Реферат Специфика художественного мышления М.Ю. Лермонтова в романе Герой нашего времени
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Специфика художественного мышления М.Ю. Лермонтова в романе "Герой нашего времени" (М.Ю. Лермонтов и немецкая классическая философия)
| 1. Определение «Героя нашего времени» как романа философского прочно утвердилось в литературоведении. Однако при этом следует согласиться с современным исследователем, что философичность романа «чаще всего не учитывается ни при уяснении его жанровой природы, ни при его конкретном изучении»1. Есть два широко распространенных взгляда, которые стали общим местом изучения романа: 1) личность Печорина дана статично, герой не меняется, и каждое новое «приключение» лишь раскрывает Печорина с какой-то стороны, дополняет, проясняет образ2; 2) философичность романа связывается исключительно с «Фаталистом»3. Нам кажется весьма плодотворным иной взгляд на проблему. Узнаваемая романтическая личность показана в критический момент, знаменующий собою поворот в мироощущении и судьбе героя. Личностные качества Печорина в романе даны в своеобразном и отчётливо выраженном развитии; обнаружение этого развития позволяет говорить о философском качестве художественного мышления М. Ю. Лермонтова. Разносторонние исследования дают основание утверждать, что идейные искания М. Ю. Лермонтова определены двумя тенденциями: влиянием идеологии и эстетики декабризма, и, с другой стороны, - осмыслением передовых философских идей 30-40-х годов. Мы не располагаем достаточными сведениями о систематических занятиях, о философской осведомленности Лермонтова. Весьма показательно, с этой точки зрения, рассуждение о том, что в становлении «художественной системы» писателя немалую роль сыграл Гегель, «возможно, никогда не читанный Лермонтовым»4. Философичность Лермонтова, так явственно воспринимаемая в его произведениях, трудно поддается определению. Собственно философствование как «рефлексия о.формах всеобщего»5, т. е. размышление о бытии и сознании в определенной, им самим или помимо него разработанной системе понятий - осознанно воспринятой, исповедуемой,-не свойственно Лермонтову. Не являясь ни в какой степени философом-систематизатором, Лермонтов, несомненно, глубоко философичен как художник. Самосознание человека оказывается в его творчестве основной проблемой обратного постижения действительности, которая в этом случае предстает в свете рефлексии высокоразвитой личности, субъективное выступает как объект художественного осмысления. Такой угол зрения в «Герое нашего времени» делает философичность органичной и ярко выраженной чертой художественного мира. При этом можно утверждать, что Лермонтов подвержен, главным образом, литературным влияниям, которые, сообразуясь с личным опытом поэта, формируют в его художественной практике самобытный метод решения философской проблемы личности и самосознания как формы ее существования. Признание самобытной философичности Лермонтова в «Герое нашего времени» обусловливает плодотворность исследования романа в качестве «самодовлеющей предметности». Рассматривая диалектику творческой деятельности, А. Ф. Лосев обосновывает «аксиому агенетической доказательности», согласно которой «подлинный продукт подлинного творчества, хотя его можно и нужно объяснять, из других источников и причин, по существу своему вовсе из них не объясним, а объясним только из себя самого, он довлеет самому себе. И, следовательно, его объяснение, как именно творческого продукта, есть объяснение агенетическое»6. Такое рассмотрение основывается, в конечном счете, на соположении фактов, которое позволяет установить актуальные и существенные связи в системе явлений культуры. Агенетическое рассмотрение произведения, согласно взглядам А. Ф. Лосева, должно иметь в виду единосущность «творческого продукта», «творческого процесса» и «творческого субъекта». Тогда, учитывая лосевское понимание «творческой личности как сгустка общественных отношений», можно утверждать, что: а) рассмотрение «творческого продукта» в процессе саморазвертывания приводит к заключению о качестве творца; б) определение философского качества делает необходимым привлечение философских идей - и, следовательно, устанавливает существенную связь с эпохой. В результате имманентное рассмотрение произведения обретает актуальные общественно-культурные связи. Таким образом, агенетическое объяснение произведения позволяет установить созвучие, соответствие философского качества. художественного мышления Лермонтова научным поискам его эпохи. При таком подходе художник рассматривается менее всего как «продукт Времени», но скорее как один из его «завершителей». 2. Отправным пунктом для установления философского качества художественного мышления Лермонтова в романе «Герой нашего времени» может стать анализ развития личностных качеств Печорина. В Печорине прежде всего объективирован «тип сознания, тип мышления»7. Его основу составляет рефлексия. Печорин стремится к уяснению своей сущности, т. е. к осознанию характера и своего места в жизни. В какой степени следует считать сложившейся личность, если молодой человек неутомимо познает себя, взыскует смысла бытия и «назначения высокого»? Печорин не ограничивается размышлением. Его самопознание сопряжено с активным деятельным началом, а бытийный смысл поступков становится душевным опытом мыслителя: мысль углубляется, поверяется поступком; действенная проверка поднимает мысль на качественно иной уровень, делает ее основанием последующего поведения. В романе мы как бы становимся свидетелями непосредственного - в событиях - воплощения «типа сознания». Взгляды Печорина находятся в процессе становления-уяснения, в движении от частных заключений ко всеобщему смыслу. Собственно обстоятельства формирования личности в прошлом остаются в тени, лишь очерчены. Зато благодаря этим очертаниям перед нами развертывается с необходимой полнотой «кавказская» жизнь героя, и события этой жизни питают мысль Печорина, влекущую его к вершинам проявления личностного начала; одновременно сами события суть воплощение мысли, их активного созидателя - Печорина. Развитие личностных качеств героя становится очевидным из последовательного рассмотрения глав «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист», «Бэла» в их сюжетно-тематическом единстве8. «Кавказский» Печорин словно мгновение внутреннего развития героя, остановленное гениальным поэтом. Именно в этом длящемся мгновении следует искать разгадку образа Печорина. В «Герое нашего времени» познающая себя личность (т. е. в какой-то степени лирический герой раннего творчества) становится объектом художественного изображения Лермонтова. Лермонтовское воплощение личности Печорина и, с другой стороны, развитие личностных качеств главного героя - два основных аспекта художественного познания в романе - совершаются в соответствии с некоторыми положениями учения Шеллинга о развитии самосознания, но это обусловлено не прямым знакомством писателя с философской проблематикой немецкого идеалиста, а является следствием органического мироощущения Лермонтова. Поэтому роман никак нельзя считать иллюстрацией «русского шеллингианства», но исследованием романтического характера на русской почве. Причем предмет, исследования оказывается идеологически близким автору романа в недалеком прошлом его духовного развития, в чем и заключается личностно-автобиографическая сторона идейно-художественного содержания «Героя нашего времени». По Шеллингу, «философия является историей самосознания, проходящего различные эпохи»9. Вот эти этапы («эпохи»): от первоначального ощущения до продуктивного созерцания; от продуктивного созерцания до рефлексии; от рефлексии до абсолютного акта воли. Если иметь в виду, что «личность... есть нечто большее", чем носитель сознания, последнее в личности становится самосознанием»10, тогда всеобъемлющему историзму Шеллинга в филогенезе будет соответствовать отчетливое представление о личностном развитии, проходящем соответствующие этапы, которые и необходимо в данном случае рассмотреть. В сущности, всякое событие в художественном мире может быть рассмотрено с точки зрения нераздельности, единосущ- ности трех названных выше «эпох» самосознания. Продуктивное созерцание, рефлексия и деятельная активность постоянно свойственны Печорину, могут быть обнаружены на протяжении всего действия. С другой стороны, в целостном художественном образе-романе «Герой нашего времени»-аналитическое рассмотрение позволяет установить специфичность этапов развития личности Печорина, где преобладают (с известной долей условности) характеристики одной из шеллинговых «эпох» самосознания. Последовательно рассматриваемые главы «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист», «Бэла» (берется лишь со стороны события похищения горянки Печориным) раскрывают «кавказскую» историю Печорина, который изображен в критический момент своего духовного развития. Кавказская обстановка с ее особенными обстоятельствами пробуждает активность героя. Созидательная роль Печорина в событиях свидетельствует о познавательном отношении к действительности в различных ее проявлениях, а собственные поступки становятся поводом для рефлексии. Под влиянием изображенных в романе кавказских событий происходит изменение идеологического отношения центрального персонажа к действительности и к самому себе. События главы «Тамань» раскрывают образ героя романтического склада и незаурядных человеческих качеств. В противопоставленности и сосуществовании двух миров - «нормальной» действительности и преступной вольности - выражена социальная дисгармония. Третьей социальной реальностью является Печорин как феномен общественно-культурного развития. Печорин, как со своей стороны контрабандисты, противостоит мнимому покою; незыблемости господствующего порядка. Душою Печорин тяготеет к романтически-преступному миру, однако характеры контрабандистов снижены объективным изображением. Чего ищет герой? Романтическая устремленность Печорина предполагает поиски идеала, а в преступной жизни контрабандистов с романтикой уживается корысть, своеволие ослепляет человека, разрушает человеческие связи, уничтожает мораль. Поиски же Печорина в основе своей имеют характер нравственный. Заключительной фразой главы герой-рассказчик ставит себя, так сказать, «по ту сторону добра и зла». Замечание о «мирном круге честных контрабандистов» выдает качество его суждений о мире. Печорин пытается философски воспринимать «зло» как «нормальное», неизбежное явление. «Нормальность», относительность законности и преступности делают картину, мира в сознании Печорина на какое-то время законченной, единой. Где выход? Недавно приехавший на Кавказ Печорин со свойственной ему страстностью переживает представшие вдруг в обнаженном виде явления бытия. В результате устремленность духа, активность героя-роман тика снимаются рассудочным фатализмом, примиряющим с действительностью. Таким образом, познающая активность Печорина продуцирует явления действительности, которая предстает герою такой, как он ее способен понять: идеализированный вначале мир контрабандистов в «Тамани» приобретает затем грубые социальные очертания. С другой стороны, продуктивное созерцание, по Шеллингу, характеризуется тем, что «...Я становится для себя объектом в качестве ощущающего»11, т. е. «объектом лишь в качестве субъекта»12. В нашем рассмотрении это означает, что отрешенность Печорина делает невозможным осознание им своего места в действительности.. Возникшая отчужденность не позволяет герою обратиться к решению проблемы «Я - действительность». На следующем этапе развития самосознания-от продуктивного созерцания до рефлексии - Шеллинг устанавливает, что «посредством продуктивного, созерцания Я начинает сознавать себя ощущающим». Другими словами: «...Я становится для себя объектом в качестве сознающего себя ощущающим»13. Речь идет о рефлексии. Рефлексия Печорина в «Княжне Мери» может быть рассмотрена на разных уровнях. Например, нравственно-психологическое состояние героя характеризуется устойчивыми колебаниями, которые являются выражением самообладания героя. Так, досада по поводу нежданной влюбленности в Мери преодолевается размышлениями о совершенном знании женщин, «ядовитая злость» по поводу ненависти к нему заговорщиков, сменяется рефлексией и хладнокровием. Иными словами, мы наблюдаем как бы процесс самообладания - высокий уровень саморегуляции интеллектуально-волевой деятельности. За пределами такого динамического равновесия оказывается лишь проявление «демонизма» Печорина. Более высокий уровень рефлексии Печорина-личностно-идеологический. При рассмотрении этого уровня могут быть учтены особенности метода, используемого Печориным в его размышлениях. Романтическую антиномичность рассудка («У меня врожденная страсть противуречить...»; «Я давно уже живу не сердцем, а головою...»14) герой стремится преодолеть на пути отыскания диалектических связей между явлениями. В этом отношении характерны рассуждения о взаимосвязи идеи и действия: «...идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности; идеи - создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует» (С. 294). Здесь Печорин пытается установить диалектическую связь понятий ИДЕЯ - (СТРАСТЬ) - ДЕЙСТВИЕ. Понятие идеи возникает у него сразу помноженным на страсть. Именно в этом смысле следует понимать слова о действии как форме идеи. В этом суть его понимания идей как «созданий органических». «Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии...» (С. 294). Здесь налицо обратный ход мысли: СТРАСТЬ - (ДЕЙСТВИЕ)-ИДЕЯ. Печорин справедливо устанавливает, что идея, строго говоря, не возникает вне возможности действования, а осмысление действия, поступка приводит к возникновению идеи. Именно эти диалектические представления о связи мыслимого (идеи) и поступка (действия) предстают в рассуждениях Печорина в свете всепоглощающей страстности его натуры, которая является основой не только поступков, но и мыслительной деятельности героя. Эта «страстная философия» ведет не к утверждению героя в диалектическом миропонимании, а к волюнтаризму. В решении проблемы «Я - действительность» важную для Печорина роль играет представление о судьбе («участи», «предназначении», «роли»). Следует сразу отметить, что понимание Печориным судьбы в «Княжне Мери» не связано с фатализмом. Акцент в представлении о судьбе переносится с условий на личностные качества, причем в тонкой игре смысла детерминированность не исчезает, а переходит на иной уровень: «...верно было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные; но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных...» (С. 321). «Назначение» нужно «угадать» - таким образом предполагается субъективная активность, но промахи личности связываются с общественными условиями: не угадал, потому что увлекся пустыми приманками. Судьба человека, утверждает тем самым "Печорин, складывается в зависимости от социальных условий и личностных качеств, но это диалектическое представление снимается абсолютизацией индивидуалистического начала; индивидуализм, взращенный на почве общественных условий, попирает сами эти условия. Познание необходимости как первейшая задача диалектики снимается волюнтаризмом как методом разрешения конфликта «Я - действительность». Нравственно-философские искания «Фаталиста» представляют собой следующий уровень развития печоринской реф лексии. Индивидуалистическая позиция становится предметом рефлексии уже с точки зрения обратной связи: «индивидуа лизм-действительность». Тут возможны два варианта реше ния: 1) «гуманизация» индивидуализма, осознание необходи- . мости служения добру, т. е. апология морали; 2) апология своеволия. . Положен ли предел человеческой воле? С помощью свойственного ему безграничного скептицизма Печорин ставит под , сомнение необходимость служения общему благу, добру. В результате размышлений о свободе воли, а такжеиндивидуального волевого акта («Фаталист») герой приходит к философскому пониманию индивидуализма как единственной альтернативы косной реальности. Краткий монолог-рёзюме Печорина («Я люблю сомневаться во всем...») выражает символ , веры-скептицизм, прошедший испытание поступком. Край-. ний индивидуализм героя (действие личности ограничено только смертью, небытием) предстает в окончательном виде философского взгляда, адекватного эмоционально-волевому основанию поведения, героя. К такому выводу приходит Печорин, уже убивший на дуэли Грушницкого. «Философский» индивидуализм Печорина основан на детерминизме (судьба ли, обстоятельства-нечто, не зависящее от человека) и действо-вании. Скептицизм уничтожает любые предпосылки для осознания необходимости, служить добру, поэтому возникший конфликт «индивидуализм-действительность» решается в пользу не ограниченного никакими рамками своеволия. От рефлексии до абсолютного акта воли-третьяэпоха, которую проходит самосознание в системе теоретической философии Шеллинга. Природа человека «не что иное как... дей-. ствование». Речь идет об «изначальной тождественности действования и бытия». Относительно практической деятельности Шеллинг утверждает: «...наличие в сознании противоположности одинаково возможных действий служит единственным условием, при котором самый _акт абсолютной воли может стать объектом для «Я»- Однако именно эта противоположность и есть то, что превращает абсолютную волю в произвол... произвол есть... явление абсолютной воли... объективировавшийся абсолютный акт свободы...»15. При этом понятие «произвол» в нравственном, отношении нейтрально. Идеологическая позиция Печорина и его практические действия в «Фаталисте» связаны с альтернативой «мораль-своеволие», которая разрешается в индивидуальном волевом акте, имеющем общественно положительный смысл. В «Бэле» своеволие Печорина переходит общепринятые границы морали. Герой силен физически, он кажется себе всесильным и духовно. Он пережил чувство безграничной - в пределах его опыта - власти над людьми (Грушницкий, Мери) и обстоятельствами («Фаталист»). Он не боится смерти, которая одна может положить предел воле. После событий «Фаталиста» Печорин переживает душевный подъем. Вспыхнувшая страсть к Бэле определяет дальнейшее поведение героя и судьбу других персонажей. В событии похищения Бэлы прежде всего воплотилась главная черта Печорина в переживаемый им момент жизни: философски осознанная победительная активность. Отсюда уверенность в возможности завоевать счастье вместе с любовью Бэлы. Страсть повлекла его к завоеванию постоянной обоюдной привязанности, к обретению новой действительности, которая соответствовала бы внутренним силам героя, нашедшим выход вне оков социального окружения. Действия Печорина основаны отнюдь не на наивном «руссоизме», но представляют собой завершающую реализацию индивидуалистической позиции. Поступок Печорина в отношении Бэлы нельзя рассматривать как возврат от цивилизации к природе в руссоистском духе, что предполагает подчинение условиям, отказ от борьбы. Печорин остается в высшей степени своевольным, он стремится подчинить себе стихию (и Бэла-часть этой стихии), достичь гармонии своеволия и естественной целесообразности. Скептицизм Печорина уступает страстному порыву. Затем установление взаимности, прекращение борьбы, личностного напряжения означает утрату активной цельности, возврат к статическому состоянию. Оказывается, прошлый опыт невозможно сбросить, как ветхое платье. Рефлексия возвращает Печорину трезвость самооценки в монологе-исповеди; искренняя страсть, вызвавшая к жизни могучие силы души, оборачивается пагубным демонизмом. «Произвол» шеллингианской личности, «абсолютный акт свободы» есть основания рассматривать как детерминированные. Хотя противоречие действительности и разрешается личностью, продуктивное созерцание и рефлексия, ее характеризующие, имеют объективное основание. Качество волевого акта зависит от масштаба личности. Шеллингианская личность призвана воплотить черты гениальности, явить собою творящую мировую силу. Художественная логика развития рефлектирующего сознания, воплощенного Лермонтовым в романе «Герой нашего времени, приводит Печорина к активной позиции. Объективизм «системы теоретической философии» Шеллинга сочетается в лермонтовском развитии образа Печорина с нарастанием индивидуалистического начала, которое определяет в дальнейшем ничем не обусловленное поведение личности. Отмеченная тенденция, как нам кажется, может быть связана с развитием философских воззрений Максом Штирнером16. На основании проведенного анализа романа «Герой нашего времени» устанавливается соответствие смысла художественного образа и философских идей. Лермонтовская личность осуществляется в форме шеллингианского развития; содержание такой личности, т. е. качественная сторона развития, соотносимо с последовательным индивидуалистическим отрицанием М. Штирнера. Таким образом, лермонтовский роман явился для русского читателя художественно-философским ориентиром, и теперь не утратившим значение. Таково свойство совершенного романтического миропонимания, философическая глубина которого обрела в образе Печорина самобытную форму, став тем самым открытой национальному художественному сознанию. Примечания 1. Удодов Б. Т. Роман JVL Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». М., 1989. С. 39. 2. Удодов Б. Т. «Герой нашего времени» // Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 102. 3. Виноградов И. По живому следу. М„ 1987. С. 32. 4.История русской литературы: В 4 тт. Л., 1981. Т. 2. С. 416. 5. Каменский 3. А. Русская философия с точки зрения всемирной // Вопросы философии, 1988, № 9. С. 124. 6.Лосев А. Ф. Диалектика творческого акта (Краткий очерк) // Контекст, 1981. (Литературно-критические исследования). М., 1982. С. 62. 7. Коровин В. И. Творческий путь М. Ю. Лермонтова. М., 1973. С, 221. 8. Обоснование такого аналитического подхода см.: Зотов С- Н. Система персонажей в романе М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»: Автореф. дис... канд. филол. наук. М., 1989. С. 4, 5. 9. Шеллинг Ф. В. Й. Сочинения: В 2 тт. М., 1986. Т. 1. С. 283. 10.Гулыга А. В. Немецкая классическая философия. М., 1986. С. 69. 11.Шеллинг Ф. В. й. Указ. соч. С. 330. 12. Там же. С. 331. 13.Там же. С, 339. 14.Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 тт. М., 1954-1957. Т. 6. 1957. С.267. (Ссылки на это издание даны в тексте с указанием страницы). 15.Шеллинг Ф. В. И. Указ. соч. С. 441. 16. Штирнер М. Единственный и его собственность // Антология мировой философии. М„ 1971. С. 418-419. |
