 8 сентября. Этому придавал особое значение Дмитрий Донской в своем обращении перед началом боя к воеводам: «Приспе, братие, время брани нашея; и прииде праздник рождества царицы матерее божии Богородици, всех небесных чинов госпожи и всеа вселенныа: аще оживем, господеви есмы, аще ли умрем за мир сей, господеви есмы». Лишь с конца XV века, по мере укрепления московского самодержавия и насаждения византизма, культ Богородицы отходит на второй план, уступая место всемогущему богу – Иисусу Христу.
К традиции родоплеменного идолопоклонения восходит также понимание культа святых. Наибольшее число их появилось на Руси именно в обстановке расцвета богородичного культа: в XI веке – 35, XII – 55, XIII – 47, XIV – 65, XV – 106. Примечательно, что среди них было немало святых-подвижниц, тогда как в Московской Руси женщин канонизировали редко.
На святых древнерусский человек возлагал избавление от всех своих страхов и переживаний. Например, мученик Мина Египтянин давал исцеление от глазных болезней, священномученик Антипа – от зубных, преподобный Марой – от лихорадки. Об избавлении от бесплодия молились преподобному Роману чудотворцу и преподобному Игнатию. Облегчения трудных родов просили у великомученицы Екатерины, а просвещение разума и обучение грамоте – у святых Косьмы и Дамиана. Были свои спасители и от винного запойства, и от пожара или молнии, и от злого очарования.
Как видно, все нужды – обыкновенные, житейские. Раньше, в языческую пору, им посвящался отдельный бог, которому и поручалась забота об их удовлетворении. С приходом христианства древнерусский человек слил своих старых богов с пришлыми и новообретенными церковными святыми, тайно творя им привычные жертвы, а явно – поклоны и целования.

Заключение
В качестве небольшого заключения хотелось бы сказать, что, изучая данную тему, и отыскивая новые, интересные факты о религии восточных славян, описание обрядов погребения, становились все более понятными и некоторые современные церковные праздники (например, масленица). Православие, в той форме, в которой оно существует в России, является теперь своеобразным религиозным синтезом языческих верований и традиций с одной стороны, а с другой – христианством, которое приняла Русь тысячу лет назад. В этом и заключается подлинное отличие духовного мира русского человека, впитавшего в себя, пусть бессознательно, через старинные сказания и былины, то, что существовало очень давно, но было вытеснено христианством.
 SHAPE  \* MERGEFORMAT