"Игемоны"

С самого начала своего возникновения и вплоть до 1687 г. Верхотурский уезд входил в состав Тобольского разряда, а его вое воды были подведомственны тобольским воеводам. Однако так это выглядело в теории, а на практике дело обстояло гораздо сложнее.

На воеводстве в Верхотурье оказывались представители известных аристократических фамилий, некоторые из которых даже находились в родстве с царствующей династией. В свою очередь, и на должности тобольских воевод назначались лица очень знатного происхождения, зачастую из высших придворных чинов, в том числе родственники царской семьи. Из-за этого многие из них вели себя с большой спесью, чему в немалой степени способствовала лесть их окружения из числа местных подьячих и детей боярских. Поэтому можно себе представить остроту постоянно вспыхивавших конфликтов между тобольскими и верхотурскими "игемонами" по поводу пределов их власти!

Так, например, в 1644 г. верхотурским воеводой стал Максим Федорович Стрешнев, находившийся в родстве с супругой царя Михаила Федоровича царицей Евдокией Лукьяновной. Стремясь использовать свое положение в целях личного обогащения, он первым делом взял под свой контроль деятельность верхотурской таможни, а также доверил управление уездными пашенными крестьянами двум своим сыновьям, разъезды которых по слободам на казенных подводах с "цимбалами" сопровождались пьяным разгулом, избиением приказчиков и крестьян и различными вымогательствами. Самоуправство и взяточничество Стрешневых вызвали протест со стороны одного из ближайших помощников воеводы - подьячего с приписью Максима Лихачева. После отстранения его от дел началась еще более ожесточенная борьба Максима Стрешнева с новым подьячим Федором Постниковым, который сразу же после прибытия из Москвы обвинил воеводу и его подручных в злоупотреблениях. В ответ слуги Стрешнева жестоко избили подьячего, и лишь заступничество горожан спасло его от смерти.

Тем временем ехавший в 1646 г. на тобольское воеводство боярин Иван Иванович Салтыков, приходившийся, между прочим, племянником "великой старице" Марфе, матери покойного царя Михаила Федоровича, получил от начальника Сибирского приказа князя Одоевского задание произвести повальный сыск о деятельности Стрешнева и его сыновей. Их самих, чтобы они не мешали следствию, велено было выслать в Туринск. При этом Одоевский дал понять Салтыкову, что вопрос о снятии верхотурского воеводы с поста уже предрешен.

Начатое Салтыковым расследование подтвердило многочисленные жалобы о злоупотреблениях Стрешнева на таможне. Тот, в свою очередь, стал всячески препятствовать проведению сыска, что само по себе было "порухой" чести тобольского воеводы, а затем при встрече в съезжей избе публично оскорбил его, заявив, что все привезенные им грамоты подложные. При этом верхотурский воевода называл Салтыкова "бояришком" и даже "вором".

В итоге разъяренный Салтыков покинул Верхотурье, намереваясь уже из Тобольска возбудить новое дело против Стрешнева по поводу оскорбления собственной персоны. Но едва караван его судов отплыл от пристани, в Верхотурье грянул набат сполошного колокола, около городовой стены и в Покровском девичьем монастыре вспыхнули костры, а люди Стрешнева стали кричать, что поджег совершен по приказу тобольского воеводы...

Узнав обо всех этих событиях, новый начальник Сибирского приказа князь Трубецкой велел провести новый сыск "накрепко". Присланные из Тобольска сыщики прибыли в Верхотурье и приступили к расследованию. В конце концов, несмотря на то, что Стрешнев и его сыновья государеву указу "учинились сильны и супротивны", с Верхотурья "в опалу не поехали", грозили сыщикам избиением и убийством и даже отбили по дороге своих людей, которых пристава повезли в Пелым, их все же выпроводили в Москву, где Максиму Федоровичу удалось, опираясь на свой клан, добиться назначения на воеводство в Верхотурье своего шурина Бориса Семеновича Дворянинова, не без основания надеясь замять с его помощью дело на месте.

В 1648 г. по городам Русского государства, в том числе на Урале и в Сибири, прокатилась волна восстаний. Не осталось в стороне и Верхотурье, чему в немалой степени способствовало суровое правление Дворянинова. Воевода решением верхотурского "мира" был отстранен от власти и посажен под домашний арест. Управление в городе и в уезде, в соответствии с мирским приговором, передавалось подьячему с Игнатию Недовескову. Поскольку городовая печать осталась у Дворянинова, всю административную переписку скреплял своей печатью таможенный голова Федор Дрягин.

В 1649 г. верхотурский мятеж был подавлен, новому тобольскому воеводе Василию Борисовичу Шереметову предписывалось Недовескова и Дрягина бить кнутом, а из мирских сообществ служилых и посадских людей, ямщиков и крестьян велено было выбрать по три человека "сущих воров" и также наказать их кнутом нещадно на торговой площади (всего экзекуции было подвергнуто 26 человек). Что касается Дворянинова, то он был снят с воеводства, однако вернуться в Москву ему не пришлось: в том же 1649 г. он заболел и "на Верхотурье умер".

После Дворянинова должность верхотурского воеводы занял Раф (Федор) Родионович Всеволожский. Его появлению здесь предшествовали следующие события. В начале 1647 г. молодой царь Алексей Михайлович задумал жениться. Из двух сотен девиц отобрали шесть, но лишь одна из них, Евфимия, дочь помещика Рафа Всеволожского, стала избранницей царя. Однако когда ее впервые наряжали в царскую одежду, то так крепко затянули на затылке волосы, что при встрече с будущим супругом она упала в обморок. Это приписали действию эпилепсии, которой будто бы была больна девушка. Разразился скандал. И хотя при дворе ходили слухи, что Евфимию "счаровали" завистники, в связи с чем даже проводилось специальное расследование, оказавшегося в опале Всеволожского "с сыном ево Андреем, и с дочерью Евфимиею Федоровною, и с женою Настасьею" отправили в ссылку в Тюмень. Уже отсюда, "из опалы", отец незадачливой царской невесты был пожалован на воеводство в Верхотурье, после чего его вновь вернули в Тюмень.

Евфимия Всеволожская была, кстати, не единственной царской невестой, побывавшей в Верхотурье. В 1619-1620 гг. здесь находилась с семьей переведенная из Тобольска Мария (Анастасия) Ивановна Хлопова. За два года до этого из-за происков всесильных тогда Салтыковых, не желавших, чтобы она стала супругой царя Михаила Федоровича, Хлопову объявили неизлечимо больной и сослали в Сибирь.

Проблема взаимоотношений "первого воеводы большого", возглавлявшего Тобольский разряд, и подчиненных ему местных воевод оставалась неразрешимой еще многие годы.

Служилые люди.

В начале XVII в. в состав верхотурского гарнизона входило лишь 49 служилых людей. Однако, по мере возрастания роли города как главного перевалочного пункта на пути в Сибирь и из Сибири, а также в результате возникновения новых пашенных и оброчных слобод и в связи с непрекращающимися набегами кочевников на селения Верхотурского уезда, численность военно-служилого населения здесь существенно увеличивается. В 20-х гг. XVII века верхотурский гарнизон состоял уже из 7 служилых "по отечеству" и "начальных" людей, 64 стрельцов и 3 пушкарей. К концу века их, соответственно, было 33, 105 и 5.

C середины 50-х г.ов XVII столетия ряды приборных людей пополнились за счет беломестных казаков, обычно служивших "с пашни". (Термин "белый" в те времена означал освобождение земли от налогообложения). В 1666 г. в 5 слободах Верхотурского уезда их насчитывалось 88 человек. В 1680 г. в 11 верхотурских слободах проживало 97 казаков, 6 пушкарей и 1 воротник.

Особое место среди сибирских служилых людей занимали дети боярские. Из их числа формировался высший командный состав сибирских гарнизонов, они участвовали в военных походах и в обороне городов и острогов от нападений "немирных иноземцев", строили городовые и острожные укрепления, назначались на приказные должности. Им предписывалось организовывать новые слободы, заниматься сбором ясака, доставкой хлеба и соли и многим другим. При сравнительной немногочисленности детей боярских в Сибири они играли важную роль в сфере управления, поскольку, в отличие от Европейской России, где эта категория служилых людей "по отечеству" составляла низшую прослойку феодального класса и зачастую мало чем отличалась от приборного населения, здесь они представляли собой своеобразную служилую "аристократию". Некоторые из них даже занимали воеводские должности.

Наряду с обычной практикой верстания "подрослей" детей боярских в службу в "выбылые" оклады их отцов и ближайших родственников и переводом из других городов, эту категорию нередко пополняли ссыльные, в том числе "иноземцы", служилые из приборных "начальных" людей (казачьи атаманы и головы, стрелецкие сотники, пятидесятники и десятники), служители сибирских церковных иерархов, представители местной родоплеменной знати, приказной администрации, а иногда даже гулящие люди ( каким являлся, например, будущий св.Симеон Верхотурский) и представители податных сословий. Не было в этом отношении исключением и Верхотурье.

Так, например, в 1657 г. был сослан из Москвы "за непристойные слова" на вечное поселение Юрий Арсенев, которого велено было по государевой грамоте поверстать в дети боярские с годовым денежным окладом 15 рублей и соответствующим хлебным жалованьем. Через г. он получил прибавку - 3 рубля и хлеба "против денег", которой, впрочем, скоро лишился. В первой половине 60-х гг. XVII века Юрий Арсенев, очевидно, погиб в одном из сражений с "изменниками татарами". В соответствии с царским указом и "по приказу стольника и воеводы Ивана Яковлевича Колтовского да подьячьего Василия Богданова" по его "душе" в церковь Казанской Богородицы в Арамашевской слободе был сделан книжный клад - Апостол, изданный И.А.Невежиным в Москве в 1606 г. ( хранится в настоящее время в собрании Уральского университета ).

Сосланный в числе других "литовских людей" в Сибирь "иноземец" Андрей Бернацкий служил сначала в Кузнецком остроге. Во время набега калмыков он потерял сына и сам был ранен. Позднее он служил в детях боярских в Енисейске, а в 1649 г. его перевели на Верхотурье, сохранив за ним на новом месте его прежний оклад - 20 рублей денег, 20 четей ( четвертей; казенная раздаточная четверть в XVII в.- 4-6 пудов хлеба -Авт.) ржи и 15 четей овса. В 1652 г. ему прибавили еще 3 рубля, а также 3 чети ржи и 8 четей овса. Свою дочь Андрей Бернацкий выдал замуж за князя Семена Андреевича Пелымского, который являлся праправнуком уже не раз упоминавшегося выше соратника хана Кучума князя Аблегирима. Сам Семен Пелымский с 1642/43 гг. служил в пелымских детях боярских, а в 1654 г. его поверстали с довольно высоким окладом в дети боярские по Верхотурью. После его смерти в 1665 г. в верхотурских детях боярских служил его сын Петр.

В 1649 г., то есть одновременно с Андреем Бернацким, верхотурским сыном боярским стал Измайло Коптев. Его поверстали из архиепископских детей боярских в 15-рублевый "выбылой" оклад Андрея Перхурова, "а за хлебное жалованье" он служил "с пашни", то есть имел надел земли. Следует сказать, что другой представитель вышеназванного семейства Перхуровых, Панкратий, упоминается, как и Андрей, уже в 20-х гг. XVII в. Он был приказчиком Арамашевской слободы, а потом, в 1656 г., строил Катайский острог.

Сверстниками Перхуровых были также дети боярские Иван Спицын (являлся в 20-х гг. XVII в. приказчиком Невьянской слободы, а в 1632 г. стал основателем Ирбитской слободы) и Дмитрий Лабутин (во второй половине 20-х гг. XVII в. он был приказчиком в Невьянской слободе, а в начале 40-х гг. управлял Арамашевской слободой и строил здесь острог; позднее в верхотурских детях боярских числились его сын Афанасий и внук Дорофей).

В 1661 г. был переведен из Тюмени и позднее поверстан в верхотурские дети боярские командир отряда служилых татар Афанасий Бибиков, занимавший до этого на Верхотурье должность стрелецкого сотника. Впоследствии место Афанасия займет его сын Михаил (в 1666 г. ему было 16 лет, а сам он являлся еще неверстанным "подрослем"). В конце XVII в. Михаил Бибиков будет занимать воеводскую должность сначала в Пелыме, а потом на Верхотурье.

В первой половине XVII в. пополнение слоя детей боярских за счет приборных служилых и даже тяглых людей было в Сибири из-за нехватки кадров явлением достаточно обычным. Не случайно в одном из документов 1632 г. подобного рода верстания объяснялись весь ма просто: "На Верхотурье розсылки детем боярским многие, а детей боярских на Верхотурье мало, и к государевым делам приставить не ково". Однако уже со второй половины столетия государство пытается взять ситуацию под жесткий контроль.

Тем не менее, несмотря на дамоклов меч возможного "розыска", несанкционированные сверху верстания как приборных людей, так и служилых "по отечеству", продолжались и в последующее время.

Контрабандисты XVII века

Роскошные соболя и лисицы из Сибири составляли гордость и одну из важнейших статей экспорта Русского государства. Поэтому неудивительно, что всякий, попавший на земли Верхотурского края не мог устоять перед блеском "мягкого золота" и стремился за время своего пребывания в крае собрать как можно больше пушнины, вывезти ее в Московию и зажить по-царски.

Именно этим объясняется беспокойство русских государей, опасавшихся, что при интенсивном развитии торговли значительная часть пушнины перестанет поступать в ясак. Поэтому все акты купли-продажи между русскими и коренными жителями могли происходить только на гостином дворе, в городе, а не "по юртам и речкам". Стремление сохранить монополию на пушнину побудили центральную власть предпринять меры по недопущению проникновения русских людей в ясачные волости.

Помимо воевод, за соблюдением правил торговли должны были следить ясачные сборщики. А для верности и самих ясачных сборщиков приводили к присяге не торговать и не менять ничего в юртах у ясачных людей. Запрет приезжать в ясачные волости распространялся не только на промышленных и торговых людей, но и на священников.

Ограничение круга торговых партнеров создавало ситуацию, при которой аборигенное население постоянно находилось в зависимости от того, привезут русские торговые люди хлеб или нет. Случалось, что это обрекало целые ясачные волости на голод, особенно в неудачные в промысловом отношении годы.

Участие в торговле с коренным населением достаточно ограниченного круга людей, создавало благоприятный климат для злоупотреблений при заключении торговых сделок.

В.Павловский, исследовавший быт народов ханты и манси в начале ХХ века, сообщал о том, что русские колонисты пристрастили вогул к картофелю и репе настолько, что те с готовностью отдавали шкурку белки за 5-6 реп. Так же дешево отдавали аборигены и другое свое богатство - рыбу. Что уж говорить о XVII веке, когда нынешние старожилы Верхотурского района рассказывают о том, как их отцы в начале XX в. ездили зимним путем к остякам за рыбой. Расплачивались, как и их предки три века назад, хлебом, табаком, рогожами, "всякими тряпочками" и, конечно, "огненной водой" (водкой). Рыбу мерили "пудами": ставили дугу на землю, сколько рыбы влезет под нее - столько и пуд. Поэтому дуги для поездки к остякам выбирали самые большие.

Помимо перечисленных выше, существовало строгое ограничение во времени для торговли с ясачным населением - только после сдачи ясака. В наказах о торговле с вогулами воеводам предписывалось "смотреть и беречь накрепко", чтобы, во-первых, "проезжие торговые и промышленные всякие люди... с ясачными людми преж великого государя ясаку украдом не торговали". А во-вторых, "... вагуличи б к торговым и ко всяким людем на дорогу никакой мягкой рухляди не выносили и не продавали." Мотивировалось все это интересами государственной казны и заботой о том, чтобы "на вагуличах за тою их торговлею" не копилось долгов по сдаче государева ясака и поминков.

Если принять во внимание величину этой повинности и то, что у большинства ясачных имелись внушительные долги за многие годы, если добавить к этому многообразные махинации местной администрации во время ясачного сбора , то мы неизбежно придем к тому выводу, что у ясачного человека не должно было оставаться мехов для продажи. Поэтому вполне объяснимо то, что торговые люди, а вместе с ними и соблазненные выгодами торговли с аборигенами служилые люди и крестьяне, несмотря на угрозу быть в "жестоком наказание без пощады", все же предпочитали проникнуть в ясачные волости именно до, а не после сбора ясака.

И все же, несмотря на многочисленные запреты, русские предприимчивые люди находили возможность покупать, а аборигены продавать мягкую рухлядь. Были, конечно, и другие пути приобретения шкурок, так что последний бой за свою монополию на меха государство старалось дать уже на таможне. Ради этого правительство пыталось добиться определенной независимости таможенной службы от воеводского управления, чтобы не допустить корыстного использования воеводами и дьяками этой службы в целях собственного обогащения. Таможня имела свою печать, отличную от воеводской, и воеводы не имели права доступа к ней.

Чтобы избежать неприятностей с таможней и обязанности платить пошлину, торговые люди пристраивались к стрельцам, сопровождавшим царскую казну в Москву, и по соглашению с ними объявляли свою мягкую рухлядь частью казенной.

Часть мягкой рухляди вывозилась из Сибири, минуя таможенные заставы и Верхотурье, через Катайский острог. Указом 1680 года этот канал верхотурскому воеводе велено было полностью перекрыть.

Что касается таможни на Верхотурье, то царской грамотой, посланной в 1635 году, предписывалось воеводе Даниле Милославскому лично оказывать содействие таможенному и заставному голове в осмотре людей, направляющихся из Сибири в Москву. Не полагаясь полностью на сообразительность и расторопность таможенников, в грамоте давался полный список мест, где следовало поискать мягкую рухлядь: "... в возех, сундуках, в коробьях, в сумках, в чемоданех и в платье, и в постелях, и в подушках, и в бочках винных, и в запасех во всяких, и в печеных хлебах... в санных постелишках, и в полозах." Кроме этого, предписывалось всех - от воевод до их людей обоих полов - "обыскивать всех накрепко, нестрашась, в пазухах и в штанах, и в зашитом платье."

Борьба с незаконным вывозом пушнины из Сибири шла с переменным успехом. Известны многочисленные случаи, когда таможенной службе удавалось осуществить конфискацию крупных партий контрабандных мехов, чаще всего при возвращении воевод, уже отслуживших свой короткий срок.

Боги и шайтаны

В течение долгого времени русское правительство придерживалось той точки зрения, что лучше иметь дело с некрещеным, но мирным населением Урала.

Что касается православной церкви, то она, как и государство, не располагала ни достаточными материальными ресурсами, ни необходимым для подобных предприятий количеством священников.

Однако за Уралом имелась еще одна общественная сила, которая была заинтересована в крещении аборигенов и активно этим занималась. Речь идет о служилых людях. Участвуя в походах на "немирные" или "отложившиеся землицы", они захватывали в плен довольно значительное количество аборигенов. Так называемый "погромный ясырь" становился одним из основных источников пополнения христиан Сибири. Пленников старались побыстрее окрестить, поскольку, если этого не успевали сделать до того момента, как волость становилась ясачной, их приходилось возвращать обратно. Если же служилому человеку удавалось провернуть дело с крещением, то пленники, как правило, становились холопами, их можно было вывезти в центральные районы страны, продать или оставить при себе.

Таким образом получалось, что самыми заинтересованными и активными "миссионерами" становились служилые люди. В качестве главного аргумента привлечения аборигенов к христианской православной религии использовали насилие. К счастью для представителей коренных народов региона, такая практика не получила широкого распространения благодаря отрицательному отношению к ней центральной власти.

Тем не менее, процесс колонизации шел, служилые люди все дальше вторгались во владения ханты и манси. Выгоды от незаконной купли пушнины и крещения аборигенов видимо были достаточно высокие, и служилые люди шли на риск и нарушали соответствующие указы правительства. Язычники вогулы и остяки, принявшие крещение становились "новокрещенами".

Сама процедура вступления в православие была хорошо отработана: для этого достаточно было подать челобитную на имя государя. Во всяком случае на первых порах никаких ограничений или подготовительных мер не предусматривалось. Обязательным требованием была действительная добровольность со стороны того, кто решился на такой шаг.

Однако, с укреплением позиций церкви, основанием новых монастырей и храмов, увеличением числа священнослужителей в крае изменялось и отношение к принявшим христианство. Как видно из приводившихся дел, для новокрещенов устанавливается своеобразный испытательный срок - 6 недель, которые они должны были прожить "по правилом святых отец" под началом в монастыре. И только после того, как воеводе в приказной избе докладывали о том, что это условие соблюдено, следовал указ о разрешении креститься. Таким образом, светские и духовные власти стремились подготовить новокрещенов к новой для них жизни. Во всяком случае какое-то время давалось на то, чтобы человек мог непосредственно познакомиться с обязанностями христианина.

Часть людей шла на принятие христианства, попав в экстраординарные ситуации (плен, предстоящая женитьба, сидение в тюрьме) и видя в крещении возможность для себя решить возникшие проблемы. Но практически во всех случаях присутствовала и материальная заинтересованность.

Помимо жалования на "крест", предусматривалась выдача при необходимости и соответствующей одежды. Соблазн получить подарки и жалование на крест был столь велик, что крестились иногда не по одному разу.

Может быть самое главное для большинства вогулов и остяков преимущество было в том, что, становясь новокрещенами, они, как правило, освобождались от уплаты ясака.

Большинство новокрещенов становились государевыми служилыми людьми и получали, наряду с русскими служилыми, денежное и хлебное жалование.

Конечно, крещение приносило не одни только радости. Человек вырывался из родной ему среды, лишаясь права на возвращение. Его жена и дети были тоже обязаны креститься. Служба иногда проходила далеко от дома. Новокрещенов старались изолировать, насколько это было возможно, из привычной им среды, чтобы не было соблазна вернуться к прежним верованиям. Разлука с родными для некоторых, видимо, становилась серьезным испытанием. Один из документов Верхотурской приказной избы - яркое тому свидетельство. В 1665 году к царю Алексею Михайловичу обращался новокрещеный татарин Василий Алексеев:"...пожалуйте меня, сироту своего, велите, государь, с Верхотурья отпустить в Катайской острог с отцом и матерью повидатся...смилуйтесь." Просьба эта не осталась без внимания. Новокрещен был отпущен в Катайский острог.

Безусловно, сам факт принятия христианства не означал коренного изменения в сознании новокрещена. Восприятие новой идеологии и норм жизни происходило очень сложно, часто уживаясь с прежними верованиями.

В условиях нехватки храмов и священников важно было не столько массовое крещение местных народов, сколько удержание в лоне христианской церкви тех их представителей, которые добровольно сделали этот шаг.

Практически большинство случаев принятия православия было связано с тем, что человек попадал в какие-то экстремальные обстоятельства. Видимо это одна из причин того, что соплеменники не торопились следовать примеру тех своих сородичей, которые отказывались от религии предков. Новокрещенов старались изолировать от языческого окружения, так что единственные, кто в обязательном порядке принимал православие вслед за ними - это члены семьи. В дальнейшем такая изоляция усиливала не только религиозное , но и общекультурное влияние на новокрещенов и вела к значительной русификации населения, находившегося в непосредственом контакте с русскими.

Действительно интенсивное крещение манси и хантов началось, по существу, только в начале XVIII века. И нельзя сказать, что оно шло очень успешно. Так, в 1728 году архимандрит Верхотурского монастыря Сильвестр еле спасся от напавших на него с ружьями и луками тех же чусовских манси и марийцев, которых он сам за 10 лет до этого окрестил. В конце XIX века верхотурские священники, выезжавшие на север уезда к давно окрещенным манси, в своих отчетах отмечали частое игнорирование теми даже самых "необходимых" христианских треб, каких как крещение и отпевание, и широкое распространение, наряду с этим, культа животных.

Позднее, в 30-е годы уже нашего века, заведующий делами национальных меньшинств Свердловского облисполкома Кугушев, возглавлявший бригаду, инспектировавшую работу Советов среди манси Ивдельского и Гаринского районов, сообщал, что во всех юртах имеются иконы, но их держат не с целью исполнения каких-либо религиозных обрядов, а вместо картин. Сами манси говорили, что и раньше они обращали мало внимания на иконы, а при советской власти совсем перестали на них молиться и оставили их в юртах потому, что "хорошо нарисовано".

В это же время (май -июнь 1935 г.) врач Свердловского облздравотдела С.Нарбутовских провел 2 месяца в местах расселения манси. В его записках дано подробное описание религиозных представлений потомков верхотурских вогулов. "Вся природа, -писал С. Нарбутовских, -- для них одухотворена. Высшее божество Торум в дела людей не вмешивается. Всему и вся он дает жизнь и только в жизни себя проявляет... С другими богами, впутывающимися в житейские мелочи, манси не церемонятся. Хотя и приносят им жертвы, но за это требуют выполнения определенных условий.

Их праздники приурочены к началу или концу охотничьего периода. Особенным почетом пользуется Ильин день. К этому времени все, собираясь в урман (определеное место в тайге), где пасутся олени, знакомятся там с приплодом и состоянием своих стад. Затем на горе Ялпынгнер (самая высокая в этом районе точка) устраивается многодневный праздник с обильными жертвоприношениями, сопровождающимися определенным ритуалом. Любят манси также праздник Медведя. Он устраивается, когда добывают зверя. Идет с обильной выпивкой и бурным весельем.

В обычное время туземцы приносят жертву богам на своих родовых капищах. Это среди леса небольшая чистая площадь, вокруг нее на сучьях крайних деревьев развешаны рога жертвенных оленей, а на стволах, завернутые в платок, подвязаны серебряные деньги. Мясо приносимых в жертву оленей съедается на месте. Раньше в жертву шли также шкурки соболей и других ценных зверей, и для хранения их на капищах каждая семья делала соответствующие ящики. С тех пор как русские охотники стали зорить капища, этот обычай вывелся. Шаманство как профессия в настоящее время едва ли имеет место. Руководящую роль в ритуале, всего вероятнее, выполняют рядовые люди, отличающиеся наиболее живым характером".

Итак, более чем двухвековая борьба церкви за души охотников манси закончилась тем, что они, считая себя христианами и держа в юртах иконы, по сути остались язычниками. Извечное противостояние богов и шайтанов у манси завершилось их мирным сосуществованием в далеких северных юртах.

"Индейцы" Верхотурья

Слово "манси" в переводе с мансийского означает "человек". Так эти люди себя называли с глубокой древности, так называем их сейчас и мы.

Их немного, всего 8,3 тыс. человек, и основная их часть сейчас расселена на территории Ханты-Мансийского автономного округа. Но небольшая группа -потомки верхотурских вогулов -до сих пор проживает на севере Свердловской области. По данным Ивдельской администрации, в 1996 году в Ивдельском районе насчитывалось 74 манси, из них 32 -дети. Они по-прежнему проваливают в нескольких юртах. Немного... Особенно если сравнить с началом ХХ века, когда в Верхотурском уезде числилось 2142 манси. Однако уже тогда была очевидна тенденция: число кочевавших манси будет постоянно сокращаться, а количество оседлых -увеличиваться. Оседлые манси быстро обрусели, перенимая обычаи и нравы русских. Те, кто предпочли жить по законам предков, ушли на север, в глубь лесов, подальше от незваных гостей -русских и коми-зырян. Это были свободолюбивые охотники, рыболовы и оленеводы, настоящие "индейцы" Верхотурья. До середины ХХ века охотники манси использовали луки и стрелы, кремневые ружья.

Манси, как и их ближайшие этнические родственники ханты, являются переходным типом от монголоидной к европеоидной расе. Этнографы, побывавшие у манси в начале ХХ века, так описывали их: "Вогулы крепкого телосложения, среднего роста... Волосы темно-русые или черные, у обрусевших подстрижены, у кочевых постоянно растрепаны и заплетены в две косы, обвитые шнурками и связанные на концах. Женщины унизывают их кольцами, медными цепочками и другими украшениями. У обрусевших -борода и усы, у кочевых -бороды и усов или вовсе нет, или только несколько волосков. Отсутствие бороды и усов не составляет племенной особенности вогуличей, но тщательно выщипываются ими ради удобств при зимней охоте на зверей, а может быть вследствие поверья, что первую бороду дал черт первому сыну первых стариков - Вульпе, который, вследствие дьявольского происхождения бороды, выдергал ее по волоску. Глаза небольшие и средние... Руки длинные и у кочевых... с тыльной стороны татуированы". Татуировка у мужчин имела значение тамги - родового знака, а у женщин служила украшением. Татуировку делали с помощью иглы: проколов кожу, натирали ее обыкновенной сажей с котелков или порохом. Женщины также любили украшать себя множеством бус и колец. Основным жилищем кочевников был чум, остов которого составляли поставленные конусом жерди, их покрывали тисками - вываренными и сшитыми в полотнища полосами бересты. Зимой кочевники - вогулы носили совик, или гусь, - одежду, сшитую из оленьих шкур мехом наружу, а под него надевали малицу, которая тоже шилась из оленьих шкур, но мехом внутрь. К малице пришивались капюшон и варежки. Обувью служили меховые унты. До сих пор на севере эта одежда считается самой удобной и практичной. Женщины носили шали, которыми закрывали лица от мужчин, в особенности от родственников мужа.

Умерших соплеменников манси хоронили на родовых кладбищах. Вместе с покойником клали его трубку, нож и ружье, чтобы он имел их при себе и в будущей загробной жизни. Лицо покойного покрывали лоскутом оленьей шкуры с пришитыми на месте глаз и рта медными пуговицами, тело обертывали берестой. Гроб зарывался в землю неглубоко, а иногда хоронили просто в деревянных срубах. Манси верили, что после смерти человека его душа не умирает, а переселяется в другого человека.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://nature.eunnet.net/