Министерство образования Российской Федерации

Кубанский Государственный Университет

кафедра политологии и политического управления

КУРСОВАЯ РАБОТА

“
ГОСУДАРЬ
”
Н.

МАКИАВЕЛЛИ
:


ТИТАН ВОЗРОЖДЕНИЯ ИЛИ ТИРАН ГУМАНИЗМА?
“
 Работу выполнил
:

студент
I
курса ОДО

1 группы

 факультета управления

Киселев Алексей Александрович
Научный руководитель

профессор Меньшиков В.В.
Краснодар 2001

Оглавление

Введение…………………………………………………………………3
Глава 1

Образ Государя

Противоречия между идеалом и действительностью……………..11
Глава 2

Оборона государства от внешних и внутренних врагов………….17

Глава 3

Отношение к религии………………………………………………….22
Заключение……………………………………………………………..24
Список использованных источников……………………………….30

ВВЕДЕНИЕ

Когда мы пытаемся оценить обычного человека, предположим, описать своего знакомого людям, не знающим его, мы рассказываем о его хороших или плохих качествах и чертах характера, мы говорим о людях, которые его окружают, о его семье, роде занятий, - в общем, обо всем, что с той или иной стороны характеризует человека как личность, выделяет его из общей людской массы. При этом мы пытаемся найти этому человеку место среди других известных нам людей, оценивая каждое его достоинство или недостаток. Но в данном случае "началом отсчета" является для нас некий "усредненный", обычный человек, тот кто не слишком выделяется из привычного нам круга общения, кого мы не удивились бы увидеть рядом с собой. И обращать внимание мы будем, в основном, на его странности, то есть на то, что отличает его от других.

Что делать в случае, когда именно какая-то характерная особенность человека проявляет себя как его талант? Тогда в описании личности мы вынуждены обращать внимание в основном на эту конкретную черту, рассматривая всю остальную часть человеческой натуры лишь с точки зрения оказываемого на этот талант влияния.

Так, говоря об известном писателе, мы в первую очередь оцениваем его творчество, его место в литературе вообще, а уж потом беремся говорить о биографии, да и то сначала пытаемся найти в его жизни объяснение его книгам, а потом уж вглядываемся в личные качества. В этом случае мы ищем место человека не среди обычных людей, а уже в кругу избранных - равных ему по проявленному таланту.

Как же тогда найти место человека, о котором можно сказать, что он гениален? Если человек вершил судьбу пусть не мира, но страны, если он первенствовал во множестве дел, если он оставил по себе память на несколько веков, если, обладая множеством талантов, он нашел в себе энергию для всех них, - то как тогда рассуждать о нем?

Такая личность, разумеется, требует иного масштаба измерения. Получается, что надо говорить не только о его происхождении и всей жизни, но и о его положении среди тех, кто окружал его, о его роли в собственной эпохе и о его влиянии на всю историю человечества в целом. В данном случае качества человека как такового важны лишь постольку, поскольку они объясняют в какой-то мере его деяния.

Гораздо важнее, на мой взгляд, проникнуться ощущением эпохи, которая породила и пробудила к действию гения.

Столь длинное вступление должно, как мне кажется, пояснить, почему для анализа политических взглядов Никколо Макиавелли совершенно необходим рассказ о нем самом, о времени, в котором он жил, о той памяти, которую он по себе оставил.

Итак, Никколо Макиавелли родился в 1469 году во Флоренции. В истории Италии это время - конец кватроченто - навечно останется с гордым и прекрасным именем Высокого Возрождения. Даже сейчас эпоха эта притягивает блеском своих достижений. Кажется, ни в предыдущие, ни в последующие века не только Италия, но и любая другая страна не рождала столько титанов. Никогда более, может быть, кроме краткого века расцвета Перикловых Афин человечество не взмывало столь внезапно на такие высоты Разума, Духа и Искусства. Именно в Италии раньше всего выплеснулось наружу все новое, что зрело в глубинах Средневековья, и словно бы кругами разошлось по тогдашней Европе. Пусть даже это преувеличение, но в каком-то смысле эти волны пробудили Шекспира в Англии, Вийона и Ронсара во Франции, Дюрера в Германии. Что же тогда говорить о самой Италии, где в течении

трех веков сияли такие светочи человеческого гения, равных которым в истории Европы уже не появлялось более. Это время впитало в себя все ценности античного мира, - сама земля Италии, хранящая в себе бесценнейшее наследие Республиканского и Императорского Рима, а через него и Греции времен ее наивысшего расцвета, подарила вновь взглянувшему на мир человечеству мудрость Аристотеля, Платона, Геродота, красноречие Цицерона, гений Вергилия и Овидия, чеканную латынь Цезаря. Но века христианства, века веры в духовное начало, в божественное предназначение человека, в торжество Духа над бренной плотью обогатили античный культ человека как прекраснейшего творения природы осознанием духовной мощи человека - творца, движущей силы своей судьбы.

Итальянский гуманизм, впитав в себя лучшие черты Средневековой культуры и отвергнув ее, повернулся к Античности; но, выведя на свет классические рукописи из монастырских библиотек и древние руины из скрывавшей их земли, гуманисты наполнили их своим новым мироощущением. Из античной "игрушки рока" человек в эту эпоху становится хозяином своей судьбы. Такое место в мире никогда до этого не грезилось человеку . Марсилио Фичино - один из виднейших деятелей того времени - пишет по этому поводу :

           " ... кто станет отрицать, что гений человека               

              почти такой же , как у самого творца ... " ,[1]

ведь в этой фразе есть и дерзость, и вызов, и гордость называться Человеком.

        Человек, каким мыслили его итальянские гуманисты эпохи возрождения - сильный, смелый, развитый физически и духовно, прекрасный и гордый, подлинный хозяин судьбы и устроитель лучшего мира. Не случайно же именно тогда, за четыре века до взятия Бастилии, было провозглашено право человека на свободу и счастье. Именно тогда были впервые утверждены принципы равенства, справедливости и человечности. Еще в XIII веке Флорентийская республика освободила крестьян от крепостной повинности, обосновывая такое решение следующим поразительным для того времени политическим "кредо":

"Свобода есть неотъемлемое право, которое не может зависеть от произвола другого лица, и необходимо, чтобы республика не только поддерживала это право, но и укрепляла его на своей территории".

        Флоренция вообще становится своего рода столицей Возрождения, подлинно "новыми Афинами". В отличие от Рима, находившегося под сильным влиянием папства, Флоренция всегда была свободолюбивой. Именно во Флоренции, начиная с Джотто, творили ярчайшие мастера живописи, архитектуры и всех мыслимых "изящных искусств". К концу XV века город уже приобрел те неповторимые и прекрасные черты, которые и по сей день привлекают тысячи людей. Уже были построены великолепные храмы и дворцы, уже были написаны уникальные фрески и на площадях города уже были установлены прекрасные статуи. Примерно в это же время во Флоренции работали и Леонардо да Винчи, и Микеланджело, и Рафаэль.

        Само время тогда властно требовало гениев. Человек хоть сколько-нибудь талантливый не мог позволить себе оставаться в безвестности, а мальчик,  родившийся в уважаемой флорентийской семье и получивший при крещении имя Никколо, был, как оказалось, очень талантлив.

        Уже в достаточно зрелом возрасте в письме одному из "великих мира сего" Макиавелли писал, что с самого детства его в жизни окружали скорее нужда и лишения, нежели груды богатств, почести и слава. Чего тут больше, лукавого притворства или же искренней жалости к самому себе? Трудно сказать. Конечно, Макиавелли родился не в герцогском дворце, но его родители не были и нищими.

Семья Макиавелли была достаточно древней, - во Флоренции они обосновались еще в XII веке, многие члены этого семейства входили в городской Совет Пятисот , были в семье и военачальники, и священники. Что касается непосредственно родителей Никколо, то его отец был достаточно известным юристом, к тому же ,постольку поскольку он происходил из сословия нобилей, он владел также небольшим поместьем, - в общем, вопреки заявлениям Никколо, семья их далеко не бедствовала. Во всяком случае, родители смогли дать своему сыну блестящее классическое образование, пусть даже финансовое положение семьи и не позволило Никколо пройти университетский курс.

        Один из историков заявил, что Макиавелли надо было быть благодарить судьбу, уберегшую его от университетов того времени. Именно в этих "очагах знания" как нигде сильны были средневековые традиции, и вряд ли сухая схоластика очень обогатила бы ум. Хотя, наверное, даже университет не убил бы в Никколо Макиавелли живости ума и души.

        Мы не знаем, кто были школьные учителя Никколо, но истинными наставниками для него стали книги. У его отца была прекрасная библиотека латинских авторов, и когда сын достаточно овладел латынью, ему открылся мир высокой мудрости прежних поколений: Тит Ливий, Тацит, Цицерон, Цезарь, Вергилий, Катулл, Овидий, - весь опыт вечно живущего человечества, все, что к этому времени стало доступным просвещенному и заинтересованному читателю.

         Древнегреческого языка Макиавелли не знал и поэтому с шедеврами Гомера,  Платона и Аристотеля он был знаком только в их латинских переводах. С юности же у Никколо проявился вкус к родному итальянскому языку. Как писатель Макиавелли развивался под влиянием Петрарки и Данте, - у него было у кого поучиться .

        Никколо повезло и еще в одном - в его семье было принято нередкое в то время свободное отношение к религии и Церкви. Даже мать его не была набожной. Наверное, именно это помогло Макиавелли впоследствии реально , а то и критически оценивать роль церкви в жизни Италии. Чего стоит одна его пьеса "Мандрагора"! Написанная в духе "Декамерона" Боккаччо, шутливая пьеса направлена против человеческой косности и тупости, но там где дело касается церкви, она перестает быть безобидной шуткой и превращается в острый памфлет, больно жалящий как продажных священников, готовых ради денег даже на прямое нарушение своего пастырского долга, так и против людской доверчивости, возводящей каждое слово человека в рясе в ранг божественного откровения.

        Роль церкви и в истории Италии, и в истории Европы Макиавелли  также очень негативно. Возможно, если бы Александру VI, Юлию II или любому из их предшественников удалась попытка объединить Италию под властью римской курии и создать единое и независимое итальянское государство, Макиавелли по-другому отнесся бы к политике Ватикана, но даже это кажется сомнительным.

Конечно, как политический деятель Макиавелли умел принимать и ценить прежде всего успех и вполне по-иезуитски оправдывать практически любые средства, ведущие к достижению поставленной цели. Но все же он был патриотом своей страны, как Флоренции, так и всей Италии, - недаром основное несчастье своей родины он видел в том, что церковь не обладала достаточной силой, чтобы объединить страну, но была достаточно сильной, чтобы помешать ее объединению не под своим главенством. В "Государе" Макиавелли приводит множество примеров ошибочной политики пап, и ошибки эти объясняет тем, что Ватикан свои интересы всегда ставил выше общенациональных интересов Италии.

        Пожалуй, единственным государственным деятелем, выступавшим на стороне римской курии и заслужившим одобрение и почти восхищение Макиавелли, был Цезарь Борджиа, хотя нельзя сказать, что Борджиа не преследовал личных интересов, а сражался только за идею мирового господства Римской Католической церкви. И именно в этой личной заинтересованности, в огромной энергии и воле, в государственном уме Чезаре Борджиа видел Макиавелли залог процветания страны, управляемой таким человеком. Но - vae victis ! - обстоятельства, да и сама судьба были против Борджиа, хотя он был очень близок к осуществлению своих планов. И, кажется, именно эта неудача как бы окончательно определяет отношение Ник-коло Макиавелли к церкви и ее политике. Впрочем, это неприятие было вполне взаимным: уже в 1559 году католическая церковь внесла труды Макиавелли в "Индекс запрещенных книг", хотя политическими принципами, изложенными в них, продолжала пользоваться.

        Однако, возвращаясь к биографии Макиавелли, хотелось бы поговорить о его политической деятельности. Волею судьбы жизнь Никколо Макиавелли разделена на две почти равные по продолжительности части: первая - это весьма бурная политическая, военная и государственная деятельность в качестве секретаря флорентийской республики, а потом и доверенного лица и советника правителя Флоренции, а вторая - время изгнания из родного города с приходом к власти Медичи, ссылки в собственное поместье и полного отстранения от всякого рода деятельности, кроме литературной.

Именно во время своей вынужденной отставки Макиавелли, уже многое повидавший в жизни, и написал все свои основные труды, обобщив в них наблюдения политической жизни современной ему Европы и опыт классиков античности.

        А, надо сказать, Европа того времени представляла собой прелюбопытнейшее зрелище. Происходило столько всяческих событий, что сравнить данную часть света можно разве что с кипящим котлом, в котором клокочет некое неаппетитное на вид варево. Да, свобода человека почиталась величайшей драгоценностью, но сама жизнь его не стоила и ломаного гроша. Все страны и, в особенности, многострадальная Италия утопали по колено в крови своих граждан. Чего стоили одни только религиозные войны! В Нидерландах - насмерть схлестнувшиеся гезы и католики-испанцы, во Франции - католики и гугеноты, в Англии - то протестанты, жгущие католиков, то католики, жгущие протестантов. Все это либо происходило при жизни Макиавелли, либо готовилось произойти. Сама эпоха Возрождения, такая светлая и радостная в своем искусстве, была на самом деле очень противоречивой и жестокой . Любой - слуга или герцог - не задумываясь ни на минуту, пускал в дело яд или кинжал, и редко когда соображения морали или грядущего возмездия останавливали этих людей. Гуманизму, который освещает все искусство той эпохи, не нашлось места в самой жизни. Все тот же Марсилио Фичино пишет :

" Я ничего не слышу, кроме шума оружия, топота коней, ударов бомбарды, я ничего не вижу, кроме слез, грабежа, пожаров, убийств", - вот исчерпывающая характеристика жизни эпохи.[2]

        Самые знаменитые люди того времени словно бы сотканы из противоречий. Знаменитый папа Александр VI Борджиа, стремящийся уничтожить всех ему непокорных, убийца, грабитель и развратник, был как государственный деятель наделен блестящим талантом. Тиран Сигизмунд Малатеста, по свидетельству современника, " в жестокости превзошел всех варваров. Своими окровавленными руками он подвергал ужасным пыткам неповинных и виновных. Он теснил бедных, отнимал у богатых их имущество, не щадил ни сирот, ни вдов". Но это не все. Тот же Малатеста обладал широкими познаниями в философии, подолгу беседовал с гуманистами, слушал с наслаждением любовные сонеты и в суждениях о живописи и скульптуре проявлял самый утонченный вкус. Для того времени не было ничего удивительного в том, что кинжал в руке убийцы был шедевром ювелирного искусства. Идеал, столь упорно воплощаемый в искусстве, в жизни оставался несбыточной мечтой.

        Можно по-разному объяснять этот взлет культуры на фоне трагедий реальной жизни. Возможно, духовная истина и должна рождаться в страданиях как единственно возможный способ их преодоления. Здесь интересна точка зрения Николая Бердяева, который пытается объяснить противоречия Ренессанса тем, что:

     " Ренессанс является бурным столкновением двух начал, в нем сильны и начала языческие, и начала христианские. На Ренессанс наложила свою печать двойственность сознания, унаследованная от опыта средневековья со всеми его раздвоениями на Бога и дьявола, на и землю, на дух и плоть, - в нем сочетается трансцендентное сознание, разрывающее грани, с сознанием античного натурализма. Весь ни на одно мгновение не был цельным, не мог быть просто возвратом к язычеству".[3]

        Бердяев полагает, что весь Ренессанс был обречен на внутреннюю неудачу именно вследствие того что "невозможно Возрождение совершенных земных форм в христианском мире". И действительно, христианство учит о невозможности рая на земле, а главная идея Возрождения - это именно достижение идеала, причем безо всякого вмешательства высших сил, а только лишь самим человеком. Это внутреннее противоречие, согласно Бердяеву, и объясняет всю сложность эпохи. Примеры, выявляющие эти противоречия, можно найти и в искусстве. Раздвоенность христианской и языческой души достигает наиболее прекрасного своего выражения в творчестве Сандро Боттичелли.

        О Боттичелли говорили, что его Венеры покинули землю, а Мадонны покинули небо. Любимый художник Лоренцо Великолепного, Боттичелли как никто другой умел воплотить в своих картинах нежность и красоту, однако именно он последовал за религиозным фанатиком, и, словно детей, нес на костер свои картины.

        Каким же должно было стать мироощущение Никколо Макиавелли, если еще до вступления на службу Флорентийской республике он мог наблюдать двор Лоренцо Медичи, и слушать проповеди Савонаролы? Сейчас мы можем судить об этом только по его книгам. А факты его жизни таковы: в 27 лет Макиавелли становится секретарем Флорентийской республики. Будучи юристом по образованию, дипломатом по складу ума, республиканцем по убеждениям и философом по велению души, Макиавелли проводит 14 лет на государственной службе . За это время он успевает проявить себя с самых неожиданных сторон.

        Он незаменимый, умный и фантастически работоспособный чиновник – в архивах Флоренции хранится более тысячи его собственноручных документов (докладов, распоряжений, записок, приказов ). Он блестящий политик и посол республики в самых ответственных случаях - он побывал с миссиями и в Риме, и у Цезаря Борджиа, которого наблюдал с большим интересом, и во Франции, где к его мнению об итальянских делах прислушивались сами французы . Наконец, Макиавелли и опытный военачальник, внимательно изучивший опыт древних войн и предложивший свои идеи в области воинского искусства, - он и вникает в планы укрепления Флоренции, и организовывает городское ополчение, полагая что оно будет лучшей защитой города нежели наемные солдаты. Кроме того, он был первым достойным упоминания военным писателем нового времени.

        Но в 1512 году с возвращением к власти семьи Медичи жизнь Макиавелли круто изменилась. Он был отправлен в изгнание и лишен возможности заниматься столь необходимой ему бурной общественной деятельностью. Вернее, он был отлучен от службы Флоренции, а никому другому он служить не хотел. Его патриотизм не позволил ему принять предложение кардинала Руанского, ведь тогда пришлось бы все силы и способности отдавать врагу и захватчику своей родины.

        Итак, именно этому периоду вынужденного бездействия мы и обязаны практически всем литературным наследием Макиавелли. Именно тогда были написаны и "Государь" для герцога Сфорца, и "История Флоренции", заказанная папой, и "Мандрагора", и лучшие его сонеты и песни, и "Первая декада Тита Ливия".


Образ Государя

Заключение

У Макиавелли не было ровно никаких религиозных и моральных иллюзий. Как позднее Гоббс, он базировался только на повсеместном и зверином эгоизме людей и на полицейском укрощении этого эгоизма любыми государственными средствами с допущением жестокости, вероломства, клятвопреступления, кровожадности, убийства, любых обманов, любой бесцеремонности. Идеалом Макиавелли был не кто иной, как развращеннейший и жесточайше настроенный в отношении всех людей вплоть до принципиального аморализма и нигилизма известный герцог Цезарь Борджиа, о зверствах которого мы уже имели случай упомянуть выше. Вот до чего дошло возрожденческое свободомыслие! И тут уже каждый скажет, что перед нами самоотрицающе модифицированный Ренессанс

Но это как раз и означает, что в учении Макиавелли Ренессанс сам отказывается от самого себя. Это действительно значит, что Макиавелли был “революционером”, но то была “революция” против возрожденческих религиозно-моралистических и эстетических ценностей. Мы не будем, однако, отождествлять самого Макиавелли с его “макиавеллизмом”. Он все-таки был патриотом своего народа, он мечтал об изгнании из Италии ее захватчиков и верил в справедливое будущее. Но предлагавшиеся им методы государственного правления являются жесточайшим и античеловеческим механицизмом, возникшим в виде полной противоположности эстетическим и свободомыслящим идеалам возрожденческой Италии. Государь Макиавелли формально тоже является возрожденческим титаном. “Макиавеллизм” все тот же возрожденческий титанизм; этот титанизм освобожден не только от христианской морали, но и от морали вообще, и даже от гуманизма.

Правда, вовсе не государство является у Макиавелли последней целью, и вовсе не этатизм является его последней идеологией. Последняя идеология для него — это единство народа и восстановление его родины. Поэтому “макиавеллизм” для самого Макиавелли был только разновидностью трагизма, в котором цели и средства оказывались в мучительном противоречии.

“В “Рассуждениях” человеческая личность в значительной мере уже утратила не только свою неоплатоническую “божественность”, но и в какой-то мере свою самоценность.

Индивидуум здесь нередко приносился в жертву “общественному благу”, отождествляемому, однако, не с “государственным интересом”, как это будет у идеологов контрреформации и абсолютизма, а с Родиной. Гуманистический индивидуализм трансформировался у Макиавелли не в этатизм, а в тот страстный и в основе своей гуманистический патриотизм, который резко выделял автора “Государя” и “Рассуждений” на фоне литературы Чинквеченто. Не абсолютистское государство, а Родина-народ стала у Макиавелли конечным критерием общественной и индивидуальной морали”.

Подобного рода суждения о Макиавелли вносят существенную поправку в этатизм этого мыслителя. Действительно, идеалом для него, которому он был готов служить с начала до конца, является не абстрактное государство, но конкретный народ и любимая им родина. Тем не менее, уже элементарная историческая справедливость заставляет нас признать, что для устроения своего народа и горячо любимой им родины Макиавелли был готов на любые ужасы абсолютистски-полицейского государства и на любые кошмары в обращении с отдельными личностями и группировками. Если угодно выставлять на первый план цели, преследуемые Макиавелли, то это действительно какой-то гуманизм, и Ренессанс присутствует здесь в полной мере. Но гуманизм Макиавелли основан не только на гуманных целях, но и на нечеловеческих средствах достижения этого человеческого идеала. Следовательно, гуманизм здесь уже вполне антивозрожденческого типа. Поскольку этот гуманизм все же формулируется в виде цели, правильнее будет говорить не просто об антивозрожденчестве Макиавелли, но, скорее, о модифицированном Ренессансе, правда, ужасном и в подлинном смысле слова трагическом.

Уже самая личность Макиавелли обладает настолько страшными чертами, что заслуживает хотя бы краткого упоминания. Ренессанс требовал всестороннего развития личности, и Макиавелли тоже был всесторонне развит. Но эта всесторонняя развитость доходила у него до полной беспринципности, всегда и всюду оставляла по себе самые неприятные чувства и сделала его откровенным циником, лишала его возможности иметь друзей и близких людей и открывала для него дорогу к разного рода безобразнейшим предприятиям. Ренессанс требовал от человеческой личности быть принципиальной, собранной в себе и артистически себя проявляющей. Когда мы знакомимся с материалами, относящимися к Макиавелли, мы вполне ощутительно воспринимаем этот его единый принцип. Он заключается в полной беспринципности, в озлобленном отношении к людям и не то чтобы просто эгоизме, но в такой абсолютизации своего Я, которая отталкивала от него всех, кто с ним жил и работал, и заставляла презирать его как человека и как работника в Синьории.

В своих сочинениях он сам достаточно нагло и цинично рассказывает о своем безобразном поведении. Это не просто разложение той человеческой личности, которую так высоко ставил Ренессанс и о воспитании которой так глубокомысленно заботился. Это полная противоположность возрожденческой личности. Это такой модифицированный Ренессанс, который уничтожает самую идею Ренессанса и при всей структурной общности возрожденческого и антивозрожденческого человека приводит возрожденческую личность Макиавелли к полному развалу и к ее самой настоящей гибели.

Чтобы продемонстрировать политическое мировоззрение “Государя” в концентрированном виде, можно привести отрывок из другого труда Макиавелли, под названием “История Флоренции”. Здесь изображается одно из первых рабочих восстаний в Европе, а именно восстание чомпи во Флоренции в 1378 г., но агитационная речь, которую произносит один из восставших, целиком повторяет то, что мы находим в “Князе” самого Макиавелли. Это, между прочим, свидетельствует о том, что аморальная, беспринципная и бездушная политика, которую проповедует Макиавелли, мыслится им совершенно одинаково, кто бы ни занимался этой политикой, князь ли или же порабощенные и эксплуатируемые низы общества. Вот это место: “И вот эти люди из низов, как из подчиненных цеху шерстяников, так и из подсобников других цехов, и ранее полные недовольства по уже сказанным причинам, теперь испытывали к тому же страх перед последствиями, которые могли для них иметь учиненные ими поджоги и грабежи. Несколько раз в ночь собирались они для обсуждения происшедших событий, и все время толковали друг другу о грозящей им всем опасности. Наконец, один из тех, кто был посмелее и поопытнее других, решил вдохнуть в них мужество и заговорил так: “Если бы нам надо было решать вопрос, следует ли браться за оружие, чтобы жечь и громить дома граждан и расхищать церковное имущество, я был бы первым из тех, кто полагал бы, что вопрос этот нельзя решать необдуманно и что, пожалуй, бедность в мире и покое лучше, чем связанное с такими опасностями обогащение. Но раз оружие все равно уже у нас в руках и бед уже наделано немало, надо нам думать о том, как это оружие сохранить и как избежать ответственности за содеянное. Я думаю, что если никто нас научить не может, то научит сама нужда. Как видите, весь город пылает к нам гневом и злобой, граждане объединяются, а Синьория всегда на стороне магистратов. Будьте уверены в том, что нам готовят какую-то западню и над головой нашей собираются грозные тучи. Следовательно, надо нам добиваться двух вещей и совещания наши должны ставить себе две цели. Во-первых, — избежать кары за все, что мы натворили в течение последних дней, во-вторых, — зажить более свободно и счастливо, чем мы жили раньше. И вот я считаю, что для того, чтобы добиться прощения за прежние наши вины, нам надо натворить еще худших дел, умножить их, повсюду устраивать поджоги и погромы и постараться вовлечь во все это как можно больше народу. Ибо когда виновных слишком много, они остаются безнаказанными: мелкие преступления караются, крупные и важные вознаграждаются. Когда все страдают, мало кто стремится к отмщению, ибо общая всем беда переносится легче, чем частная обида. Так что именно в усилении бедствий и смуты должны мы обрести прощение, именно они откроют нам путь к достижению того, что нужно нам для свободной жизни. И я думаю, что ожидает нас верная победа, ибо те, кто могли бы воспрепятствовать нам, богаты и разъединены. Их разъединение обеспечит нам победу, а их богатства станут нашими, помогут нам эту победу упрочить. Не допускайте, чтобы вас смущали древностью их родов, каковой они станут кичиться. Все люди имеют одинаковое происхождение, и все роды одинаково старинны, и природа всех создала равными. Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга; если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами, ибо вся разница — в богатстве и бедности. Я весьма скорблю, когда вижу, что многие из нас испытывают угрызения совести от содеянного и хотят воздержаться от дальнейших действий. И если это действительно так, то вы не те, за кого я вас принимал. Не следует пугаться ни раскаяния, ни стыда, ибо победителей, какими бы способами они ни победили, никогда не судят. ...Бог и природа дали всем людям возможность достигать счастья, но оно чаще выпадает на долю грабителя, чем на долю умелого труженика, и его чаще добиваются бесчестным, чем честным ремеслом. Потому-то люди и пожирают друг друга, а участь слабого с каждым днем ухудшается. Применим же силу, пока представляется благоприятный случай, ибо более выгодным для нас образом обстоятельства не сложатся...”.[7]

Этот отрывок из трактата “История Флоренции” очень ярко свидетельствует о трех пунктах мировоззрения Макиавелли.

Во-первых, несмотря на полное пренебрежение к тем или другим личным идеалам, личность здесь все-таки продолжает выдвигаться на первый план, и потому мы все еще продолжаем иметь дело не с чем другим, как с Ренессансом.

Во-вторых, выдвигаемая здесь личность совершенно лишена всех своих внутренних идеалов и рассматривается просто как некоего рода арифметическая единица. Эта арифметическая единица у Макиавелли имеет значение сама по себе, без всяких возможных влияний на нее со стороны, например, религии, морали, искусства, личных симпатий или антипатий, быта и всякого рода предрассудков, общественных или исторических. И все общество мыслится у Макиавелли в виде того или иного объединения этих арифметических единиц. Ничто другое его не интересует. Его интересует, правда, родина, а не государство. У него патриотизм, а не этатизм. Но положение современной личности от этого нисколько не становится легче. С отдельной личностью в политике все равно надо обращаться как с отдельными камнями при построении здания.

В-третьих, отсюда вытекает и своего рода эстетика, по своей прямолинейности и последовательности едва ли не единственная во всей истории эстетической мысли. Общество и история, возникающая как упорядоченное множество этих безличных, бездушных и аморально понимаемых арифметических единиц, если угодно, есть самый настоящий гуманизм, поскольку речь здесь только и идет о создании правильного человеческого общества. Но эти арифметические единицы-личности внутренне опустошены и превращены лишь в строительный материал. Нам кажется, что в этой железной последовательности и прямолинейности, несомненно, есть своего рода эстетика, явно продиктованная идеалами полноценного Ренессанса. И потому во всей этой железно проводимой системе арифметических единиц есть нечто красивое, хотя и ужасное, страшное, звериное и нечеловеческое. Ведь безобразное тоже есть эстетическая категория наряду с прекрасным, и низменное тоже есть эстетическая категория наряду с возвышенным. Поэтому и макиавеллизм, это суровое детище изжившего себя Ренессанса, тоже должен рассматриваться нами как определенная эстетическая система. И эстетической эту систему делает как раз ее железная прямолинейность, ее не доступная никаким посторонним влияниям последовательность и бесчеловечность.
Кажется, существует ещё бесконечно много точек зрения, с которых можно рассматривать это произведение. Например, "Государь" явился одним из первых трудов, а, по сути, и практическим руководством, по международной дипломатии. Этой книгой Макиавелли ещё раз подтвердил, что он являлся одним из самых блестящих дипломатов эпохи и, без сомнения, достойным представителем славной школы Флорентийской дипломатии.

Также, рассматривая качества, которыми должен бы обладать идеальный государь, Макиавелли впервые в Новой истории заговорил об экономике государства как составной части его благополучия. Рассматривая скупость как порок человека, но добродетель государственного мужа, он указал на недопустимость слишком высоких налогов, то есть таких, выносить которые население уже не смогло бы. Макиавелли утверждал, что государь может быть щедрым только за счёт чужого добра - военной добычи, например, - но никак не за счёт благосостояния своих подданных.

Но одна из важнейших заслуг Николо Макиавелли состоит всё ж таки в том, что он впервые в истории отделил политику от морали и религии, и сделал её автономной, самостоятельной дисциплиной, с присущими ей законами и принципами, отличающимися от законов морали и религии. Политика, согласно Макиавелли, есть символ веры человека, и поэтому она должна занимать господствующее положение в мировоззрении. Политическая идеология у Макиавелли направлена на достижение определённой политической цели - формирование коллективной воли, с помощью которой можно создать могучее, единое государство. По мнению Макиавелли, сильное влияние на исторический процесс формирования государств оказывают сильные личности - ещё их можно назвать великими людьми. Великий человек имеет в своём облике нечто такое, благодаря чему другие повинуются ему вопреки собственной воле. Преимущество великого человека состоит в том, чтобы лучше чувствовать и выражать некую абсолютную волю - то, что действительно объективно необходимо в данный момент. Именно благодаря этой возвышенной силе основываются государства.
В заключение хотелось бы ещё раз сказать, что творчество Николо Макиавелли органически связано с его эпохой, он является полностью человеком своего времени, и его политическая наука представляет собой философию времени. Именно с этой точки зрения и надо рассматривать все его книги, и в частности "Государя". Но это не значит, что вне временных пределов Возрождения его труды не имеют никакой ценности. И много лет спустя после его смерти политики, дипломаты, философы спорили о его книгах, разбирались в его идеях, не всегда соглашались с ним, но всё равно следовали его рекомендациям.
Список использованных источников
:
1.     Марков Б.В. – “Философская антропология XX века”. - М, 1998
2.     А.Ф. Лосев - "Эстетика возрождения". - М, 1997
3.     Никколо Макиавелли. Государь. Перевод Г. Муравьевой. – “Жизнь Никколо Макиавелли”. - СПб., 1993
4.     "История Флоренции”. - М, 1995
5.     "Первая декада Тита Ливия".- М., 1995
6.     Марсилио Фичино - “Воспоминания”.- СПб, 1990
7.     Бердяев А.Н. – “Опыт истории”.- М, 1993
8.     Гобозов И.А. - “Философия политики”.- М, 1998
9.     Ганс Дельбрук - “История военного искусства, т.IV. – М, 1998
10.            Дживелегов А.К. – “Никколо Макиавелли”, т.1. - М, 1996

---