Владышевская Т. Ф.

Средневековая русская культура на протяжении семи веков, вплоть до XVII в., обладала единством, параллелизмом всех составляющих ее частей. В синтез искусств наравне с зодчеством, монументальной фресковой живописью, иконописью, мелкой пластикой, прикладным искусством, литературой входила древнерусская церковная музыка. Дополняя друг друга, разными способами они выражали общее, для всех них единое содержание. Древнерусская церковная музыка — одна из наиболее ярких страниц русской духовной и художественной культуры. К ней приложимы слова, сказанные по поводу средневековой литературы: "...возвышается над своими семью веками как единое грандиозное целое, как одно колоссальное произведение, поражающее нас подчиненностью одной теме, единым борением идей..."1.

Русская средневековая музыка развивалась из одного корня. Основной распев Древней Руси — знаменный — в течение всей тысячелетней истории русской церковной музыки, как могучее древо, рос, давал новые побеги. Все его варианты и разновидности, возникавшие в эпоху Средневековья в виде путевого, демественного, большого и других распевов, были лишь ветвями, произраставшими из этого могучего ствола. Монументальность и величие древнерусской музыки совершенно связаны со скромными средствами выразительности — унисонным пением, лаконичными, строгими красками звучания. П. А. Флоренский в "Рассуждении о богослужении" говорит об особом свойстве древнерусской монодии: "Древнее унисонное или октавное пение... удивительно как пробуждает касание Вечности. Вечность воспринимается в некоторой бедности земными сокровищами, а когда есть богатство звуков, голосов, облачений и т. д. и т. д., наступает земное и Вечность уходит из души куда-то, к нищим духом и бедным богатствами"2.

Творцы древнерусской музыки избегали внешних эффектов, украшательства, чтобы не нарушить глубину чувств и мыслей. Важнейшей чертой средневекового русского искусства была его синтетичность. Одни и те же образы, идеи воплощались разными средствами в разных видах искусства, однако подлинным стержнем синтеза древнерусского церковного искусства служило слово. Слово, его смысл составляли основу песнопений, мелодии способствовали их восприятию, прояснению текста, озвучивали его, иногда иллюстрировали. Не менее значима роль слова и в иконописи. Церковное изобразительное искусство, согласно постановлению Седьмого Вселенского собора, равносильно проповеди, потому что "иконопись для глаза есть то же, что слово для слуха". Фрески, иконы, миниатюры поучали. Созерцание икон, слушание близких к ним по содержанию песнопений создавало такое единство, которое вызывало высокие мысли и чувства. Икона и звучащее перед нею песнопение, молитва составляли пульс духовной культуры Древней Руси, поэтому иконописное и гимнографическое творчество всегда были на большой высоте.

Синтез искусств (к которому стремились в своем творчестве композиторы XX в. и, в частности, А. Скрябин), по существу, был воплощен в средневековом искусстве. Древнерусское богослужение носило характер мистерии, во время которой человек мог получить духовное очищение, освободиться от тяготивших его забот и суеты, нравственно возвыситься. В статье "Храмовое действо как синтез искусств" П. А. Флоренский называет богослужение музыкальной драмой: "Тут все подчинено единой цели: верховному эффекту катарсиса этой музыкальной драмы, и потому все подчиненное друг другу здесь не существует или по крайней мере ложно существует, взятое порознь"3.

Все искусства, одновременно соединяясь в храме, с огромной силой воздействовали сразу на чувства человека, переносили его в возвышенный мир через созерцание икон, слушание песнопений. Ритуальные процессии, крестные ходы и каждения, мерцающие свечи, косые лучи дневного света, проникающие сквозь узкие окна храма, создавали таинственное, возвышенное настроение. Церковное искусство, действуя всеми своими компонентами, переключало человека с проблем сегодняшнего дня на проблемы вечного. "Всякое ныне житейское отложим попечение" — эти слова Херувимской песни, исполняемой на Литургии верных, как нельзя лучше объясняют состояние отрешенности от земного. В отличие от фольклора, ориентированного на трудовую жизнь, повседневный быт человека, церковное искусство обращается к миру верховному, возвышенному, помогает человеку совершить этот переход, в первую очередь воздействуя на слух и зрение. Поэтому важнейшими были музыка и иконопись. Обе они, каждая своими средствами, призваны были осмыслить идеи в звуках и образах. В песнопениях и иконах гимнографы и художники воплощали богословские идеи. Если икону называют "умозрением в красках" (Е. Трубецкой), то песнопение можно было бы назвать богословием в звуках.

На музыкальную культуру Древней Руси всеобъемлющим было влияние Византии, распространяясь на все ее основные аспекты. Оно определяло эстетический склад русской духовной музыки, воздействовало на ее жанровую природу, гимнографию и сферу бытования. Оно сформировало систему нотации и записи древнерусской музыки.

Древняя Русь восприняла византийскую музыкальную культуру и новую музыкальную эстетику вместе с крещением как непосредственный источник, из которого развивалась новая струя музыки, противопоставившая себя исконным народным жанрам. Летописец в "Повести временных лет" объясняет выбор новой веры по византийскому образцу красотой византийского богослужения, поразившей русских послов:

И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве4.

Византийская эстетика сформировала музыкальную культуру Древней Руси, надолго определив путь развития русской музыки. Церковное пение, услышанное русскими послами в Константинополе, поразило их воображение неслыханной до того красотой.

Красота греческого богослужения стала одним из главных критериев истинности. Преклонение перед красотой, выраженное в тексте летописи, выявляет эстетическую подготовленность, настроенность на восприятие этой красоты, отнюдь не простой, чрезвычайно утонченной, обладающей сложной символикой, своеобразным языком. Именно эстетический аспект явился основополагающим для формирования как византийского, так и древнерусского музыкального искусства, ибо он связал проблемы собственно богословия с музыкой.

Среди важнейших положений теории и эстетики византийского и древнерусского музыкального искусства — идея его богоданности, богодухновенности. Моменты дарования свыше, откровения запечатлены на таких древнейших иконах, как Сошествие Святого Духа на Апостолов, в многочисленных Евангельских миниатюрах, изображающих евангелиста Иоанна с учеником Прохором, прислушивающимся к голосу свыше, и нисходящих с неба лучей, иногда вместе с голубем, воплощающим Святой Дух.

Идея богоданности, основанная на триаде — от Бога через ангелов или святых божественное откровение передается людям, — этот принцип распространялся на все виды искусства, в том числе и на музыку. По преданию, известнейший византийский гимнограф, поэт и мелод, причисленный к лику святых, Роман Сладкопевец получил свой дар составления кондаков и пения по наитию во сне: "В храм Пресвятой Богородицы в Кировых, где он получил дар составления кондаков, явилась ему Святая Богородица во сне и дала ему свиток книжный и повелела съесть его; восстав же ото сна, он воспел: "Дева днесь Пресущественного рождает""5.

Таким образом, его творчество — плод дара откровения. Это предание нашло отражение в иконографии "Покрова Богородицы". Композиция иконы делится на две части по горизонтали. В верхней части изображены небесные силы и Богородица, в нижней — Роман Сладкопевец, поющий мелодии, дарованные ему свыше самой Богоматерью. Она невидимо присутствует в храме, простирая свой покров над народом, лишь один блаженный Андрей видит Ее и показывает на Нее рукой. Романа Сладкопевца окружают певцы, которые подхватывают припев кондака, как это принято при исполнении в духе респонсорного пения, то есть пения певца-солиста, которому подпевает хор или весь присутствующий в храме народ.

Икона "Покрова Богородицы" особенно важна для музыкантов, так как это единственное изображение давно ушедшего из практики, исчезнувшего, видимо, уже в XIV в. кондакарного пения6.

На фреске "Покрова Богородицы" из Ферапонтова монастыря работы Дионисия представлен этот же иконографический сюжет, связь небесного и земного пения здесь передается с помощью цвета. Церковный хор одет в одежды, сходные по цвету с одеждами ангелов — ангельского хора.

Идея совместного служения и пения рода человеческого и мира ангельского проиллюстрирована и текстом кондака "Покрову Богородицы":

Дева днесь предстоит в церкви,

И с лики святых невидимо за ны молится Богу:

Ангели со архиереи поклоняются,

Апостоли же со пророки ликовствуют:

Нас бо ради молит Богородица Предвечнаго Бога.

Во время Литургии священник читает тайную молитву, в которой тоже говорится о сослужении ангельских сил и людей: "...предстоят Тебе тысящи Архангелов и тмы Ангелов, Херувими и Серафими, шестокрылатии многоочитии возвышающийся пернатии", — и далее взывает: "Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще". На этот призыв лик церковный отвечает песнью ангельской из пророчества Исайи: "Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь Небо и земля славы Твоея..."

В словах русских послов летописец передал восторг перед красотой византийского богослужения: "И не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой..." Для выражения этого восторга у летописца не нашлось лучшего средства, чем сравнение византийского пения с ангельским, небесным, это сравнение типично для Византии. Лучшие византийские певцы именовались "ангелогласными"; такой чести удостоился, например, Иоанн Кукузель — ангелогласный.

Степенная книга повествует о том, как три греческих певца "с роды своя" пришли на русскую землю, "от них же начат быти в Рустей земли ангелоподобное пение, изрядное осмогласие, наипаче же и трисоставное сладкогласование и cамое прекрасное демесьтвенное пение в похвалу и славу Богу"7. Летописец называет ангелоподобными все виды древнерусского пения: знаменное осмогласие, демественное и трисоставное — здесь, вероятно, имеется в виду троестрочное пение, названное сладкогласованием, сладостным пением.

Сравнение церковного пения с пением небесным — устойчивый прием эпохи Средневековья — на самом деле восходит к библейской теологической концепции "богодухновенного пения" почти трехтысячелетней давности. В ее основе лежат сказания пророков, в которых выражено представление о небесном престоле, окруженном ликом ангелов, непрерывно воздающих хвалу Богу в своих божественных песнопениях. Эта хвала выражена в текстах песнопений и молитв, в ветхозаветных пророчествах. Так, пророк Исайя пишет о хвалебном гимне серафимов, услышанном им во время видения: "В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы... И взывали они друг к другу и говорили: "Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его!" И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями" (Ис. 6, 1—5).

Аналогичный эпизод есть и у пророка Иезекииля, когда он рисует страшную картину своего видения, сопровождаемого грозным шумом, стуком и пением херувимов великим громовым голосом: "Благословенная слава Господня от места сего" (Иез. 3, 12).

Серафимы Исайи и херувимы Иезекииля, окружающие Бога, воспевают славословие так громко, что "сотрясают верхи врат". Эта библейская концепция продолжает свое развитие в Новом завете, у отцов церкви, у византийских и древнерусских писателей. В повествовании Евангелиста Луки о рождестве Иисуса Христа (Лк. 2) ангельское славословие как бы сближается с человеческим. Ангелы являются не пророкам, а пастухам, держащим ночную стражу. Славословя Всевышнего, они обращаются к людям доброй воли: "Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение". Славословие соединяется с пожеланием мира и доброй воли людям. Оно вписывается в концепцию ангелогласного пения, которая приобрела новую окраску в раннехристианскую и византийскую эпоху.

В гимнах и византийских песнопениях часто говорится об ангельском славословии, воссылаемом совместно с людьми. В древнейших праздничных песнопениях эта мысль проводится постоянно. Так, в рождественской стихире 1-го гласа поется о единстве ангельского и человеческого славословия согласно пророческому предсказанию:

Небо и земля днесь

Пророчески да возвеселятся.

Ангели и человецы

Духовно да торжествуют.

Стихира на Рождество 6-го гласа воспевает совместное ликование мира ангельского и человеческого:

Ликуют ангелы вси на небеси

И радуются днесь.

Играет же вся тварь

Рождшагося ради в Вифлиеме Спаса и Господа.

Яко всякая лесть идольская преста

И царствует Христос во веки.

Стремление слить в молитве голоса ангельские и человеческие отражено в текстах и многих других песнопений.

Идея интуитивного божественного озарения, как и византийская идея небесного дарования, одухотворяли христианское творчество многие века. Гимны и песнопения, согласно учению Дионисия Ареопагита (V—VI вв.), являются отзвуками небесного пения ангелов, которое пророки услышали духовным слухом и передали людям. "Церковные гимны — суть копии небесных "архетипов", — говорит Дионисий в своей книге "О небесной иерархии", — поэтому они должны подражать небесным образцам". Дионисий видит первопричину всех вещей в божественной красоте.

Пресущественно-прекрасное называется красотой потому, что от него сообщается всему сущему его собственная, отличительная для каждого краса и оно есть причина слаженности и блеска во всем сущем; наподобие света источает оно во все предметы свои глубинные лучи, созидающие красоту, и как бы призывает к себе все сущее, отчего и именуется красотой и все во всем собирает в себе8.

Задача иконописца — передать эту красоту, в иконописных образах запечатлеть великолепие Фаворского света, золотом отразить блеск навечернего сияния. Задача музыканта — передать божественные мелодии небесной иерархии, небесные архетипы.

Ни иконописцы, ни музыканты Древней Руси не были копировщиками. В рамках канонической традиции они находили достаточно возможностей для того, чтобы выразить свою творческую индивидуальность, но идея архетипа возвышалась над всем. Обретенные свыше богодухновенные песнопения принадлежали не человеку, а высшей небесной иерархии, являлись музыкой "небесной", этим объясняется причина их анонимности и сохранности. Задачей музыканта, равно как и иконописца, было не самовыражение, не воплощение индивидуального, личностного, а постижение и воспроизведение "небесных" песнопений, воссоздание божественного образа, передаваемого с помощью древних священных подлинников. В этом, в частности, кроется идея соборности средневекового творчества.

Художественный канон певческого искусства

Византийский обряд заложил основу древнерусского музыкального канона, его правил. Византийская эстетика определила основные свойства древнерусского певческого искусства, его премудрость, "софийность". "Философия, проявляющая себя в мелодии, есть более глубокая тайна, чем об этом думает толпа, — пишет византийский философ IV в. Григорий Нисский. — Наши напевы творятся по иным законам, нежели у тех, кто чужд нашей премудрости... Безыскусственный напев сплетается с божественным словом ради того, чтобы само звучание и движение голоса изъясняло скрытый смысл, стоящий за словами, каков бы он ни был"9. Василий Кесарийский добавляет: "Пусть язык твой поет, а ум пусть прилежно размышляет над смыслом песнопения"10.

Музыкальный канон, который был принят на Руси вместе с крещением как нечто святое и нерушимое, ограничивал проникновение в церковную музыку чуждых ее духу банальных напевов. Принципы византийского канона распространялись на музыкальную культуру всего русского Средневековья, управляя творчеством распевщиков и регламентируя характер исполнительства. Лишь в период позднего Средневековья, с конца XVI в., на Руси начинают разрушаться жесткие ограничения канона.

Древнерусские мастера пения, позаимствовав византийский канон, творчески его переработали. Высокий художественный уровень канона и эталоны византийского искусства способствовали росту творчества русских мастеров — художников, писателей, музыкантов. Осваивая образцы византийского канона, русские художники и музыканты нередко в формах этого канона создавали национальные произведения непреходящей ценности и красоты.

Основой древнерусского музыкального канона явилась система осмогласия (от славянского осмь — восемь), унаследованная русской церковью из Византии. С помощью осмогласия устанавливался строгий порядок музыкального оформления службы. Каждый из восьми гласов имел свои тексты и свои напевы с присущими каждому из них мелодическими формулами, которые исполнялись в течение одной недели. Восемь недель охватывали осмогласный столп. Устойчивые каноничные мелодико-ритмические обороты записывались особыми знаками сокращенного невменного письма — лицами, фитами, условными графическими формулами. Система осмогласия распространялась почти на все виды распевов и музыкальных форм, на певческие книги, но использовалась по-разному.

Каноничной была также и ладовая организация древнерусских песнопений. Ладовая система музыки представляет собой стройное чередование тонов и полутонов, образующих двенадцатиступенный звукоряд, именуемый церковным ладом или обиходным звукорядом. Обиходный звукоряд распадается на четыре согласия — простое, мрачное, светлое и тресветлое, по три звука в каждом.

Древнейшие устойчивые архетипы, как иконописные образы, так и модели песнопений — мелодические формулы, составляли основу музыкального канона древнерусского искусства. На них должны были опираться художники, подчиняя им свою творческую волю. Создавая свои произведения, иконописцы и гимнографы использовали уже готовые модели, архетипы. К такого рода музыкальным архетипам может быть отнесена система подобнов, система осмогласия с ее устойчивыми моделями — попевками, строками, фитами, лицами, закрепленными неизменной последовательностью знаков.

Роль архетипов в церковной музыке выполняла прежде всего система подобнов (от греч. — prosomoiou — сходный, подобный). Подобны служили образцом, моделью для большого числа церковных песнопений. При этом каждый жанр церковной музыки (см. ниже) имел свой набор подобнов, по напеву и форме которых по слуху можно было безошибочно определить, какой вид песнопения исполняется в данный момент службы — стихира, кондак, тропарь, ирмос, киноник. Таким образом, все основные жанры церковного музыкального искусства опирались на свои модели, образцы, более правильно эти образцы называются самоподобны — automelon.

Подобны разных жанров имели различную музыкальную структуру, мелодическую организацию. Устойчивая форма подобна, сочетаясь каждый раз с новым текстом, не имела своей структуры, но вкрапление некоторых произвольных элементов было необходимо, поскольку тексты не совпадали по размеру. Сборники оригинальных образцов подобнов встречаются уже в XI—XII вв. Первая русская музыкальная рукопись "Типографский Устав с кондакарем" имеет в своем составе специальный раздел "Подобьници", заключающий образцы для пения стихир.

Принцип подобна и подобия был одним из ведущих в средневековом искусстве и вообще в христианском мире. Бог творит человека "по образу своему и подобию".

В изобразительном искусстве тоже существовали собрания иконописных образцов, которые назывались подлинниками. Подлинники, как и подобны, служили сохранности канона.

Канон — творение соборное. "Чем устойчивее канон, тем глубже и чище он выражает общечеловеческую духовную потребность: каноническое есть церковное, церковное — соборное, соборное же — всечеловеческое"11, — пишет П. А. Флоренский. Средневековая иконопись также является творчеством соборным: "Икона, даже первообразная, никогда не мыслилась произведением уединенного творчества, она существенно принадлежит к соборному делу Церкви, даже если по тем или иным причинам икона была от начала до конца написана одним мастером... соборность в работе непременно подразумевается"12. В этом отношении интересно отметить, что процесс творчества древнерусских распевщиков был близок к творчеству иконописцев. Интересно, что творение древнерусского распевщика называлось "переводом", отклонение от известной редакции называлось "ин (иной) перевод", а если был известен автор, то указывалось: "ин перевод Крестьянинов" (или кого-либо другого). Индивидуальное авторское творчество зафиксировано достаточно поздно, лишь в XVI в. В целом средневековое церковное музыкальное творчество в Древней Руси было, по существу, коллективным, соборным. Древнерусские икона и музыкальная рукопись являлись часто продуктом соборного творчества, совместного пользования и бытования. Не только собственно творцы участвовали в создании памятника, но и все последующие поколения. На всем протяжении своего существования иконы исправлялись в соответствии с изменявшимися средствами художественного языка, реставрировались, поновлялись. Музыкальные рукописи также исправлялись: иногда приписывались пометы, признаки, добавлялись новые тексты, исправлялись старые.

Работа средневекового иконописца и гимнографа начиналась с решения одинаковых проблем. Гимнограф расчленял текст, сообразуя напев подобна с текстом песнопения так, чтобы число фрагментов текста соответствовало количеству музыкальных строк подобна.

Иконописец наносил на доску фигуры в определенной последовательности, строго в соответствии с образцами-подлинниками прорисовывал складки одежды.

Музыкант-распевщик как клише накладывал музыкальную формулу подобнов на новые тексты, тонко варьируя детали мелодии там, где это было необходимо.

Иконописец начинал писать икону на залевкашенной доске, подобной белой стене. Сперва он "рисует углем контуры, а затем нарисованное графится графьей, то есть гравируется иголкой... знаменить так рисунок признается у иконописцев наиболее ответственной частью работы, особенно в отношении складок: ведь назнаменовать перевод — это значит передать множеству молящихся свидетельство Церкви об ином мире, и малейшее изменение не только линии, но и тончайшее — их характера, — придаст этой отвлеченной схеме иной стиль, иную духовную структуру. Знаменщик чувствует себя ответственным за целостность иконописного предания, то есть за правдивость онтологического свидетельства, и притом в самой его общей формуле"13. Особый музыкант-знаменщик аналогичным способом "знаменовал" чистый лист бумаги будущей музыкальной рукописи, надписывал в определенной последовательности миниатюры, заставки, вязь, тексты песнопений, инициалы, музыкальные знаки — знамена над текстом и, наконец, киноварные пометы над знаменами.

Канон обладал надличностными, вечными, вневременными свойствами. Как отмечает М. Мурьянов: "Творческий синтез русского, византийского и латинского начал как нельзя лучше выступает в словах Киево-Печерского патерика, рассказывающего, что Богоматерь явилась византийским мастерам, выразила им свое желание поселиться на Руси, в Успенском соборе и велела построить его по мере пояса с латинского Распятия"14.

Работа архитектора, иконописца, гимнографа в эпоху Средневековья ценилась чрезвычайно высоко. Большинство выдающихся гимнографов были причислены к лику святых. Можно назвать десятки имен святых песнопевцев: Роман Сладкопевец, Иоанн Златоуст, Косьма Майюмский, Андрей Критский, Иоанн Дамаскин и прочие. Так церковь обозначила свое отношение к их деятельности. Работа иконописца и гимнографа предъявляла высокие моральные требования к человеку, так как она почиталась священной. Их духовный облик должен был соответствовать тому высокому делу, которому они служили. "Подобает быти живописцу смиренну, кротку, благоговейну, непразднословцу, несварливу, независтливу, непьяницы, неграбежнику, неубийцы, наипаче же хранити чистоту душевную и телесную со всяким опасением..." — написано в 43-й главе постановлений Стоглавого собора15. Иконы писали в благоговейной молитвенной атмосфере, поскольку, по словам П. А. Флоренского, икона — это "наглядное свидетельство вечности", а мир иконописцев — "замкнутый особый мир свидетелей"16.

Ни икона, ни церковное песнопение не являются художественными произведениями в том смысле, который мы традиционно вкладываем в это понятие. Их целью было не услаждать зрение и слух людей, а свидетельствовать об истине, о первообразе. "Икона не есть художественное произведение самодовлеющего художника, а есть произведение, которому потребно и художество наряду со многими другими"17. Художественность песнопения или иконы должна была лишь способствовать раскрытию идей, образов, текстов. Этим объясняется то, что на Седьмом Вселенском соборе преобладала точка зрения на иконопись как на средство напоминания и учительства. На проблеме художественности как таковой акцент не ставился. Собор довольствовался выражением иконою первообраза в пределах минимальной правды. "Хотя бы честные иконы были делом и неискушенной кисти, их следует почитать ради первообразов", — читаем мы в послании Федора, патриарха Иерусалимского18. Но, несмотря на то, что в церковных постановлениях акцентируется прежде всего идейная сторона церковного искусства и почти полностью отметаются его художественные достоинства, на практике все выглядело иначе. Художественность церковного искусства играла немаловажную роль, а для русских людей эту роль можно назвать определяющей. Не случайно послы князя Владимира останавливают свой выбор на христианстве византийского образца за "неземную" красоту византийской службы.

Древнерусская церковная музыка была принципиально монодической. Эта ее закономерность вытекала из идеи ангелогласного пения. Объяснение ей можно найти в тексте службы Литургии верных: "Едиными усты и единым сердцем славити и воспевати всечестное имя Отца и Сына и Святого Духа". Этот возглас, звучащий перед Символом веры, является призывом к единомыслию и единению, соединению сердец и умов, которое в музыке выражается унисоном, монодией. Традиции ангелогласного пения — его монодичность, мужское звучание — символичны, они имеют глубокие и древние корни. Такое художественное воплощение ангелогласного пения было характерно для всего христианского Средневековья как Востока, так и Запада.

Еще одной канонической особенностью и яркой отличительной чертой русской православной музыки является принцип а capella. Пение восточно-христианской церкви не имеет инструментального сопровождения, так же как не имела его и древняя католическая монодия — григорианский хорал. В древнееврейской церкви пение сопровождалось игрой на различных музыкальных инструментах, о чем, в частности, свидетельствуют псалмы Давида, призывающие славить Бога на разных музыкальных инструментах: "Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтыри и гуслех. Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе. Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных" (Пс. 150). Однако этот призыв восхвалять Бога с помощью музыкальных инструментов в восточной христианской церкви не нашел поддержки. Текст 150-го псалма Давида был переосмыслен в соответствии с новым религиозным сознанием христианской церкви. Климент Александрийский (ок. 150 — ок. 215 г.) — один из наиболее образованных раннехристианских писателей, возглавивший церковную школу в Александрии, в своем учении о христианской музыке отвергает музыкальные инструменты. Он признает единственным совершенным музыкальным инструментом человеческий голос, поскольку лишь голосом можно воплотить слово в музыкальных звуках, создать осмысленную мелодию.

У нас в употреблении один инструмент — слово мира; при помощи его воздаем мы почет Богу, а не при помощи древнего псалтерия или трубы, или тимпана, или флейты — инструментов, которые в ходу обычно у людей военных, да еще у позабывших страх Божий плясунов на их игрищах, когда они возбуждают свои вялые души такой музыкой19.

Таким образом, раннехристианская эпоха усматривает в чисто вокальной музыке более возвышенный род, соответствующий чистому созерцанию. Музыкальные инструменты получают аллегорическое осмысление. Так, Климент Александрийский трактует вышеприведенные строки 150-го псалма следующими словами:

"Хвалите Его во гласе трубном" — ведь от трубного гласа воскреснут мертвые; "Хвалите Его во псалтерии" — ибо человеческий язык есть псалтерий господен; "и на кифаре хвалите Его" — под кифарой должно разуметь человеческие уста, которые звучат, когда плектр — Дух Святой — ударяет в них; "на тимпане и в хорах хвалите Его" — под звучащей кожей он разумеет церковь, пекущуюся о воскресении мертвых; "на струнах и органе хвалите Его" — органом он именует наше тело, а струнами — его жилы, которые Дух Святой гармонически настраивает и, трогая тело, извлекает из него звуки человеческого голоса. "Хвалите Его на звучных кимвалах" — под кимвалом он разумеет язык в наших устах, звонко ударяющий в губы... Поистине человек устроен как мирный музыкальный инструмент, а все прочие инструменты, если поразмыслить, окажутся воинственными20.

Это понимание человека как совершеннейшего инструмента, созданного самим Богом, сформировало представление о церковной музыке как об исключительно вокальной, хоровой. Пение без инструментального сопровождения в православной церкви объясняется тем, что оно — синтетично, в нем содержится не только мелодия, но и слова; это осмысленное, содержательное пение предпочиталось в православном мире.

Истоки русской церковной музыки

Музыкальная культура Древней Руси начиная с Киевского периода и в течение всего Средневековья имела двойственный характер. В ней одновременно сосуществовали две культуры разного происхождения, характера бытования и назначения, обладавшие различными средствами художественной выразительности и музыкального языка, — народная и профессиональная, церковная. Осваивая христианскую культуру, пришедшую из Византии, русские певцы неизбежно должны были пользоваться старыми запасами языческой песенности. Интонации древних обрядовых песен, колядок, былин неизбежно проявлялись в новых христианских распевах. Их глубинная связь была ощутима в отдельных элементах структуры, интонациях, попевках. Эти две области музыкальной культуры Древней Руси, каждая по-своему, отразили национальное своеобразие и в сфере мирского, светского содержания, и в сфере духовного, культового. Несмотря на то, что они находились в состоянии антагонизма, обусловленного борьбой двух несовместимых идеологий — языческой и христианской, — между ними было немало общего. Совместное существование их роднило и взаимообогащало.

Церковная музыкальная культура формировалась в среде русских певцов, владевших родной музыкальной стихией. Склад музыкального языка церковного искусства не мог быть принципиально новым, потому что невозможно целому народу сразу заговорить на неродном языке с интонациями, не свойственными родной музыкальной речи. Развитие русского церковно-певческого искусства происходило в непрерывном взаимодействии византийского начала с исконно русской певческой природой. Этот своеобразный сплав народной культуры с новой, пришедшей из Византии, породил такое величайшее явление русской музыки Средневековья, каким был знаменный распев — величественное творение древнерусских музыкантов, обладавшее поразительной внутренней мощью, эпической силой и строгостью.

Народная песня и церковные распевы занимали большое место в жизни человека той эпохи, наполняя его быт и досуг. Но жизнь народной и церковной музыки имела различный характер. Освоение церковной музыки было книжным, оно требовало специальных школ, в то время как народная песня впитывалась "с молоком матери". Народные песни в записи не встречаются вплоть до XVIII в. Книга стоила слишком дорого, чтобы записывать в нее то, что хранилось в народной памяти, что не требовало буквального сохранения текста, как в малознакомых церковных песнопениях. Запись церковных песнопений была необходимой, так как она ограждала сакраментальную церковную культуру от изменений и внешнего воздействия.

Важнейшим событием культуры Киевской Руси было появление славянской письменности, созданной братьями Кириллом и Мефодием, а вслед за ней и рождение музыкальной письменности. Развитию письменности, образования и книжного дела немало способствовали в X—XI вв. киевские князья Владимир и Ярослав.

Летописец сообщает об устроении Владимиром "учения книжного", то есть школьного образования, говорит о книгах, розданных им на учение. Эти первые книги были церковнославянскими.

"С крещением Руси связана целенаправленная деятельность по введению церковнославянского языка как языка христианской культуры"21. Летописец непосредственно связывает начало книжного учения с христианизацией Руси. После известия о крещении киевлян в Днепре "Повесть временных лет" сообщает, что Владимир "нача поимати у нарочитые чади дети и даяти нача на ученье книжное"22. Это событие поистине эпохально для истории русской культуры. Тот же процесс характеризует развитие музыки этого времени.

Организованные Владимиром школы ориентировались на византийскую образованность. Греческая ученость выступала на Руси как средство приобретения книжной мудрости. Эта система образования охватывала и церковно-певческую культуру. Основу славянского алфавита составили буквы греческого алфавита. Греческие знаки безлинейного музыкального письма также послужили основой средневековой русской музыкальной письменности.

Изыскания историков позволили установить, что в XI—XIII вв. на территории Руси находилось в обращении около 140 тысяч книг нескольких сот наименований23. Это показатель, свидетельствующий о весьма высоком по тем временам уровне грамотности в государстве, чье население не превышало семи миллионов человек. Среди этих книг большой процент приходится на музыкально-певческие книги. С расширением христианизации на Руси увеличивалось число певческих служебных книг и количество людей, владевших музыкальной грамотой.

Древние музыкальные крюковые рукописи, сохранившиеся от рубежа XI—XIII вв. (их около восьми десятков)24, красочно свидетельствуют о первом этапе русской профессиональной музыки, и хотя они не поддаются точной расшифровке25, но во многом отражают древнюю певческую культуру. Эти рукописи дают прочный фундамент для исследований в области истории музыки древнейшего периода.

Каждое поколение вносило нечто свое, новое, и древнерусские музыканты, переписывавшие рукописи, отразили в них развитие русского профессионального музыкального церковного, певческого, хорового искусства. В этих рукописях запечатлена вся история русской средневековой музыки: развитие песнопений, распевов, нотаций, творчество древнерусских распевщиков.

Развитие древнерусского певческого искусства предстает как сложный процесс адаптации византийской музыкальной культуры на русской почве, эволюции и приспособления греческих норм к местным условиям, поэтому одним из важнейших вопросов истории древнерусской музыки является вопрос ее генезиса. В какой мере византийская музыка повлияла на раннюю русскую церковную музыку? Этот вопрос рождал различные теории, противоположные друг другу. Одна из них утверждает приоритет византийской культуры и полную ее ассимиляцию на протяжении всего Средневековья26. Согласно другой — византийское начало распространялось на ранней стадии Средневековья и послужило лишь толчком для развития русской музыки, которая в XV—XVI вв. становится на путь самостоятельного развития, приобретает самобытность27. Наконец, третья точка зрения основывается на приоритете русского национального элемента с самого возникновения профессионального церковного искусства, на которое народная песенная культура оказала решающее воздействие28.

Византийско-русские связи в области музыкальной культуры постоянно поддерживались, поскольку в русских церквах греческое пение сосуществовало с пением славянским, что нашло отражение в древнейших певческих рукописях (например, в Благовещенском кондакаре XII в.). Слияние византийского с русским в музыке было постепенным; следствием его было исчезновение чисто византийских форм кондакарного пения и образование новых распевов.

Совершенно очевидно, что непосредственное влияние византийского пения могло иметь место только в крупных культурных центрах, и прежде всего там, где была архиерейская служба — в кафедральных соборах, поскольку первые архиереи на Руси были выходцами из Византии (архиерейская служба до сего дня сохранила греческие возгласы).

Вместе с тем перед церковью стояла задача христианского просвещения, которое нуждалось в элементарных формах музыкального искусства. Таким образом, возникло два яруса музыкальной культуры — верхний и нижний. Первый представлял собой изысканное пение, например кондакарное, которое предполагало наличие профессионально подготовленных певцов. Это пение могло быть максимально приближено к византийскому, либо могло вообще от него не отличаться. Второй, напротив, базировался на элементарных певческих формах, здесь допускалось приспособление к местным условиям. Это был демократичный вид пения. Эволюция русского церковного пения определяется сложными процессами взаимодействия певческих форм, представленных на верхнем и нижнем ярусах.

Простейшие формы древнерусского церковного пения возникают в Киевской Руси в процессе адаптации византийских певческих норм. Эти формы речитативны, в их основе лежат декламационные интонации распевного чтения. Все распевы древнерусского пения восходят к интонационным формам торжественного чтения (lectio solemnis), которое имело несколько разных типов. Этот пласт, наименее подверженный византийскому влиянию, был тесно связан с фольклором.

Распевно произнесенным словом определяется музыкальная классификация всех жанров древнерусского певческого искусства. Особенно интересен один из простейших древнерусских певческих жанров — распевное чтение служебных и священных книг.

В иерархии древнерусских певческих жанров распевное чтение стоит на самой первой ступени и потому может быть названо первичным или протожанром, благодаря тому, что оно находится на грани декламации и пения, и благодаря его относительной простоте. Распевное чтение является ключевым истоком древнерусского певческого искусства. Музыкальные закономерности и структура распевного чтения близки ко многим хоровым речитативным церковным распевам, к псалмодии, к простейшим видам осмогласия знаменного распева, и в то же время оно связано и с народными песенными речитативами типа былин и плачей.

Связь народной и профессиональной русской музыки прослеживается во всех внутренних музыкальных закономерностях, одинаково присущих как народной песне, так и древнерусским песнопениям разных распевов — демественного, малого, столпового и большого знаменного распева. С. В. Смоленский одним из первых указал на эту общность строения церковных и мирских напевов, предсказал возможность раскрытия этой общности с помощью приложения грамматики церковных напевов, то есть теории, давно уже составленной древнерусскими распевщиками: "Оба эти народные искусства в сущности своей одинаковы, оба живы, оба по-своему дисциплинированны, оба одинаково возвышенны"29.

О глубокой связи народного и культового музыкального искусства свидетельствует сходство их напевов. Мелодии речитативных жанров фольклора повествовательного содержания, особенно таких, как былины, духовные стихи и плачи, очень близки к древним речитативным культовым напевам, чтению нараспев священных текстов. По-видимому, эти простые напевы-формулы фольклора и культового пения относятся к древнейшим слоям русской музыкальной культуры, которые мало изменило время. В основе и народного и церковного пения лежит общий принцип музыкального строения, основанный на попевках. Нередко песни складываются из комбинации небольших мелодических моделей, их тонкой вариационной разработки, но попевки народных песен отличаются от попевок церковных своим интонационным содержанием. В народных песнях попевки имеют открытый эмоциональный характер, чему способствуют широкие интервальные ходы, своеобразие и нередко острота ритмических фигур. Песни основываются на повторности строф, куплетности, где преобладает периодическая повторность, их ритм нередко связан с танцем, движением. Всем этим народные песни противостоят культовым песнопениям. В мелодике церковных напевов отвергается любой намек на танцевальность ритма, в нем преобладает слитность мелодического движения, создается ощущение непрерывного потока, плавности, парения. Этому способствует прозаический церковнославянский язык (в отличие от рифмованных текстов песен, исполняемых на русском языке).

В ранний период, с XI до XIV в., на Руси существовали два певческих стиля — кондакарный и знаменный. Если знаменный распев был хоровым и преимущественно речитативным, то кондакарное пение было сольным. Его мелодика отличалась мелизматичностью, сложностью и внутрислоговой распевностью. С этим связано присутствие в кондакарных текстах большого количества глоссолалических вставных букв. Кондакарные песнопения записывали особой, весьма сложной кондакарной нотацией. Сложность напева, изощренность нотации, ориентация на профессиональное сольное пение обусловили исчезновение кондакарного пения уже к началу XIV в.

Распевы и нотации

Основным распевом Древней Руси был знаменный. Этим распевом пели тысячи песнопений годового цикла, разнообразных служб. Эпический, величественный склад, мобильность, универсальность, удобства графической записи способствовали тому, что знаменный распев стал основой музыкальной культуры русского Средневековья. На протяжении семи веков развития он претерпел эволюцию, некоторые его виды изменились, другие оставались неизменными.

Существовало несколько типов знаменного пения, возникших в разное время: простые, строгие речитативные будничные песнопения Октоиха малого знаменного распева и подобны старого знаменного распева, нотация которых сохранялась почти неизменной с XI в.; протяжные, торжественные песнопения большого знаменного распева, созданного распевщиками XVI — начала XVII в. столповой и большой знаменные распевы записывались знаменами и этим они отличались от малого знаменного распева и подобнов, которые по типу народных песен распеваются по строкам. Так же как и в народных песнях, в простых церковных распевах одной строке текста соответствует одна строка напева. Эти распевы предназначены для будничных и праздничных служб, они речитативны, при этом их образцы немногочисленны. Оригинальные мелодии малого знаменного распева и подобнов служат мелодическими моделями для многих песнопений, исполняемых по их образцу, "на подобен".

Все главные певческие книги Древней Руси — Октоих, Ирмологий, Праздники, Минеи, Триодь — распеты столповым знаменным распевом. Столповой знаменный распев в том виде, в котором мы его знаем по рукописям, поддающимся расшифровке (начиная с первой половины XVII в.), был преимущественно невматического строения с мелизматическими вкраплениями. Его мелодика складывается из многочисленных попевок — мелодических формул, образующих гибкую и непрерывную мелодическую линию. Попевки знаменного распева гибко следуют за текстом, отражая во всех деталях его строение — динамику развития, акценты, кульминации, концовки.

Наиболее важные слова текста, смысловые акценты, часто выделяются фитами — особыми формулами мелизматического строения. Основная же часть текста распевается попевками, причем попевки имеют определенные функции, соответствуя начальному, срединному и завершающему типу развития. Попевки то объединяются по контрасту: вслед за плавными, с размеренным ритмом, идут более острые, с асимметричным и пунктирным ритмом, то они, наоборот, однородны — соединяются попарно по принципу нарастания, усиления эмоционального воздействия.

К древнейшим, наиболее ярким песнопениям столпового знаменного распева относятся евангельские стихиры императора Льва Премудрого.

В Древней Руси в разное время использовали шесть видов нотации. В Киевской Руси существовало три различных вида нотации, каждый из которых был приспособлен для записи лишь одного типа распева: знаменная — использовалась для записи большого числа церковных песнопений знаменного распева, кондакарная — лишь для пения кондаков, киноников и прокимнов и экфонетическая — для чтения нараспев книг Священного писания: Евангелия, Апостола, Пророчеств. В Московской Руси с XV в. рождение новых русских распевов вызвало к жизни еще три новых вида нотации: с развитием путевого распева была создана путевая нотация, затем демественного пения и казанская. Эти нотации связаны между собой и имеют общие знаки.

Знаменная нотация имеет уже более чем тысячелетнюю историю развития. Она сформировалась на базе нотаций, существовавших в Византии в IX в., которые пришли на Русь вместе с письменностью, священными и служебными книгами. В процессе своего развития она претерпела значительные изменения. Знаменная нотация оказалась самой жизнестойкой и универсальной из всех безлинейных нотаций Древней Руси. Она жива до сих пор в церковном пении старообрядческих общин. Причем общие принципы ее организации, знаки, их связь остались неизменными.

Знаменную нотацию в древних рукописях иногда называют "столповое знамя" от византийского понятия "осмогласный столп" (восьминедельное гласовое последование песнопений). Д. Разумовский объясняет понятие "столповое знамя" реальным значением слова "столп" — стела, памятный знак, ведь знамена как памятные знаки должны были напоминать мелодию.

В более позднее время знаменная нотация получила название крюковой, по имени одного из главных ее знаков — крюка. Знаменная нотация специально предназначалась для записи вокальной музыки, поэтому имела ряд особенностей. Расстановка музыкальных знаков в ней всегда соотносилась со словами, знаки расставлялись осмысленно, в соответствии с закономерностями литературного текста песнопения. Существовали специальные знаки, употреблявшиеся только в определенных частях текста — в начале, в конце фразы, в развитии, для акцентировки наиболее важного слова. Если пятилинейная нотация безразлична к записываемой мелодии (нотами можно записать и современную песню и старинную мелодию), то крюки предназначались только для записи духовной музыки, причем лишь одного стиля.

Символика знаков

Знаки знаменной нотации обладают особой символикой, своим значением, семантикой; многие из них связаны с христианскими символами и атрибутами христианского богослужения.

Большую роль в музыкальной системе знаков играл символ креста и эмблематика Христа. В одной из работ С. С. Аверинцев отмечает важную роль монограммы Христа в эпоху раннего средневековья30. Раннехристианская эмблема Христа состоит из объединенных начальных букв имени Иисуса Христа — "I" и "Хр", по обе стороны от которых находятся первая и последняя буквы греческого алфавита — альфа и омега, олицетворяющие сущность Христа как начала и конца всего сущего: "Аз есмь Альфа и Омега, начало и конец" (Откр. 1, 8).

Из этой монограммы выводится немало музыкальных знаков в разных нотациях, например "крыж", или "крест", который всегда символизирует конец, завершение и ставится в конце песнопений или на грани крупных разделов формы. Крыж исполняется одной долгой выдержанной нотой. Знак крыж — крест относится к древнейшим знакам христианской символики.

Знак, производимый от альфы, в древнерусской музыкальной терминологии знаменной нотации, где он имеет аналогичную альфе форму, здесь он получил название "паук", по-видимому потому, что внешне его начертание напоминает паука. Буква "омега" использовалась как один из наиболее распространенных знаков в кондакарной нотации. Монограмма Христа дает возможность истолкования и некоторых других знаков знаменной нотации, например крюка, стрелы.

Кроме монограммы Христа в знаменной нотации отразилась символика священных предметов, употребляемых при богослужении. Характерна символика знака "чаша", или "чашка". Начертание этого знака имеет форму чаши и восходит к форме церковной чаши — священному сосуду, употребляемому во время Литургии. На иконе Ветхозаветной Троицы Андрея Рублева три ангела окружают жертвенную чашу с агнцем. Графическим изображением чаши, этого священного сосуда является певческий знак "чаша", "чашка", а также "чаша полная" (чаша с точкой внутри). Выражение "чаша полная" нередко используется как метафора полнокровной жизни.

К этой же категории музыкальных знаков относится подчашие. Прообразом этого знака также служил священный литургический предмет. Священник во время литургии накрывает чашу покровом. Это сочетание покрова с чашей нашло графическое выражение в символическом музыкальном знаке "подчашия", состоящем из двух элементов и расшифровывающемся как двухступенное нисходящее движение на секунду вниз.

Некоторые знаки в знаковой графике древнерусской знаменной нотации исходили из символики Троицы. Очень важное место в песнопениях знаменного распева занимает знак "фита" q — девятая буква алфавита, обозначающая также цифру "девять", которая является священным числом, так как символизирует утроенную Троицу. С другой стороны, буква "фита" может рассматриваться как первая буква греческого слова "Qеос" — Бог и поэтому может означать символ имени Бога. Все это объясняет таинственную сущность этого знака в системе знаменной нотации. Знаки фиты Азбуки знаменного пения называют "тайнозамкненными" знаками, то есть замыкающими в себе тайну, "строками мудрыми", потому лишь самые образованные певцы обладали знанием всех фитных распевов. Фита всегда заключала в себе особый, сложный напев. Соединяясь в графическую формулу с другими знаками, фита меняла их значение.

Знание фит — это особая мудрость, это сакральное знание, которым владеют лишь посвященные. Фитных формул в знаменном распеве чрезвычайно много. М. В. Бражников собрал около четырех тысяч разновидностей фит, правда, большинство из них является вариантами основных формул31.

Знак фиты нередко окружает знак "лицо", или "змиица". Змиица — знак, который содержит особую семантику в христианской культуре: в равеннской мозаике Христос изображен как воин с крестом, попирающий змия. Расшифровка змиицы — кружащаяся. А. Мезенец называет лица так же, как и фиты, строками "тайнозамкненными"32.

Трехзначны в большинстве своем и попевки знаменного распева. Например, одна из самых распространенных — кулизма — состоит из трех различных статей — статья с подверткой, закрытая, простая.

Второе лицо Троицы, Святой Дух (греч. — параклит), изображается специальным знаком знаменной нотации, который так и называется "параклит". Характерно, что параклитом в знак благословения и призывом Святого Духа начинается большинство песнопений. Голубчиком назван один из самых распространенных знаков знаменной нотации.

На иконах нередко можно встретить изображение Святого Духа в виде голубя, например, иконографию Благовещения, Крещения, Сошествия Святого Духа на Апостолов. Знак под названием "голубчик" имеет два начертания. Один из них — быстрый вариант ("голубчик борзый") — имеет начертание птицы с распростертыми крыльями.

Нередко начертание знака совпадает с его названием, и таких примеров можно привести много. Древнерусские музыканты часто метко и образно называли музыкальные знаки по их изображению. Например, "запятая", "палка", "стрела" получили названия в соответствии со своим внешним видом. "Сложитья" — знак, названный так потому, что сложен из двух черточек и расшифровывается в две ступени, как двухступенный нисходящий оборот. Знак "скамеица" по внешнему виду действительно напоминает скамеечку с перекладиной и двумя ножками. Знак "два в челну" — графическое изображение двух людей в челноке, расшифровывается этот знак в три ступени, по числу трех черточек, составляющих этот знак.

Символичны древнерусские понятия музыкальной окраски звуков и регистров: "мрак и свет". Звуки церковного обиходного звукоряда разделены на две категории: светлые и мрачные. В этом противопоставлении звуков отражена вечная антитеза света и мрака. Это понимание звуков как светлых и мрачных проявляется в названиях семейственных знаков, например крюк "мрачный", "светлый". Во всех гласах встречаются фиты светлая и мрачная. Свет и мрак связаны с ощущением высоты: низкие звуки звукоряда ассоциируются с мрачными, а высокие — со светлыми и трехсветлыми, относительно более светлыми красками.

Круг песнопений. Циклизм

Древнерусская церковная музыка обладала сложной и разветвленной системой музыкальных (певческих) жанров, опиравшейся на византийские традиции. Его характер определялся в первую очередь тем, что профессиональная музыка была вокальной, поэтому слова, текст, его содержание и поэтическая форма влияли на музыкальную форму и музыкальный язык песнопений. Одним из признаков жанровой принадлежности песнопений был способ их исполнения — хоровой, сольный, антифонный — попеременное пение двух хоров, респонсорный — пение солиста с припевами хора или народа.

Византийская гимнография стала общей частью гимнографии всех славянских народов православного вероисповедания и вошла в духовную культуру Руси.

Главное отличительное свойство семьи богослужебных, или литургических, жанров заключается в том, что образуемый ими корпус сохраняется практически без изменений на протяжении всей истории средневековой Руси. Обращенная к "вечному" и "неизменному", церковная культура вбирала в свой круг новые явления и события, придавала им уже известную, заданную каноническую форму. Трансформации подвергалась не система жанров, а собственно музыкальная сторона гимнографии, мелодический стиль.

Как и в древнерусской литературе33, основополагающими признаками церковно-певческих жанров были не столько литературные особенности текста или особенности мелодического строения, сколько место песнопения в целом служебном последовании и его содержание.

Содержание гимнографических текстов очень разнообразно: здесь и хвалебные, гимнические, молитвословные и повествовательные. Важной чертой православных песнопений является их дидактический характер; нравственно-религиозные, поучительные часто излагают основополагающие догматы христианской веры (некоторые из стихир так и называются "догматиками").

Древнерусские песнопения в чинопоследовании объединялись единой линией драматургии, они были связаны между собой, их место и последовательность определялись Уставом, или Типиконом (от греч. типик — образец)34. Его создание, как сказано выше, было актом соборного творчества многих народов православного Востока — начиная с апостольских времен до конца XIV столетия, когда Устав приобрел практически современный вид. Большой знаток Устава М. Скабалланович пишет: "Со страниц Устава веет умилительным духом древней церковной жизни то благочестивого Константинополя, то подвижнического Египта и Фиваиды"35. П. А. Флоренский сравнивал Устав с партитурой симфонии: "Типикон есть партитура симфонии симфоний, длящейся целый год, и оркестровки ее распределены между всеми напластованиями бытия — от горних гимнов ангельских и до стихий включительно (службы в память землетрясения — "великаго труса". — Т. В.). Вслушаемся в любой отдел культового года, и мы услышим тут не только сверхземные голоса небожителей, но и голоса природы"36.

Действительно, круг богослужебных песнопений церковных праздников накрепко был привязан к временам года. Звуки ирмосов "Христос рождается, славите" неотторжимы от зимней звездной ночи, а "Воскресения день просветимся, людие" — от светлой пасхальной заутрени, теплого дыхания весны, а Троица — от клейких зеленых листочков березы.

Хронологический порядок возникновения жанров — псалмы, тропари, кондаки, стихиры, ирмосы, каноны — шел от поэзии древнееврейских псалмов через средневековую византийскую гимнографию, отразившую эволюцию идей христианской церкви, к южнославянской и древнерусской гимнографии, связанной с претворением национальных традиций.

Одно из важных мест в древнерусском богослужении занимают псалмы. Этот жанр ветхозаветной и христианской гимнографии связан с именем библейского царя Давида — великого поэта, создателя вдохновенных духовных лирических песнопений, проникнутых философскими и нравственными идеями. Псалмы были объединены в Псалтырь — книгу, состоящую из ста пятидесяти песнопений. Велика культурная роль Псалтыри в средневековой Руси. Псалтырь была первой книгой, по которой начинали учить детей чтению. С псалмами на устах умирали воины и князья. Псалмы звучали в любой, даже самой небольшой службе.

Каждая эпоха создавала свои виды псалмопения. Среди них сохранились и такие, которые, очевидно, восходят к глубокой древности. Об этом можно судить по их архаичным интонациям распевной речи, мелодике распеваемых слов. Примером устойчивых мелодических моделей может служить чтение и пение псалмов — псалмодия37.

Одной из древних мелодических формул чтения псалмов и молитвословий была строгая, сосредоточенная речитация на двух-трех соседних звуках.

Отдельные псалмы исполнялись целиком или частями — стихами; группы псалмов образовывали своеобразные циклы — кафизмы (кафизма — двадцатая часть Псалтыри). Наиболее яркие и выразительные стихи из псалмов выделялись в самостоятельные песнопения, они служили текстами для причастных стихов, запевов перед стихирами, канонарших возгласов и др. Из отдельных стихов псалмов впоследствии, в XVII—XIX вв., складывались тексты духовных концертов. Бóльшая часть Всенощного бдения заполнена пением и чтением псалмов.

Они занимают значительное место в литургии, полунощнице, часах, в обряде погребения. Неизменная псалмовая часть ежедневных служб обычно перемежалась переменной — стихирами, тропарями, которые записывались в других певческих книгах.

Чтение псалмов, так же как и некоторые виды осмогласной псалмодии, имеет аналогии в других певческих культурах — еврейской синагогальной, римской, византийской. Существует несколько видов чтения псалмов. Одним из наиболее ярких является чтение шестопсалмия — шести псалмов в начале заутрени. Чтение псалмов подчинено здесь одной из самых простых форм — строфической, где единая, общая для всех стихов музыкальная строфа повторяется с каждым стихом псалма. Ее музыкальная структура соответствует словесной, поэтической форме стихов — двухчастности. Музыкальная фраза состоит из двух взаимосвязанных частей, отражая типичные формы псалмовых стихов, метрические закономерности древнееврейской поэтики, их синтаксический параллелизм38.

Псалмы многократно звучали во время богослужения, на Вечерне, Утрене, Литургии.

103-й псалом (предначинательный) "Благослови душе моя".

1-я кафизма ("Блажен муж").

Осмогласная псалмодия (стихи на "Господи воззвах" — 140-й, 141й псалмы).

2-я и 3-я кафизмы (напев Маркелла Безбородого).

Запевы на "Бог Господь" на 8 гласов.

Непорочны (17-я кафизма).

Полиелей (134-й, 135-й псалмы).

На реце Вавилонской (136-й псалом, исполняется 3 раза в году).

Осмогласные стихи "На хвалитех" (из 148-го — 150-го псалмов).

Прокимны (преимущественно это стихи из псалмов).

Псалмы антифоны изобразительные (102-й и 145-й), исполняемые в воскресные и праздничные дни, и антифоны вседневные. Причастные стихи (киноники).

В художественно-эстетическом отношении псалмы очень разнообразны как по структуре, так и по типу распевности, характеру мелодики. Одни псалмы звучат как хоровая декламация, напоминая чтение нараспев, другие — как широкая, распевная лирическая песня. Некоторые среди них организуются по системе осмогласия. Киноники — наиболее развитый тип мелизматического пения. Большинство из этих видов псалмопения использовались ежедневно, но некоторые звучали лишь несколько раз в году, а другие чередовались в соответствии с системой осмогласия, повторяясь каждую восьмую неделю.

Поскольку многие псалмы звучали ежедневно, возникала необходимость в их разнообразии, выразившаяся в украшении. С течением времени эта эстетическая потребность вылилась в создание новых напевов на один и тот же текст псалма. Так, в XVII в. многие псалмы наряду с распевом знаменным пели греческим, киевским, болгарским39.

Особой красотой и выразительностью отличается 103-й псалом, "предначинательный"40. Его литературный текст посвящен космогонической теме. Величавые поэтические образы этого псалма древнерусские распевщики воплотили в великолепной мелодии, богато украшенной и орнаментированной41.

103-й псалом начинается торжественным распевным вступлением солиста. Такое начало Всенощного бдения является очень старой традицией. Типикон в последовании Всенощного бдения предписывает начинать петь предстоятелю, или екклисиарху (главному певцу), псалом "Благослови, душе моя" высшим гласом, нескоро, со сладкопением. "Сладкопение" как исполнительская эстетическая категория древнерусского пения, видимо, здесь соответствует выразительному сольному пению. О пении солиста второго хора, который начинает свой запев словами: "Господи Боже мой, возвеличился еси зело", сказано, что он должен петь легко, "со гласом согласующим и прочим братиям с ним".

Таким образом, из комментариев Типикона к 103-му псалму видно, что псалмы могли исполняться согласным, стройным ансамблем солиста и хора. В третьем, заключительном, кульминационном разделе псалма звучит аненайка42 — древний прием пения, связанный с кондакарным стилем XI—XIV вв. Аненайками украшали пение кондаков, киноников (причастных стихов) — особенно торжественных жанров.

136-й псалом "На реце Вавилонской" (в Никоновской редакции: "На реках Вавилонских") тоже отличается яркой оригинальной мелодикой. Его пели демественным, греческим, знаменным распевами. Он входил составной частью в Пещное действо. Особенно выделяется демественный распев. Здесь псалом делится на три раздела, три "славы". Начало каждой из них отмечено вступлением солиста, близким по характеру к запевам в 103-м псалме: его отличает широкое дыхание, вступительные фразы, как в народных протяжных песнях, здесь имеются словообрывы.

Среди жанров византийского происхождения одним из наиболее распространенных (как в восточных, так и в западных службах) является тропарь. Толкование этого термина многозначно. Марк Ефесский выводил этимологию этого слова от греч. trepw — обращаю; другое его объяснение связано с греч. tropa…ou — памятник победы, трофей. Тропарь относится к наиболее мелким жанровым единицам гимнографии. Характерная особенность текстов тропарей — помимо их краткости частое использование сравнений, аллегорий; иногда они просто повествовательны (например, воскресные тропари)43.

В зависимости от места в богослужении, от сочетания с другими текстами и песнопениями, от содержания тропарь мог получить иное название — стихира, светилен, ипакои, эксапостиларий и т. д. Эти термины стали обозначать самостоятельные жанровые группы песнопений, имеющие закрепленное положение в службе. Обилие таких видовых жанровых названий хорошо показывает механизм жанрообразования в семье литургических жанров. Специфика слияния в жанровые группы состоит в том, что в большинстве случаев принципы объединения песнопений совсем не связаны со свойствами мелодического порядка, которые во всех перечисленных жанрах очень сходны.

Содержание тропарей целиком связано с новозаветной догматикой, прославлением празднуемых событий христианской церкви, воспеванием подвигов мучеников и подвижников.

Большое распространение на Руси получил традиционный византийский жанр — стихиры (греч. st…chr£ — многостишие). Стихирам обычно предшествуют стихи из псалмов, возглашаемые канонархом. Многие исследователи подчеркивают сходство жанров тропаря и стихиры (в Типиконах стихиры нередко называют тропарями). Стихиры различны по величине (от четырех до двенадцати строк).

В богослужении использовались семь основных видов стихир, которые исполнялись преимущественно во время Всенощного бдения и Литургии:

1. Стихиры на "Господи, воззвах" (после 120-го, 141-го, 129-го, 116-го псалмов).

2. Стихиры на Литии (с выходом священнослужителей в притвор храма).

3. Стихиры на стиховне (в конце Вечерни).

4. Стихиры на "Хвалитех" (на Утрене после 148-го — 150-го псалмов).

5. Стихиры (антифоны, тропари) блаженны (на Литургии).

6. Стихиры по 50-м псалме.

7. Евангельские стихиры (воскресные утренние; их одиннадцать — по числу воскресных утренних чтений из Евангелия).

Один вид стихир может быть представлен в службе стихирной группой — циклом (№ 1—5) или одиночным песнопением (№ 6—7). Состав стихир в каждой службе изменялся, а их количество в каждой стихирной группе обусловливалось значимостью праздника (от 4 до 10).

Стихиры входили в певческие книги: Стихирарь месячный — Минеи, Праздники, Трезвоны, Триоди постную и цветную, Октоих. Каждая жанровая группа обладала своим кругом мелодических образцов-подобнов, по которым можно было петь ирмосы, стихиры, псалмы и величания. Все основные древнерусские распевы — кондакарный, знаменный, путевой, демественный, а также поздние — болгарский и киевский — обладали своей системой подобнов.

Структура музыкальных строк подобнов стихир имеет общие черты с наиболее простыми, речитативными распевами: малым знаменным распевом (самогласнами), чтением псалмов. В каждой строке подобнов обычно содержатся два акцента — в начале и в конце строки, которые совпадают с первым и последним ударными слогами текста. Акцентам, как правило, предшествует предакцентное повышение или понижение.

Мелодическое развитие строк подобнов волнообразно; два ритмических акцента по краям обрамляют ровную, выдержанную речитацию середины строки. Соотношение слог — нота (силлабический вид распева) обычно нарушается лишь на последнем акценте, который носит невматический характер, то есть на один слог — два-четыре звука.

Важнейшими жанрами византийской гимнографии, нашедшими широкое применение в древнерусском гимнографическом творчестве, были кондак и канон.

Кондак, сложившийся в V—VI вв. в Византии как масштабная циклическая композиция44 с респонсорным способом исполнения (изысканный напев солиста, исполнявшего основной текст и хоровой рефрен), на Руси существовал в иной форме45. В полном виде со всеми строфами византийский кондак сохранился на Руси лишь в архаическом обряде погребения священнослужителей. В других чинопоследованиях от обширных композиций кондаков сохранился лишь так называемый "кукулий" — своеобразный зачин, кондак и первая строфа, называемая "икосом", объединенная с кукулием единым припевом-рефреном.

Кондакарные мелодии записывались особой (кондакарной) нотацией, а их собрание на год составляло певческую книгу Кондакарь. Характерной особенностью пения кондаков была широкая распевность мелодий. При этом распевщик обычно подтекстовывал вокализацию вставными слогами, облегчавшими вокализацию слов.

Сохранившиеся от древних кондаков кукулии стали сочетаться с канонами. Их исполняли после шестой песни канона в качестве песнопений, в которых наиболее концентрированно и поэтично отражается содержание празднуемого события. С XV в. напевы кондаков были записаны знаменной нотацией, их кондакарные мелодии были заменены знаменным распевом.

Канон сложился в византийской гимнографии в VIII в. и вытеснил кондак46. По характеристике С. Аверинцева, канон отличается от кондака торжественной статичностью, медлительной витиеватостью. Каждая из девяти "песней" канона содержит зачин — ирмос (от греч. eirmoj — связь) и ряд тропарей (два-три, реже больше), исполняемых "на подобен", — напевом первого ирмоса. В XI—XII вв. каноны пелись целиком, образуя обширную музыкально-поэтическую композицию. Впоследствии пение тропарей было заменено их чтением. Ирмосы были собраны в певческой книге Ирмологий и расположены по гласам, а внутри гласа — по "песням".

Каждая песнь канона благодаря способу ее исполнения приобретала динамическую трехчастную форму: начальный ирмос возвращался в конце, после исполнения тропарей, уже в пении двух хоров. Повторение ирмоса называется катавасией (от греч. katabas…a — сошествие, схождение), так как хоры левого и правого клиросов при пении этого ирмоса сходились в середине храма.

Особое место в русской гимнографии принадлежит песнопениям, сопровождающим литургические действа и связанным с ритуалом. Как правило, именно эти песнопения являются центром развития, музыкальной кульминацией богослужебного певческого цикла. Нередко эти песнопения имеют много различных напевов. Так, например, на текст Херувимской песни существуют многочисленные распевы, или переводы, созданные русскими распевщиками. К песнопениям этого типа относятся также славословия (великое и малое), занимающие кульминационные места в начале и конце Утрени и Вечерни. Величания — краткие песнопения, многократные прославления празднуемого события перед чтением Евангелия на утрене.

Для правильного понимания древнерусского певческого искусства следует иметь в виду, что все жанры в нем — и чтение, и пение (хоровое и сольное) — связаны единым смыслом, общей идеей, динамикой ее развития. Отдельные гимны, стихиры и другие песнопения складываются в циклы, циклы соединяются в чинопоследования, образующие дневной круг песнопений, основными службами которого являются Всенощное бдение и Литургия.

Цикличность и ансамблевость — важнейшие принципы организации древнерусского певческого искусства. Отдельное песнопение входило в малый цикл, из малых циклов складывались крупные части, которые создавали целое Последование. Так, малыми циклами являются кондак — тропарь, кондак — икос; большими — канон, кафизма, циклы стихир, перемежающихся с псалмодическими запевами.

В динамике последования певческих циклов немалая роль принадлежит темпу, в котором исполняются те или иные песнопения. Жанр песнопения обычно определяли характер исполнения и темп: ирмосы и тропари пели быстрее, чем стихиры; медленным было пение гимнов, аллилуариев, "Херувимской", киноников — тех жанров, которые связаны с медлительной ритуальной церемонией.

К крупным циклам относится, в частности, цикл стихир Вечерни на "Господи, воззвах". Цикл складывается из четырех-десяти стихир, перемежающихся речитативными запевами стихов из псалмов, исполняемых канонархом, и осмогласной псалмодии — запев солиста хора, или головщика, в гласе данной недели. Заканчивается цикл самой масштабной и мелодически развитой стихирой-догматиком.

Цикл "Господи, воззвах" построен как особый ритуал, в котором много участников — священнослужитель, псаломщик, читающий текст псалмов, канонарх, возглашающий глас и стихи перед пением стихир, головщики правого и левого клиросов, выступающие запевалами, и, наконец, правый и левый клиросы, исполняющие псалмы и за ними стихиры. Он основан на перекличках солистов и хоров, сочетании псалмодии хоровой и сольной, пении псалмов и стихир.

Циклизм пронизывает древнерусское певческое искусство. В одинаковой мере он свойствен древнерусской литературе, изобразительному искусству, музыке. Циклично располагались фрески на стенах храма, иконы в иконостасе, цикличным было последование песнопений в богослужении. Годовой календарный богослужебный цикл, песнопения которого повторяются через год, отражен в таких певческих книгах, как Стихирари месячные Минеи, Праздники, Трезвоны. Другой певческий цикл опирался на лунный календарь и празднование Пасхи, которое приходилось на воскресенье, следующее за первым весенним полнолунием. Такой цикл называется триодным, ему соответствовали две древнейшие певческие книги — Триодь постная и Триодь цветная, охватывавшие в общей сложности сто дней года — Великого поста и Пасхи (пятидесятницы). Песнопения Триоди постной пронизаны духом аскетизма, Цветной триоди — напротив, торжественно-приподнятым настроением, соответствующим величайшему христианскому празднику — Пасхе.

Хотя древнерусская музыка не имела четкого метра и симметрии, как в новой музыке, но в ней есть свой уровень ритмичности, метрики, опирающейся на иные принципы, свои особые законы, и, как считает Флоренский, в ритме отражается идея церковности. "У каждой части службы есть внутренний, присущий ей ритм и темп, и если эти последние соблюдены, то чтение, пение, возглас, молитва производят свое молитвенное действие на душу молящегося, хотя бы содержание всего этого воспринималось почти бессознательно или почти не воспринималось"47.

Бóльшую часть года звучат песнопения осмогласного круга. Осмогласный восьминедельный круг, в рамках которого еженедельно менялся глас — мелодии песнопений, отражен не только в восьмичастных певческих книгах — Ирмологии и Октоихе, но и в других.

Недельный цикл, в котором каждый день недели отмечен специальным песнопением (прокимном, киноником, чтением, присущим тому или иному дню недели), специальной певческой книгой не обладает. Песнопения недельного круга находятся в разных служебных книгах — Шестодневе служебном, частично в Обиходе, а также в Часослове.

Богослужебный суточный цикл, песнопения которого исполняются ежедневно, отражен в певческой книге Обиход, само название книги свидетельствует о регулярном, каждодневном использовании. Обиход является наиболее богатой в музыкальном отношении книгой. Он содержит песнопения всех древнерусских распевов. Некоторые песнопения Обихода имеют десятки музыкальных вариантов.

Расположение песнопений и служб суточного круга опирается на древнееврейскую временную систему. Сутки начинали отсчитывать с вечера, а не с полуночи. Поэтому суточный служебный круг начинается вечерней, затем следует полунощница, заутреня, часы — первый, третий, шестой, девятый и, наконец, Литургия (обедня).

Названные пять кругов — годовой, триодный, осмогласный, недельный и суточный — совмещались; их последовательность и взаимосвязь регламентировались Типиконом, или Уставом богослужения. Существовала специальная церковная должность — уставщик, руководитель клироса, который обязан был следить за порядком богослужения и последовательностью чтения и пения. Уставщик должен был уметь использовать все певческие и служебные книги, согласно Типикону, учитывать при этом солнечный (минейный) и лунный (триодный) календари, час и день недели, в который происходит богослужение. Песнопения Обихода, исполняемые ежедневно, объединялись с песнопениями, связанными с календарем (Минеи), осмогласием (Октоих, Ирмолог), триодным циклом. Тысячи песнопений этих книг сочетались с неизменной основой Обихода, образовывая разнообразные в литургическом и музыкальном отношении варианты служб.

Первые произведения собственного русского гимнографического творчества в области церковной появились уже в XI в. Как и древнерусская иконопись раннего периода, творчество русских распевщиков начало развиваться в рамках византийского канона, с использованием византийских жанров — стихир, тропарей, кондаков, канонов, самогласнов и подобнов.

Творчество русских распевщиков отразило важнейшие события русской истории, развитие духовной жизни Древней Руси. Во многих службах, написанных в честь русских святых, отразились события отечественной истории и наиболее яркие страницы духовного развития русского народа.

В круг праздников, пришедших из Византии, включаются новые праздники в честь русских святых. Постепенно был создан календарный круг, посвященный русским святым, значение которого настолько усилилось, что к XVI в. во многих Стихирарях певческие циклы русского происхождения становятся господствующими. Каждый период русской истории отмечен десятками служб в честь русских святых. Уже в Киевский период было создано около десяти служб. Певческие циклы времен Киевской Руси связаны с именами выдающихся деятелей, просветителей Руси — княгини Ольги, князя Владимира, названных равноапостольными, так как они, подобно апостолам, способствовали распространению на Руси христианства. Первой была создана служба Борису и Глебу, воспетым за их нравственный подвиг. Отказавшись от междоусобной борьбы, они погибли и были прославлены народом как первые русские мученики, покровители и защитники земли русской.

В эпоху феодальной раздробленности, когда каждое княжество претендовало на самостоятельность, стремилось обладать собственным духовным авторитетом, конкурировать с Киевом и с соседними княжествами, создавать собственные духовные ценности, происходит канонизация местных святых — новгородских, владимирских, ростовских, черниговских, тверских, муромских. В трагические годы татаро-монгольского ига многие русские воины и князья, погибшие в борьбе, были причислены к лику святых, а их мужество, патриотизм приравнивались к славе мучеников, пострадавших за веру. Им складывали песнопения, в их честь писали службы, создавали сказания и духовные стихи.

В русских святцах сохранилась память о владимирском князе Юрии Всеволодовиче, павшем в бою с татарами, о Михаиле Черниговском и его боярине Федоре, о Михаиле Тверском, погибших в Орде. Им всем были созданы службы и песнопения, в которых возносились молитвы, прославлялась их твердость, несокрушимость духа в тяжком испытании. Немало песнопений было написано московским святителям — митрополитам Петру, Алексию, игумену Сергию Радонежскому.

Огромную ценность представляют певческие циклы, созданные в честь различных икон Богородицы — Владимирской, Смоленской, Донской, Казанской и многих других. С культом Богородицы на Руси связана тема заступничества и защиты. В Древней Руси Богородица выступала как покровительница русского народа. Иконам Богородицы создавали службы, их брали в поход, число песнопений, служб и иконографии Богородицы постепенно увеличивалось. Одной из наиболее ярких композиций в русской иконографии явилась икона "Покрова Богородицы". Этот праздник чтился на Руси с давних времен. Гениальное творение русских зодчих, храм Покрова на Нерли, построенный при Андрее Боголюбском в 1168 г., видимо, положил начало широкому празднованию Покрова и созданию службы, оригинального певческого цикла иконографии. Важное место занимают циклы песнопений иконе Владимирской Богоматери, которая на протяжении столетий являлась патрональной святыней русского государства.

В связи с канонизацией новых русских святых на Московских соборах 1547 и 1549 гг., с установлением служб чтимым русским иконам в XVI в. месячные Стихирари (Минеи) существенно разрослись. Из них выделились две певческие книги — Праздники (циклы песнопений в честь главных общехристианских святынь и Господских, или двунадесятых, праздников — Рождество, Успение, Троица и пр.) и Трезвоны (песнопения в честь наиболее почитаемых, в том числе русских, святых)48.

Список литературы

1. Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971. С. 54.

2. Цит. по: Трубачев С. Музыкальный мир П. А. Флоренского // Советская музыка. 1988. № 9. С. 99—103.

3. Флоренский П. А. Храмовое действо как синтез искусств // У водоразделов мысли. Т. 1. Париж, 1985. С. 41—57.

4. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи. Т. 1. М.; Л., 1950. С. 274.

5. Успенский Н. Д. Кондаки св. Романа Сладкопевца // Богословские труды. Вып. 4. С. 190—216.

6. Долгое время исследователи терялись в догадках по поводу способа исполнения кондаков. Древняя традиция этого пения утеряна, сохранившиеся до нашего времени рукописи — пять кондакарей — не поддаются расшифровке. В древнейшем из них — кондакаре Типографского Устава XI—XII вв. — есть прямое указание на респонсорное исполнение кондаков: первая часть кондака исполняется солистом, а окончание подпевают певцы или прихожане — народ (в рукописи в окончаниях появляется ремарка — "людие"). Изображенные на иконе "Покрова Богоматери" вокруг Романа "людие" и являются исполнителями хорового рефрена.

7. Музыкальная эстетика России. С.39.

8. Цит. по: Бычков В. В. Византийская эстетика. М., 1977. С. 79; Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. 6-е изд. М., 1898. С. 30.

9. Цит. по: Музыкальная эстетика западноевропейского Средневековья и Возрождения / Сост., общ. вступит. ст. В. П. Шестакова. М., 1966. С. 107.

10. Там же. С. 104.

11. Флоренский П. А. Иконостас // Богословские труды. Т. 9. М., 1972. С. 109.

12. Там же. С. 133.

13. Там же. С. 142.

14. Мурьянов М. Золотой пояс Шимона // Византия, южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. М., 1973. С. 197.

15. Цит. по: Флоренский П. А. Иконостас. Т. 1. Статьи по искусству. Париж, 1985. N. 247.

16. Там же. С. 111, 114.

17. Там же. С. 133.

18. Там же. С. 250.

19. Цит. по: Музыкальная эстетика западноевропейского Средневековья и Возрождения. М., 1966. С. 98.

20. Там же. С. 97—98.

21. Успенский Б. А. Языковая ситуация Киевской Руси и ее значение для истории русского литературного языка: Доклад на IX Международном съезде славистов. М., 1983. С. 13.

22. Повесть временных лет. Т. 1. С. 81.

23. См.: Сапунов Б. В. Книга в России XI—XIII вв. Л., 1976. С. 14.

24. Сводный каталог славяно-русских рукописных книг, хранящихся в СССР. XI— XIII вв. М., 1984.

25. Поддаются расшифровке лишь певческие рукописи начиная с середины XVII в.

26. Разумовский Д. В. Церковное пение в России. М., 1867—1869; Вознесенский И. О церковном пении православной греко-российской церкви. Большой знаменный напев. Киев, 1887; Преображенский А. В. Греко-русские певческие параллели XII—XIII веков // De musica. Вып. 2. Л., 1926. С. 60—76.

27. Металлов В. М. Осмогласие знаменного распева. М., 1899; Бражников М. В. Древнерусская теория музыки. Л., 1972; Успенский Н. Д. Древнерусское певческое искусство. 2-е изд. М., 1971; Келдыш Ю. В. История русской музыки: В 10 т. Т. 1. М., 1983.

28. Смоленский С. В. О древнерусских певческих нотациях: Историко-палеографический очерк. СПб., 1901.

29. Смоленский С. В. О ближайших практических задачах и научных изысканиях в области русской церковно-певческой археологии // ОЛДП. 1904. С. 28.

30. См.: Аверинцев С. С. Символика раннего Средневековья: (К постановке вопроса) // Семиотика и художественное творчество. М., 1977. С. 323.

31. См.: Бражников М. В. Лица и фиты знаменного распева. М., 1984.

32. См.: Азбука знаменного пения старца Александра Мезенца. Издал с объяснениями и примечаниями Ст. Смоленский. Казань, 1888. С. 22—23.

33. См.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1971. С. 50.

34. В разное время на Руси существовали три различных Устава: до 1070 г. — Устав Великой церкви, затем Студийский устав, просуществовавший до конца XV в., и вслед за ним Иерусалимский устав. Обновление устава обычно привносило изменения и в музыкальную практику.

35. Скабалланович М. Толковый Типикон. Вып. 1. Киев, 1910. С. 2.

36. Цит. по: Трубачев С. Музыка богослужения в восприятии священника Павла Флоренского // Московская патриархия. 1983. № 5. С. 76—77.

37. Псалмодия — исполнение псалмов на основе мелодических моделей с определенной начальной формулой, речитацией на выдержанном тоне и заключительным каденционным оборотом. В широком смысле псалмодия подразумевает речитативный характер пения.

38. Как отмечает С. С. Аверинцев, понятие "синтаксический параллелизм" объединяет разные его типы, например, в пределах одного стиха может синонимически варьироваться одна и та же мысль; первая часть стиха может заключать одну общую мысль, а во второй эта мысль получает конкретизацию или, наоборот, мысли противопоставляются. И, наконец, наиболее частый случай — восходящая градация, когда вторая часть усиливает посыл первой, например 66-й псалом, 6-й стих: "Благодарят Тебя, Боже, народы, благодарят Тебя все народы". См.: Аверинцев С. С. Псалмы. Краткая литературная энциклопедия. Т. 6. С. 63.

39. Издание Обихода Синодальной типографии 1772 г. в значительной мере отразило то разнообразие распевов, которыми пели псалмы.

40. Свое название "предначинательного" 103-й псалом получил не только потому, что им начиналась служба — Всенощное бдение, но и потому, что в этом псалме повествуется о начале мироздания.

41. Существуют несколько распевов этого псалма — знаменный, киевский, болгарский, греческий и др. Последний был положен в основу гармонизации в соответствующей части Всенощного бдения С. В. Рахманинова.

42. В Типиконе указывается, что в этом месте псалма священнослужитель читает семь светильничных молитв "втай", про себя. Хор заполняет необходимое для чтения время пением аненайки — глоссолалической вставки, не связанной с текстом и имеющей самостоятельное музыкальное значение. В Успенском кондакаре есть несколько вариантов формул глассололий аненаек, соответствующих, видимо, их разным мелодическим вариантам.

43. Тропари имеют множество разновидностей, связанных с их содержанием, значением и ролью: тропари отпустительные (заключительные), воскресные, праздничные, постные, богородичные и другие. Эти названия указывают на различия в их содержании. К этим основным видам тропарей примыкают несколько видов песнопений тропарного характера, которые неопределенны по жанру.

44. См.: Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 103, 108.

45. См. об этом VI часть наст. изд.

46. См.: Аверинцев С. С. Указ. соч. С. 103—104, 318.

47. Цит. по: Трубачев С. Музыкальный мир П. А. Флоренского // Советская музыка. 1988. № 9. С. 99—103.

48. Одним из наиболее полных стихирарей XVII в., отразившим все праздники русским святым, является четырехтомный Стихирарь из ГБЛ. — Ф. 379 (Разумовского). № 63—66.