Национальная и церковно-приходская школа

Каптерев П. Ф.

Если общий образовательный национальный идеал оказывается туманным и вследствие этого мало влияющим на постановку образования, кроме, разумеется, таких элементарных приемов, как усиление преподавания отечественной истории, географии и т. п., то есть область, в которой он вылился в определенную форму и получил фактическое осуществление. Эта область — народная школа в той ее разновидности, которая называется церковно-приходской школой. По сути дела, церковно-приходская школа представляет собой подновленное воспроизведение допетровской школы с ее главнейшим характерным свойством — церковностью. Защитники церковно-приходской школы утверждают, что она, подобно своей предшественнице, в высокой степени национальна и воспитательна. Теоретиком ее, самым главным и видным, был Рачинский, к анализу воззрений которого мы и обратимся.

В своем педагогическом развитии Рачинский прошел две главные ступени: педагога-народника и педагога-церковника. Поэтому он и рекомендовал две школы: одну — национальную, а другую — церковную.

Национальная русская (элементарная) школа

По мнению Рачинского 1, наша сельская школа в противоположность школам западным возникает при весьма слабом участии духовенства, при глубоком равнодушии образованных классов (замечательно неправильное суждение) и правительственных органов, из потребности неграмотного населения дать своим детям известное образование. В этом ее слабость, в этом и ее сила, в этом ключ к объяснению всех прискорбных и отрадных явлений в жизни наших сельских школ. Из этого прямо следует, что преподавание в сельских школах не может иметь другого направления, кроме данного теми же неграмотными родителями, что за ними не может быть иного контроля, кроме контроля тех же родителей. Официальный контроль, несмотря на его сложность, малодействен. "Каким же путем совершается это воздействие бесправного, безграмотного, по-видимому, совершенно некомпетентного населения на дело, в коем, в сущности, оно искренно заинтересовано. Медленным, почти бессознательным, но упорным давлением снизу, пассивным сопротивлением всему неподходящему к народному понятию о школе, выживанием негодных учителей, поощрением удовлетворяющих народным нуждам, неотразимым влиянием учащихся на учащих". Народ своим влиянием налагает на народную школу религиозный, церковный характер, что обусловливает учебную программу, отличающуюся от учебных программ всех иноземных школ.

Другая приметная особенность наших школ, по Рачинскому, состоит в том, что они суть интернаты, т. е. представляют собой не только учебные, но и воспитательные заведения. Девять десятых учеников наших сельских школ не ходят в школу, а живут в ней. (Очевидно, это сильное преувеличение или неправда). Деревни наши так разбросаны, ученики наши так малы и так плохо одеты, что ежедневно посещать ту или иную школу могут дети лишь из одной, в лучшем случае из двух-трех деревень, принадлежащих к ее району. Все живущие в деревнях более отдаленных приходят на целую неделю с запасом хлеба, целый день сидят в школе или толкутся около нее, ночуют где попало — в классе, церковной сторожке, более зажиточные — в особо нанятых квартирах у причетников и т. д. Школы, при которых для учеников устроено особое помещение или даже настоящее общежитие, составляют весьма редкое исключение. Таким образом, народная школа захватывает всю жизнь ребенка, налагает на него неизгладимую печать, определяя этой своей особенностью самый план преподавания, его способы и методы. Вопрос уже не в том, как разумно распределить занятия в течение четерых-пяти часов учения, а в том, как разумно занять весь день ребенка. Задачи русской народной школы труднее, шире, чем задачи какой-либо другой сельской школы в мире. Чтобы стать на высоту этих задач, ей предстоит выработать особый тип учебный и нравственный, которому нет образца в западноевропейских школах.

Русская народная школа характеризуется почти полным отсутствием девочек (в настоящее время обстоятельства в этом отношении уже значительно изменились). Предубеждения против обучения девочек у крестьян нет, но у нас и мальчики учатся в школах в ничтожном количестве, а все неблагоприятные внешние условия посещения школ сильнее отражаются на девочках, чем на мальчиках. При этом министерство народного просвещения строго воспрещает обучать вместе с мальчиками девочек старше 12 лет. А так как отдельных школ для мальчиков и девочек у нас не существует, а в школы дети принимаются обыкновенно 10—11 лет, то сообщить крестьянке действительную грамотность наша школа может только при явном нарушении закона.

Ученики народных школ мало похожи на своих сверстников из образованных классов. Крестьянский мальчик, не видавший букваря, твердо знает азбуку жизни. Он уже испытал много недетского горя, участвовал во многих недетских трудах. В ходе тяжелых лихорадочных работ семьи мальчик скоро знакомится с темными и грязными сторонами жизни. Он узнает все не из шутливых рассказов, а из горького личного опыта. Он видит вблизи и смерть со всеми ее ужасными подробностями и научается смотреть на нее трезво и просто. В учениках народных школ нет и следа того отвратительного сквернословия, скверномыслия, которыми заражены наши городские учебные заведения, в особенности столичные. В нормальной крестьянской жизни нет места тем преждевременным возбуждениям воображения, тем нездоровым искушениям мысли, которыми исполнен быт наших городских классов. Русский народ, вошедший в пословицу своим сквернословием, в сущности самый стыдливый народ в мире. Каждый наш крестьянский мальчик — такой, еще не испорченный, русский человек. С полной уверенностью можно утверждать, что мальчики и девочки, проводящие в деревне всю свою жизнь вместе, без всякого надзора и без всякого вреда, не повредят друг другу и в школе. Ученики народных школ — это не кадеты и не гимназисты.

Крестьянские дети — прирожденные педагоги. Едва дитя в деревне начинает твердо держаться на ногах, как ему поручают нянчить младшего братца или сестрицу. Через это прошло все наши деревенские ребята — и мальчики и девочки. На пороге сознательной жизни на них возлагается самая страшная из ответственностей — ответственность за жизнь беспомощного, дорогого, но докучливого существа, которое без их постоянной заботы не может существовать, так как мать отвлечена работой, боронует и пашет, косит и жнет. Поэтому в русских народных школах новички — любимцы школы. По доброй домашней привычке с ними носятся и нянчатся. Мерзкий обычай немецкой школы, перешедший и в наши средние учебные заведения, обычай дразнить и мучить новичков, совершенно чужд русской народной школе. Заботливость старших о маленьких в народной школе проявляется во всем: в играх, в работах, в постоянной помощи. Она сопровождается изумительным в детях терпением и умением обращаться с детьми младшего возраста, умением, которое было бы непостижимо, если бы оно не приобреталось вне школы ранней и продолжительной практикой. Этой педагогической способностью крестьянских детей может воспользоваться и учитель, поручая более толковым и усердным мальчикам нехитрые, но необходимые упражнения с мальчиками.

Крестьянские дети приносят с собой в школу приобретенное в семье чувство ответственности за свои поступки, за свое время, сознание необходимости труда, напряжения своих сил. От учителя зависит не дать заглохнуть и направить их. Крестьянские дети приходят в школу с серьезными желаниями знания и делают свое дело с терпением и настойчивостью, в полном сознании его трудности и важности. Они пришли в школу учиться, и кроме школы им деваться некуда. Чтобы выжить их из класса, буквально нужно погасить лампу. Поэтому принятые четыре-пять часов занятий в день недостаточны, с таким количеством занятий школа будет признана плохой как родителями, так и самими учениками. Учение в народной школе должно быть более интенсивным и продолжительным.

Средний уровень способностей наших крестьянских детей, как мальчиков, так и девочек, вообще очень высок. Последние, быть может, еще превосходят первых понятливостью и терпением. Способности русских детей разнообразны, но заметно преобладают способности математические и художественные. Счет в уме — любимая забава детей в промежутке между классными занятиями, и в нем легко достигается значительная быстрота и ловкость, так же как и в решении сложных письменных задач. Посторонних посетителей школы Рачинского более всего поражала быстрый счет в уме учеников, легкость произведения в уме умножения и деления, обращения с квадратными и кубическими мерами, сообразительность при решении сложных задач. Ученики постоянно приставали к учителю, чтобы он задал им задачи на разные действия. В свободное время человек по 30, по 40 накидывались на него с дощечками: "Мне на деленьице!", "Мне на сотни!", "Мне на тысячи!" — и с восторгом проделывали задачи, особенно если деления получались без остатка. При сколько-нибудь умелом преподавателе пение прививается в народной школе несравненно успешнее, чем в средних учебных заведениях. Успеху в этом отношении способствует сочувствие родителей. Пение — единственный предмет преподавания, о результатах которого они могут судить. Вообще музыкальная даровитость наших крестьян поистине изумительна. Не менее распространена другая художественная способность — к рисованию, так что можно утверждать, что количество дремлющих художественных сил, таящихся в русском народе, громадно. Все крестьянские ребята, как только им в руки попадут аспидная доска и грифель, начинают чертить рисунки, более или менее безобразные. Но пересмотрите сотни этих аспидных досок, и вам попадутся рисунки, свидетельствующие о несомненных способностях. Повторяйте этот обзор в течение многих лет, и вам будут попадаться изумительные вещи.

По наблюдениям Рачинского, почти всегда у хороших счетчиков оказывается и художественная струнка. Тот, кто способен к пению, непременно окажется способным и по арифметике, и по русскому языку, и наоборот — мальчики умственно слабые редко имеют какие-либо художественные способности. Крестьянские дети тем и отличаются от детей высших сословий, что односторонние дарования у них встречаются весьма редко. Эта соразмерность дарований распространяется даже и на нравственную сферу и придает крестьянским детям особенную привлекательность.

По поводу изложенного взгляда Рачинского на особенности духовной природы русских детей нельзя не вспомнить теорию Толстого о совершенстве детской природы, заключающемся в гармоничности детства, в стройности и связности различных видов деятельности дитяти, в присущем ему чувстве меры. Толстой также говорил о великих художественных талантах, в частности в области слова, русских крестьянских мальчиков, проявивших такую сознательную силу художника (в повести "Солдаткино житье"), какой на всей своей необъятной высоте развития не мог достигнуть Гёте. Русские дети, по мнению Толстого, вообще очень талантливы. Так, он сообщает, что ему однажды случилось рассуждать с несколькими деревенскими мальчиками о том, что не все есть польза, а есть и красота, и что искусство есть красота, и мы, говорит Толстой, поняли друг друга, и Федька совсем понял, зачем липа растет и зачем петь. Пронька согласился с нами, но он понимал более красоту нравственную — добро. Семка понимал своим большим умом, но не признавал красоты без пользы. "Мы переговорили, как мне кажется, все, что сказать можно о пользе, о красоте нравственной и пластической" 2.

Вообще же русский народ и русских детей Рачинский характеризует так: "Та высота, та безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу; которая в натурах спокойных и сильных выражается безграничною простотою и скромностью в совершении всякого подвига, доступного силам человеческим; которая в натурах страстных и узких ведет к ненасытному исканию, часто к чудовищным заблуждениям; которая в натурах широких и слабых влечет за собою преувеличенное сознание своего бессилия и, в связи с ним, отступление пред самыми исполнимыми нравственными задачами, необъяснимые глубокие падения, которая во всяком русском человеке обусловливает возможность внезапных победоносных поворотов от грязи и зла к добру и правде — вся эта нравственная суть русского человека уже заложена в русском ребенке. Велика и страшна задача русской школы ввиду этих могучих и опасных задатков, ввиду этих сил, этих слабостей, которые она призвана поддерживать и направить. Школе, отрешенной от церкви, эта задача не по силам. Лишь в качестве органа этой церкви, в самом широком смысле этого слова, может она приступить к ее решению. Ей нужно содействие всех наличных сил этой церкви, и духовных и светских" 3.

Приведенные мнения Рачинского в некоторой мере обрисовывают его идеал народной школы. В дополнение сообщим несколько его частных взглядов по этому предмету.

Состав курса народной школы невелик, он охватывает русский язык, арифметику (целых чисел) и Закон Божий. Кроме того, народная школа должна сообщить своим питомцам знание церковнославянского языка — педагогический клад, так как этот язык с одной стороны, обособлен от отечественного целым рядом синтаксических и этимологических форм, а с другой — близок к нему, вследствие чего его изучение доступно на первых ступенях грамотности. Изучение церковно-славянского языка составляет превосходную умственную гимнастику, придает жизнь и смысл изучению русского языка, сообщает прочность приобретенной в школе грамотности.

Желательность расширения такого скудного курса, по мнению Рачинского, не подлежит спору и сомнению; но в каком порядке, в какой постепенности могут быть введены в нашу сельскую школу те предметы преподавания, которые желательно присоединить к ее программе, — об этом идут споры. По мнению Рачинского, пополнение программы должно совершиться в таком порядке: церковное пение, арифметика дробных чисел, элементарная геометрия. Идти дальше при одном учителе немыслимо. Поэтому лишь в исключительных, особенно благоприятных случаях возможно введение в программу сельских школ географии, отечественной истории и экспериментальной физики. Желательно также распространение у нас через сельскую школу сведений и умений технических. Что же касается введения в программы сельских школ преподавания естественных наук, то это невозможно. Единственный разумный подступ к преподаванию естественных наук заключается в наглядном ознакомлении детей с местной флорой и фауной, но это немыслимо, так как учебный период падает на время покоя органической природы. Устные же и книжные сообщения совершенно бесполезны и обречены на неизбежное забвение. Продолжительность обучения в обыкновенной народной школе Рачинский считает необходимым установить в четыре зимы, начиная посещение школы с 10 лет.

Внешняя организация наших народных школ весьма разнообразна. У нас есть министерские училища, содержание которых обеспечивается из государственного казначейства при значительной прибавке из местных средств; есть земские училища, в содержании которых в большей или меньшей степени участвуют местные крестьянские общества — волости или приходы; есть волостные и приходские училища, пользующиеся более или менее щедрой поддержкой земства; наконец, есть училища, исключительно или преимущественно содержимые на средства частных лиц. Училища, обеспеченные принадлежащим им капиталом, составляют весьма редкое исключение.

Продолжительность обучения в этих школах различна. Рачинский стоит за приходскую школу с учителем-священником. Волость слишком крупная единица, чтобы ее положить в основу распределения школ; одна деревня — единица слишком мелкая, слишком бедная материальными и умственными силами, чтобы создать себе удовлетворительную школу. Деревенская школа в огромном большинстве случаев не может повести своих учеников далее простой грамотности церковного характера, к тому же недостаточно осмысленной. Она драгоценна лишь как подспорье более совершенной — приходской. За приходом, после деревни, остается значение единственного живого союза в нашем сельскому быту. Сельская школа, сделавшись приходской, одновременно станет и церковной, будет делом всех церковных элементов сельского населения, духовных и светских, а прежде всего и больше всего делом самих священников. Живое и непосредственное участие духовенства в народной школе сообщит ей твердость и должное направление. Задача школы типа 60-х годов — "сделать из ребенка человека" — абсолютно непонятна родителям наших школьников, они полагают, что дитя сделается человеком и не видав азбуки, стремление же школы — сделать из детей добрых христиан — это всякому понятно и всякому любо. Церковная школа учит не для экзамена, а для жизни, она продолжает собирать своих питомцев и по окончании периода учебы в качестве усердных посетителей церковных служб. Только церковная школа может оказать действенное влияние на последующую жизнь учащихся. Трех кратких зим раннего учения слишком мало, чтобы оставить следы долговечные и глубокие.

Защищая громадное значение церковного элемента в начальном образовании, Рачинский понимал церковность не как внешнюю обрядность, а как источник нравственного назидания и христианско-религиозного просветления, так как в церковном богослужении скрыт "целый мир высокой поэзии и глубокого богословского мышления". Рачинский — страстный любитель церковных служб и церковного чтения и пения, он прекрасно понимает смысл всех богослужений и их поэтический характер, с горячей любовью знатока и ценителя он описывает ход богослужения. Церковное чтение есть, по его мнению, искусство, требующее и природного таланта и многолетнего упражнения, искусство, которое может быть доведено до высокой степени совершенства, самое популярное из искусств. Образовательное влияние его громадно. О церковном пении нечего уже и говорить. "Есть ли нужда читателю, хотя сколько-нибудь знакомому с нашим богослужением, напоминать о неисчерпаемом разнообразии наших древних церковных напевов? Тому, кто окунулся в этот мир строгого величия, глубокого озарения всех движений человеческого духа, тому доступны все выси музыкального искусства, тому понятны и Бах, и Палестрина, и самые святые вдохновения Бетховена и Глинки". Зато светское пение Рачинский предлагает совсем изгнать из школ.

Как глубоко осмысленно и поэтично представлял Рачинский церковность и богослужение, это особенно выясняется из его известного похода со школьниками в Нилову пустынь и описания служб первой недели великого поста. "Началась вечерня (в Ниловой пустыни). В соборе царствовал мягкий полумрак, и собор казался еще обширнее, еще величественнее, чем при солнечном свете. Причудливая резьба иконостаса утратила свои резкие очертания. Однако сияние над царскими вратами продолжало отражать серебристым блеском задумчивый свет, падавший из купола, да сверкала позолота от множества свечей, зажженных у раки Преподобного. Пение шло на одних мужских голосах, не столь величественно и стройно, как восемь лет тому назад. Тем не менее впечатление службы неспешной и осмысленой было благотворно и сильно. Тихо и стройно, с невольным понижением голосов под лад густеющим сумеркам, развертывались длинные моления повечерия и акафиста. Великолепный конец вечерних монастырских служб — поклон настоятеля братии с молением о прощении — был как всегда величественен и трогателен. Торжественно и призывно прозвучали последние слова величания, обращаемого к мощам Преподобного: "наставниче монахов и собеседниче ангелов"".

Таким образом, при совершении богослужения Рачинскому рисуются религиозно-поэтические картины, он подмечает и изменяющееся освещение церкви, и понижение голосов под лад густеющим сумеркам, и торжественную важность поклона настоятеля братии. Простоять в церкви за всенощною подряд четыре с половиной часа ему нипочем, одно удовольствие, лишь бы хорошо пели. Он прямо говорит, что хорошая церковная служба, с хорошим пением, доставляет ему больше эстетического наслаждения, чем оперы Вагнера или Мейербера.

Взгляды Рачинского привлекают внимание своей серьезностью и национально-христианским характером. Рачинский — глубокий народник, в деле образования пытающийся поставить вопрос о народной школе совершенно правильно. Он не склонен заключить программу школы в какие-либо узкие пределы. Совершенно справедливо Рачинский пытается, прежде всего, охарактеризовать русский народ и русских детей, а потом из указанных особенностей вывести строй школы; и как ни кратки и ни беглы его заметки по этому предмету, они имеют ценность. Но нельзя не признать, что его характеристика грешит идеалистичностью и слишком большой субъективностью.

Рачинский совершенно серьезно и искренно утверждает, что русский народ "христианский по преимуществу", что "первая из его практических потребностей наряду с удовлетворением нужд телесных, есть общение с Божеством", что хотя русский человек и любит посквернословить, но русский народ будто бы "самый стыдливый народ в мире". Все это несколько сомнительно и кажется чем-то наивным, результатом увлечения, все эти суждения основываются как будто на веровании, что мы — народ избранный, что из нас выйдет Мессия и к нам придет прежде всех других народов, что другие народы не могут быть поставлены наряду с нами. Между тем история русского народа представляет известный факт двоеверия, не исчезнувший и ныне. Во всяком случае, считать русский народ христианским народом по преимуществу едва ли есть достаточные основания. Конечно, русскому народу свойственна твердая вера, но она свойственна и другим народам; потребность в общении с Богом русский народ чувствует, но присутствие этой потребности мы замечаем и у других народов. Правда, искание Бога признается характерной чертой русского народа не одним Рачинским, и, может быть, в этом взгляде есть значительная доля справедливости. Рачинский восторгается, что многие мальчики сочинение на тему, как бы они желали провести свою жизнь, нарисовав идеал благ, заканчивают заявлением об отречении от всего мирского, о раздаче имущества бедным и о поступлении в монастырь как о конечной цели существования. Но насколько в этом идеале элементов серьезного убеждения и сколько простого повторения заученной фразы о душеспасительности решения раздать имение нищим и самому идти в монастырь? Что касается стыдливости русского народа, то несомненно, что русский народ не только сквернослов, но нередко и сквернодел, так же как и другие народы. Сам же Рачинский говорит, что "если и в настоящее время, в минуты пробуждения в нашем народе сознательного христианства, соперником церкви является кабак; если пьяный разгул слишком часто заглушает в нем всякое движение духа; если в этой борьбе не произойдет скорый, решительный поворот, то вечный позор всем нам" и т. д. Это не подобало бы "христианнейшему и стыдливейшему" народу в мире.

Совершенно беспристрастная наблюдательница русских детей А. А. Штевень (Из записок сельской учительницы. СПб., 1905. С. 10–12), указывая некоторые их хорошие свойства, отмечает в то же время и немалые их недостатки: "Между мной и учениками установилась искренность отношений, благодаря которой можно было влиять на них в нравственном смысле. Прежде всего, у нас установилось школьное общество трезвости, и пить водку ученики бросили; затем ученики перестали употреблять грубые ругательства; большинство перестало лгать, как прежде, почти без всякой надобности, а некоторые и совсем перестали; они перестали смеяться над стариками, перестали дразнить юродивых, привыкли к некоторым правилам общежития".

Преувеличивая религиозность русского народа, Рачинский преувеличивает значение в народной школе богослужебной стороны, церковного пения, церковно-славянского языка. Ему кажется, что для грамотного крестьянина не существует иного постоянного упражнения в грамотности, кроме чтения псалтиря по покойникам и участия в богослужении, — это до того несправедливо, что как-то странно и слышать подобные суждения. По мнению Рачинского, церковное чтение есть самое популярное из искусств, образовательное влияние его будто бы громадно. О церковном пении и говорить нечего. С великим наслаждением описывает Рачинский, как идут спевки у него в школе, как школьники поют в церкви на клиросе, как "в четвертом часу один из старших мальчиков посылается произвести уставные 12 ударов в колокол; ибо удары эти должны быть весьма редки (между каждыми двумя ударами полагается прочесть псалом 50-й), — церковный же сторож одержим неизлечимою торопливостью, и благовест его сбивается на набат"; как после чтения Трисвятого и пения тропарей "получает полный свой смысл сорокократное Господи помилуй" и т. д. Рачинский прекрасно понимал смысл богослужения, глубокое богословское мировоззрение, в нем заключенное, целый мир высокой поэзии, в него заложенный. Но понимали ли все это дети? Разве они знали историю христианства, понимали что-либо в христианской догматике? Разве они были такими тонкими знатоками прелести старинных церковных напевов и поэтичности церковного богослужения, как и их почтенный учитель? Конечно нет. Поход в Нилову пустынь, совершенный Рачинским со школьниками и прекрасно им описанный, несомненно, носит глубоко религиозный и поэтический характер; но разве невозможна глубоко поучительная и с поэтическим оттенком экскурсия в какое-либо исторически или географически достопримечательное место? Утверждать, что русским детям поучительно и понравится лишь первое и совсем не вызовет их симпатий второе, — нет достаточных оснований.

Рачинский слишком преувеличивал значение религиозного элемента в жизни русского народа и церковного элемента в народной школе вследствие особенностей своей натуры. Хотя он был профессором Московского университета, но, по замечанию его друга и последователя (Горбова), "его ученая деятельность не играла в его жизни выдающейся роли"... Рачинский был светский человек, "держал салон", имел широкий круг знакомств в Москве и всюду, где бы он ни бывал. Он был глубоко и искренно верующим человеком, не пережившим даже, как это бывает со многими верующими людьями, тяжелых кризисов сомнений. Основная черта его природы, помимо сильной склонности к общественности, артистичность, художественные вкусы. Он любил вращаться в художественном мире, а без музыки жить не мог, за границей близко сошелся с Листом, сочинял стихи. Он собирал иконы, и в его татевской школе красный угол был уставлен множеством икон, между которыми были и художественные работы; были иконы японского письма, присланные японским епископом Николаем. Рачинский собирал русские шитые полотенца и лучшими украшал иконы; музыкально образованный и верующий, он страстно любил церковное пение. Вообще это была натура артистическая, художественная. Горбов характеризует его так: "Рачинский любил общество, не мог жить без искусства, всей душой наслаждался красотой природы, вполне ценил даже самое внешнее изящество обстановки... Он страстно любил природу. Его школа была полна растений, летом ее окружал цветник; школьный огород был предметом его особенной нежной заботливости и ухода" 4.

Понятен теперь его поход в Нилову пустынь, его восторги от хорошего церковного пения, от торжественных церковных служб, от величественных поклонов настоятеля монастыря братии. Но понятно, что и в монастырской церкви, и на пути в монастырь школьники не видели, не слышали и не чувствовали многого из того, что видел, слушал и чувствовал Рачинский: ведь они — простые деревенские школьники, а он — Рачинский.

Характеристики русского народа и русских детей, сделанные Рачинским, довольно беглы и требуют проверки и пополнения наблюдениями других деятелей и исследователей народной жизни и народного образования. При этом нельзя не заметить, что из представленной характеристики не сделано никаких практических выводов относительно постановки народного образования. Русские дети талантливы — девочки, вероятно, талантливее даже мальчиков, имеют наклонности к математике и искусствам, прирожденные педагоги. Пусть так, но что из этого следует для постановки их образования? Никаких выводов не сделано. Только из одного свойства выведено практическое следствие при организации народного образования — из набожности русского народа, из его приверженности к церкви. На этом одном свойстве построена своя церковно-приходская школа.

Вообще, хотя Рачинский и теоретически и практически занимался народной школой, но ее организацию представлял, основываясь только на своем опыте, весьма неправильно. Так, почти все русские народные школы ему казались интернатами, дети, по его мнению, целый день толкутся в школе или около нее, так что только учи, занимай их. Учебный день тянется семь-восемь часов. На таком понимании школы Рачинский строил ее организацию, а между тем весьма многие начальные школы не имеют общежитий, и дети ежедневно приходят в школу и уходят из нее. Значит, план Рачинского ко многим действительным русским школам неприменим.

Список литературы

1. Рачинский С.А. Сельская школа. Сборник статей. М., 1892.

2. Толстой Л.Н. Статьи "Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?"; "Ясно-Полянская школа за ноябрь и декабрь месяцы".

3. Рачинский С.А. Сельская школа… С.19.

4. Горбов Н.М. Рачинский. СПб., 1903. С.18-19.