Развитие стратегического мышления у менеджеров

Автор: Георгий Юос
Источник: "Кадровый менеджмент"
Дата публикации: 09.02.2004
Ключевые слова: обучение и развитие

Версия для печати

Развитие стратегического мышления у менеджеров

Современные компании работают в постоянно изменяющейся среде. Быстрая ориентация в потоке информации и умение целенаправленно использовать её – это основа стратегии решения задач организации.

Под стратегией обычно понимают долгосрочный план взаимодействия организации с бизнес-средой для достижения максимальной эффективности. Однако некоторым менеджерам кажется, что стратегия – это нечто неизменное и статичное, например, формальные заявления руководства о долгосрочных перспективах компании. Однако следует учитывать, что мир бизнеса подвержен постоянным изменениям. Это означает, что любые решения должны учитывать происходящие перемены и соответствовать текущим условиям. Иначе в ближайшем будущем организация может оказаться неподготовленной к сложившейся ситуации.

В свете этого меняется и представление о стратегии. Она рассматривается не только как очень далёкая цель, но, прежде всего, как систематическая процедура сбора информации об изменениях, происходящих как вне, так и внутри организации. Сбор таких сведений становится обязательным элементом работы менеджера, ведь его решения корректируются в соответствии с ними. Таким образом, чтобы работать плодотворно, менеджеру необходимо развивать способность быстро ориентироваться в стремительно растущем потоке деловой информации и уметь использовать ее для решения текущих задач.

Ведущие специалисты по стратегии всегда уделяли основное внимание вопросам конкурентной борьбы на рынке. Так, влиятельный теоретик 70-х годов Майкл Портер разработал стройную концепцию упорядочения конкуренции на рынке. Ее суть состоит в том, что если каждая компания будет следовать собственному плану развития и правилам игры на рынке, то накал конкурентной борьбы снизится.

В дальнейшем выяснилось, что эта теория не отражает универсальные законы конкурентного поведения. Реальность, естественно, оказалась более непредсказуемой, чем теория. Многие компании стали успешно играть по правилам, которые противоречили принятым постулатам.

Такое положение дел заставило некоторых менеджеров усомниться в эффективности отдачи от стратегического планирования. Одним из сомневающихся был Генри Минцберг, профессор управления в Университете Макгилла (Монреаль). Он предложил разграничить понятия "стратегическое планирование" и "стратегическое мышление". Планирование, по его мнению, всегда имеет отношение к анализу, то есть к разделению цели на составляющие элементы. Стратегическое мышление, напротив, связано с синтезом – его итогом является "интегрированное видение будущего" организации. Он напомнил, что за время проведения анализа ситуация может измениться, и поэтому при стратегическом подходе удается в лучшем случае только определить правильное направление развития компании.

К началу 90-х годов менеджеры отказались от разработки долгосрочных стратегий и сосредоточились на проведении быстрых методов реорганизации компаний. Их суть заключалась в том, чтобы сокращать численность больших подразделений и уменьшать количество уровней управления. Однако к середине 90-х годов вновь зазвучали идеи о необходимости разработки моделей стратегического развития компаний. Наиболее известными теоретиками этого направления сегодня являются Гари Хамел и К.К.Прахалад. Они предложили менеджерам отказаться от рутинной работы по формальной реорганизации компаний и сосредоточиться на создании культуры "корпоративного возрождения" организации. Они советовали искать так называемые "рычаговые ресурсы", позволяющие компании достичь главных целей, несмотря на ресурсные ограничения. Также речь шла и о мерах по стимулированию "корпоративного воображения", при помощи которых создаются условия для дальнейшего развития организации.

Таким образом, несмотря на проблемы с трактовкой самого понятия "стратегия" и разработкой конкретных управленческих схем по стратегическому изменению организаций, очевидно, что стратегическое мышление представляет собой основной путь развития менеджмента. Люди, производящие стратегические инновации, составляют бесценный интеллектуальный ресурс организации.

Важным условием развития стратегического мышления является состояние среды, в которой находятся организации и принимают решения менеджеры. Э.Блум (1987) в своей книге отмечает, что самая опасная тирания – не та, что использует силу для обеспечения единомыслия, а та, которая "лишает знаний о других возможностях, веры в жизнеспособность и уверенность в наличии чего-то иного". Среда, враждебная по отношению к творческому поиску способов достижения цели, разрушает самое основание стратегического мышления. Она приводит человека к мыслям о бесполезности долгосрочного планирования деятельности. Таким образом, для реализации стратегического подхода к решению задач организации менеджеры не должны бояться риска и должны быть готовы к работе в условиях неопределённости.

К сожалению, ни советская, ни переходная экономика не способна устойчиво поддерживать уверенность и стремление к новаторству у российских руководителей. Результаты проведённого И.Мусаэлян и Ю.Сливницким исследования готовности российских граждан к предпринимательской деятельности показали, что отечественные предприниматели стараются не строить далеко идущих планов и, более того, открыто сомневаются в целесообразности стратегического мышления для ведения бизнеса. Они ориентируются на решение сиюминутных проблем, с большой осторожностью относятся к инновациям в деловой сфере и не желают "заглядывать в будущее". Возможно, это обусловлено тем, что общество, долгое время жившее с мифом централизованного управления, до сих пор не в полной мере готово к ведению инновационных форм хозяйственной деятельности, основанных на стратегическом подходе. Это порождает несоответствие между учебными схемами, на которых отрабатываются управленческие навыки в бизнес-школах, и реальными ситуациями, в которых действует российский менеджер. Принципы бизнеса едины везде, но отличаются условия жизни и работы людей. Поэтому вопрос о том, готовы ли российские менеджеры мыслить стратегически, следует рассматривать в рамках социального контекста, в котором действуют и принимают решения организации и их лидеры.

Безусловно, современное бизнес-образование предоставляет менеджерам огромные возможности для получения знаний и позволяет освоить навыки, приёмы и схемы стратегического мышления. Джон ван Маурик предлагает весь процесс организационных изменений разбить на несколько стадий. На первой стадии должна формироваться устойчивая потребность в переменах. Вторая стадия – процесс анализа ситуации, в результате которого очерчиваются перспективы. Видение дальнейшего развития подталкивает к планированию будущих действий и мер по изменению ситуации.

Проблема построения стратегии неотделима от проблемы стратегического руководства: ведь сформированную стратегию необходимо претворить в жизнь. На данный момент создано много схем и принципов, обеспечивающих стратегическое лидерство. Однако хотелось бы подчеркнуть одно важное обстоятельство: стратегические изменения происходят только в той организации, где сотрудники оказывают поддержку действиям руководителя. Таким образом, ключ к успеху стратегического подхода лежит в правильной комбинации выбранной стратегии, стиля руководства и позиции сотрудников организации по отношению к изменениям.

В заключении хотелось бы выделить одну важную характеристику стратегического подхода: несмотря на устремлённость в будущее, стратегия опирается на детальный анализ настоящего. Обращаясь к истории, полезно вспомнить, что советская экономика формально была основана на стратегическом планировании. В действительности же, как это показал Ф.Хайек в своей информационной концепции рынка, существование плановой экономики в глобальных государственных масштабах невозможно. Он аргументировал свою позицию тем, что никакой централизованный орган в силах контролировать все показатели сложного хозяйственного процесса. Советскую систему уместнее называть "фантомной экономикой", поскольку планы не основывались на анализе действительности. Чтобы этого не случилось с вашей организацией, стратегическое планирование должно базироваться на тщательном анализе рынка и выпускаемой продукции. Другое важное условие результативности стратегического подхода – методичность и соблюдение строгой последовательности процедур. Если модель будущего и основные задачи и процессы не описаны подробно, то стратегия не сработает, даже если за ее воплощение в жизнь возьмётся самая преданная и работоспособная управленческая команда.

Таким образом, можно сказать, что стратегия – инструмент изменения и развития организации. Для того чтобы он оказался полезным, необходимо его вдумчивое освоение каждым менеджером.

При использовании материала ссылка на проект HRM компании Begin Group обязательна
МОЗГ И ДВЕ СТРАТЕГИИ МЫШЛЕНИЯ: ПАРАДОКСЫ И ГИПОТЕЗЫ

Расщепление мозга, осуществленное Р. Сперри и его коллегами, выявило существенные различия деятельности двух полушарий. Было очевидно, что функции распределены между полушариями, но оставался нерешенным самый важный вопрос: есть ли в этом распределении какая-то принципиальная закономерность? Можно ли предложить концепцию, которая описывала бы различие между полушариями не на уровне отдельных феноменов, а на уровне теоретических обобщений?

Первые объяснения, казалось, напрашивались сами собой и вытекали из экспериментальных наблюдений. Было предположено, что левое полушарие ответственно за восприятие и продукцию речи, а также математических и абстрактных символов. Правому полушарию приписывалась обработка любой образной, невербальной информации. Однако быстро выяснилось, что такой подход приводит к многочисленным противоречиям:

1. Правое полушарие действительно неспособно к речепродукции, однако оно понимает обращенную к нему речь в довольно широких пределах. Оно плохо справляется только с восприятием сложных грамматических конструкций.

2. Левое полушарие способно к адекватной оценке музыкального ритма, а ведь музыка классический образец невербальной информации. Правда, распознавание мелодий остается недоступным левому полушарию.

3. Повреждение правого полушария (в результате инсульта, травмы или опухоли мозга) приводит к утрате творческого потенциала не только у музыкантов и артистов, но и у поэтов (оперирующих только словами) и даже у математиков. Поэты не теряют способности к версификации (т.е. к имитации стихосложения), но дух поэзии из этих стихов уходит. Математики не теряют способности к решению тривиальных задач с четким алгоритмом решения, но утрачивают способность к решению задач нетривиальных, требующих создания нового алгоритма решения.

4. Сновидения всегда считались типичным проявлением активности образного мышления. В этой связи были все основания ожидать, что после рассечения связей между правым и левым полушарием у пациентов исчезнут отчеты о сновидениях. Ведь отчитываться способно только левое полушарие, только оно владеет речью, а вся образная информация предположительно развертывается в правом полушарии.

Оказалось, однако, что лица с расщепленным мозгом могут отчитываться о сновидениях, хотя и реже, чем здоровые испытуемые. Это означает, что по меньшей мере часть сновидений развертывается в пространстве левого полушария. Правда, сновидения в этих случаях несколько отличаются от привычных. Образно говоря, отличие такое же, как отличие мультфильма типа "Ну, погоди..." от фильмов Тарковского или Антониони, или от необычного мультфильма "Сказка сказок" Ю. Норштейна. Все эти фильмы, в отличие от типичных мультфильмов, не исчерпываются сюжетом и не сводятся к нему. Но подробнее мы поговорим об этом чуть позже.

5. Язык глухонемых это язык не слов, а жестов. Известно, что правое полушарие ответственно за координацию движений и вообще за все, что получило название "языка тела". Поэтому было логично предположить, что и язык глухонемых находится под контролем правого полушария. Выяснилось, однако, что он страдает при повреждении не правого, а левого полушария.

6. Наконец, полной прерогативой правого полушария считается опознание сложных образов, таких как изображение человеческого лица. И это справедливо, за исключением, однако, тех случаев, когда изображение лица содержит отдельные, чрезвычайно характерные и бросающиеся в глаза черты, например, особая форма носа или асимметрия глазных щелей. В этих случаях опознание легче осуществляется левым полушарием несмотря на то, что такое изображение остается образом.

Итак, простое противопоставление слов и образов не объясняет функциональной асимметрии полушарий. Требуется другой подход.

Было высказано очень продуктивное предположение, что дело не в информации, которую обрабатывает мозг, а в способе обработки.

Первая гипотеза, выдвинутая в этом направлении, приписывала правому полушарию способность к одновременному синтетическому "схватыванию" самой различной информации ("симультанная обработка"), тогда как за левым полушарием закреплялся последовательный переход от одного элемента информации к другому, что способствует ее систематическому анализу. В пользу этой гипотезы свидетельствует много фактов, но один эксперимент, поставленный американским психологом Поличем, потребовал ее пересмотра и уточнения. Полич показал, что когда все элементы информации достаточно однородны или отличаются лишь по вполне определенному признаку и их можно легко формализовать, то левое полушарие вполне способно обработать все эти элементы одновременно, симультанно и даже быстрее, чем правое полушарие. А вот если образ достаточно сложен и не содержит четких и легко формализуемых отличительных признаков (как фотографии обычных человеческих лиц, не искаженных слишком характерными и необычными чертами), то преимущество в скорости и комплексности обработки действительно за правым полушарием.

С учетом этого эксперимента я внес уточнение в концепцию, объясняющую разную стратегию полушарий в обработке информации. Согласно моей концепции, различие между полушариями сводится к различным способам организации контекстуальной связи между предметами и явлениями.

И философы, и естествоиспытатели давно пришли к выводу, что ничто в этом мире не существует само по себе, вне связи с другими предметами и явлениями. Связи эти могут быть сильнее или слабее, более или менее разнообразными, но они всегда существуют и определяют динамичность этого мира: и физического мира, и мира человеческих отношений. В естественных условиях эти связи достаточно богаты и нередко способны взаимно отрицать друг друга, создавая предпосылки для амбивалентных отношений (притяжение и отталкивание, любовь и ненависть и т.п.). Характер и особенности связей нередко имеют определяющее значение для понимания смысла того или иного предмета или явления. Один и тот же предмет - яблоко - имеет совершенно различный смысл в зависимости от того, находится ли оно перед вами на блюде, привлекательное и вызывающее аппетит, как на картине Сезанна; или оно помещено на голову сына Вильгельма Телля и он должен сбить его стрелой, не задев сына; или это яблоко, которое Ева протягивает Адаму; или это яблоко, которое падает на голову Ньютона; или, наконец, это яблоко из стихов Вознесенского: "Но любовь это райское яблочко с бритвами - сколько раз я надкусывал, сколько давал". Различие определяется не свойствами самого яблока, а особенностями его взаимосвязей, реальных или потенциальных, включая воображаемые, с другими предметами и явлениями. Для человека, существующего в контексте определенной культуры, роль таких ассоциативных связей особенно велика, и они могут сосуществовать одновременно, многократно пересекаясь и делая картину мира чрезвычайно богатой и полиморфной. Вот почему в предложенной мной концепции основное внимание уделяется именно взаимодействиям, связям между предметами и явлениями.

Согласно этой концепции, левое полушарие из всего обилия реальных и потенциальных связей выбирает немногие внутренне непротиворечивые, не исключающие друг друга, и на основе этих немногих связей создает однозначно понимаемый контекст. Прекрасным примером такого контекста является текст хорошо написанного учебника по естественным наукам. В основе этого контекста лежит установление однозначных причинно- следственных отношений между предметами и явлениями. Благодаря однозначному контексту достигается полное взаимопонимание между людьми в процессе их деятельности, и потому формирование этого контекста так тесно связано с речью. Однозначность обеспечивает также логический анализ предметов и явлений, последовательность перехода от одного уровня рассмотрения к другому. При этом все остальные связи, способные усложнить и запутать картину, сделать ее менее определенной и, упаси боже, внутренне противоречивой все эти связи безжалостно усекаются. Такая аккуратно подстриженная под машинку логического мышления картина мира является уже не картиной в полном смысле этого слова, а моделью, однако моделью удобной в обращении. Все школьное образование в условиях западной цивилизации направлено на скорейшее формирование у человека однозначного контекста, на развитие левополушарного мышления.

Правое полушарие занято прямо противоположной задачей. Оно "схватывает" реальность во всем богатстве, противоречивости и неоднозначности связей и формирует многозначный контекст. Прекрасным примером такого контекста являются сновидения здоровых людей . Я люблю этот пример, потому что он адресуется к внутреннему опыту каждого человека. Всем нам, наверное, знакомо ощущение беспомощности, когда проснувшись после яркого и личностно значимого сновидения, мы пытаемся его пересказать, чтобы передать свои от него ощущения. И с удивлением обнаруживаем, что, хотя мы ясно помним его во всех деталях, при пересказе ускользает что-то важное, причем не только от слушателей, но и от нас самих. То, что мы способны выразить в словах, является лишь бледной тенью, скелетом того, что мы действительно видели. И дело не в том, что нам не хватает слов. А дело в том, что не удается передать в словах тот многозначный контекст сновидений, который формируется обилием пересекающихся связей между его отдельными образами. Речь, во всяком случае, речь не поэтическая, принципиально не предназначена для передачи и выражения такого контекста, поскольку строится по законам левополушарного мышления. Именно поэтому "мысль изреченная есть ложь".

В не меньшей степени это относится и к описанию произведений искусства. Попробуйте передать ваши впечатления от действительно взволновавшей вас картины или кинокартины. Что бы вы ни сказали, это всегда будет только слабым приближением к тому, что вы хотели бы сказать: многозначный контекст искусства адекватно передается лишь через многозначный контекст искусства же. Наконец, все то же самое относится к попытке описания чувств и межличностных отношений, которые у нормальных, психически здоровых людей всегда многозначны.

Оба полушария выполняют равно важные функции. Левое полушарие упрощает мир, чтобы можно было его проанализировать и соответственно повлиять на него. Правое полушарие схватывает мир таким, каков он есть, и тем самым преодолевает ограничения, накладываемые левым. Без правого полушария мы превратились бы в высокоразвитые компьютеры, в счетные машины, тщетно пытающиеся приспособить многозначный и текучий мир к своим ограниченным программам. Все попытки создания искусственного интеллекта оказались недостаточно успешными именно потому, что авторы представляли мозг только как одно левое полушарие и пытались моделировать только его. Отчасти это было связано с избыточной левополушарностью самих специалистов по искусственному интеллекту. И в связи с этим я хочу закончить эту статью поучительной историей, приключившейся много лет назад в Тбилиси на первом симпозиуме по искусственному интеллекту.

Организаторы симпозиума были увлечены идеей искусственного воссоздания человеческого мозга, и им казалось, что они близки к реализации своей мечты. Они пригласили на симпозиум одного из виднейших физиологов того времени, специалиста по естественному мозгу академика И. С. Бериташвили, и развернули перед ним захватывающую перспективу моделирования мозга и вскрытия всех его тайн. Иван Соломонович слушал молча и внимательно. В конце симпозиума энтузиасты-кибернетики спросили его, что он думает о предложенных перспективах. И И. С. Бериташвили ответил, на мой взгляд, гениально. "Я старый человек, сказал он, и моя юность пришлась еще на дореволюционный период. В это время публиковалось много порнографических романов. Их отличительной особенностью было то, что писали их, в основном, старые девы, чья бурная фантазия не была ограничена их личным опытом".
РЕЧЬ И МЫШЛЕНИЕ Связанная с сознанием в целом, речь человека включается в определенные взаимоотношения со всеми психическими процессами; но основным и определяющим для речи является ее отношение к мышлению. Поскольку речь является формой существования мысли, между речью и мышлением существует единство. Но это единство, а не тожество. Равно неправомерны как установление тожества между речью и мышлением, так и представление о речи как только внешней форме мысли. Поведенческая психология попыталась установить между ними тожество, по существу сведя мышление к речи. Для бихевиориста мысль есть не что иное, как "деятельность речевого аппарата" (Дж. Уотсон). К. С. Лешли в своих опытах попытался обнаружить посредством специальной аппаратуры движения гортани, производящие речевые реакции. Эти речевые реакции совершаются по методу проб и ошибок, они не интеллектуальные операции. Такое сведение мышления к речи обозначает упразднение не только мышления, но и речи, потому что, сохраняя в речи лишь реакции, оно упраздняет их значение. В действительности речь есть постольку речь, поскольку она имеет осознанное значение. Слова, как наглядные образы, звуковые или зрительные, сами по себе еще не составляют речи. Тем более не составляют речи сами по себе реакции, которые посредством проб и ошибок приводили бы к их продуцированию. Движения, продуцирующие звуки, не являются самостоятельным процессом, который в качестве побочного продукта дает речь. Подбор самих движений, продуцирующих звуки или знаки письменной речи, весь процесс речи определяется и регулируется смысловыми отношениями между значениями слов. Мы иногда ищем и не находим слова или выражения для уже имеющейся и еще словесно не оформленной мысли; мы часто чувствуем, что сказанное нами не выражает того, что мы думаем; мы отбрасываем подвернувшееся нам слово, как неадекватное нашей мысли: идейное содержание нашей мысли регулирует ее словесное выражение. Поэтому речь не есть совокупность реакций, совершающихся по методу проб и ошибок или условных рефлексов: она - интеллектуальная операция. Нельзя свести мышление к речи и установить между ними тожество, потому что речь существует как речь лишь благодаря своему отношению к мышлению.

Но нельзя и отрывать мышление и речь друг от друга. Речь - не просто внешняя одежда мысли, которую она сбрасывает или одевает, не изменяя этим своего существа. Речь, слово служат не только для того, чтобы выразить, вынести во вне, передать другому уже готовую без речи мысль. В речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем. Речь здесь нечто большее, чем внешнее орудие мысли; она включается в самый процесс мышления как форма, связанная с его содержанием. Создавая речевую форму, мышление само формируется. Мышление и речь, не отожествляясь, включаются в единство одного процесса. Мышление в речи не только выражается, но по большей части оно в речи и совершается.

В тех случаях, когда мышление совершается в основном не в форме речи в специфическом смысле слова, а в форме образов, эти образы по существу выполняют в мышлении функцию речи, поскольку их чувственное содержание функционирует в мышлении в качестве носителя его смыслового содержания. Вот почему можно сказать, что мышление вообще невозможно без речи: его смысловое содержание всегда имеет чувственного носителя, более или менее переработанного и преображенного его семантическим содержанием. Это не значит, однако, что мысль всегда и сразу появляется в уже готовой речевой форме, доступной для других. Мысль зарождается обычно в виде тенденций, сначала имеющих лишь несколько намечающихся опорных точек, еще не вполне оформившихся. От этой мысли, которая еще больше тенденция и процесс, чем законченное оформившееся образование, переход к мысли, оформленной в слове, совершается в результате часто очень сложной и иногда трудной работы. В процессе речевого оформления мысли работы над речевой формой и над мыслью, которая в ней оформляется, взаимно переходят друг в друга. В самой мысли в момент ее зарождения в сознании индивида часто переживание ее смысла для данного индивида преобладает над оформленным значением ее объективного значения. Сформулировать свою мысль, т. е. выразить ее через обобщенные безличные значения языка, по существу означает как бы перевести ее в новый план объективного знания и, соотнеся свою индивидуальную личную мысль с фиксированными в языке формами общественной мысли, прийти к осознанию ее объективированного значения. Как форма и содержание, речь и мышление связаны сложными и часто противоречивыми соотношениями. Речь имеет свою структуру, не совпадающую со структурой мышления: грамматика выражает структуру речи, логика - структуру мышления; они не тожественны. Поскольку в речи отлагаются и запечатлеваются формы мышления той эпохи, когда возникли соответствующие формы речи, эти формы, закрепляясь в речи, неизбежно расходятся с мышлением последующих эпох. Речь архаичнее мысли. Уже в силу этого нельзя непосредственно отожествлять мышление с речью, сохраняющей в себе архаические формы. Речь вообще имеет свою "технику". Эта "техника" речи связана с логикой мысли, но не тожественна с ней. Наличие единства и отсутствие тожества между мышлением и речью явственно выступают в процессе воспроизведения. Воспроизведение отвлеченных мыслей отливается обычно в словесную форму, которая оказывает, как установлено в ряде исследований, в том числе и проведенных нашими сотрудниками А. Г. Комм и Э. М. Гуревич, значительное, иногда положительное, иногда - при ошибочности первоначального воспроизведения - тормозящее влияние на запоминание мысли. Вместе с тем запоминание мысли, смыслового содержания в значительной мере независимо от словесной формы. Эксперимент показал, что память на мысли прочнее, чем память на слова, и очень часто бывает так, что мысль сохраняется, а словесная форма, в которую она была первоначально облечена, выпадает и заменяется новой. Бывает и обратное - так, что словесная формулировка сохранилась в памяти, а ее смысловое содержание как бы выветрилось; очевидно, речевая словесная форма сама по себе еще не есть мысль, хотя она и может помочь восстановить ее. Эти факты убедительно подтверждают в чисто психологическом плане то положение, что единство мышления и речи не может быть истолковано как их тожество.

Утверждение о несводимости мышления к речи относится не только к внешней, но и к внутренней речи. Встречающееся в литературе отожествление мышления и внутренней речи несостоятельно. Оно, очевидно, исходит из того, что к речи в ее отличие от мышления относится только звуковой, фонетический материал. Поэтому там, где, как это имеет место во внутренней речи, звуковой компонент речи отпадает, в ней не усматривают ничего, помимо мыслительного содержания. Это неправильно, потому что специфичность речи вовсе не сводится к наличию в ней звукового материала. Она заключается прежде всего в ее грамматической - синтаксической и стилистической - структуре, в ее специфической речевой технике. Такую структуру и технику, притом своеобразную, отражающую структуру внешней, громкой речи и вместе с тем отличную от нее, имеет и внутренняя речь. Поэтому и внутренняя речь не сводится к мышлению, и мышление не сводится к ней.

Итак: 1) между речью и мышлением существует не тожество и не разрыв, а единство; это единство диалектическое, включающее различия, заостряющиеся в противоположности; 2) в единстве мышления и речи ведущим является мышление, а не речь, как того хотят формалистические и идеалистические теории, превращающие слово как знак в "производящую причину" мышления; 3) речь и мышление возникают у человека в единстве на основе общественно - трудовой практики.

Единство речи и мышления конкретно осуществляется в различных формах для разных видов речи. <. . . >



Воображение – это свойство человеческого разума, позволяющее нам как воспроизводить образы предметов и явлений, которые мы прежде ощущали, так и конструировать для себя отрезки реальности, которые мы никогда и никак не воспринимали.

ВООБРАЖЕНИЕ — психический процесс, выражающийся:
     1) в построении образа средств и конечного результата предметной деятельности субъекта;
     2) в создании программы поведения, когда проблемная ситуация неопределенна;
     3) в продуцировании образов, которые не программируют, а заменяют деятельность;
     4) в создании образов, соответствующих описанию объекта.

Важнейшее значение В. в том, что оно позволяет представить результат труда до его начала, тем самым ориентируя человека в процессе деятельности. Создание с помощью В. модели конечного или промежуточного продукта труда способствует его предметному воплощению: "В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально" (К. Маркс). В представлении ожидаемого результата с помощью В. и состоит коренное отличие человеческого труда от инстинктивного поведения животных. В. входит в любой трудовой процесс, является необходимой стороной любой творческой деятельности-художественной, конструкторской, научной. В процессе деятельности В. выступает в единстве с мышлением. Включение В. или мышления в процесс деятельности определяется степенью неопределенности проблемной ситуации, полнотой или дефицитом информации, содержащейся в исходных данных задачи. Если исходные данные известны, то ход решения задачи подчиняется преимущественно законам мышления; если же эти данные с трудом поддаются анализу, то действуют механизмы В. Нередко одна и та же задача может быть решена как с помощью В., так и с помощью мышления. Ценность В. в том, что оно позволяет принять решение при отсутствии должной полноты знаний, необходимых для выполнения задачи; однако в данном случае пути решения проблемы нередко недостаточно точны, нестроги, и в этом ограниченность В.; Процессы В. имеют аналитико-синтетический характер, как и процессы мышления, памяти, восприятия. Основная тенденция В. — преобразование представлений памяти, обеспечивающее в конечном счете; создание заведомо новой, ранее не возникавшей ситуации. Сущность. В., если говорить о его механизмах,- преобразование представлений, создание новых образов на основе имеющихся. В.- это отражение реальной действительности в новых, непривычных, неожиданных сочетаниях и связях. Синтез представлений в процессах В. осуществляется в различных формах: агглютинация — соединение несоединяемых в реальности качеств, свойств, частей предметов; гиперболизация — увеличение или уменьшение предмета, изменение качества его частей; заострение — подчеркивание каких-либо признаков; схематизация — сглаживание различий предметов и выявление черт сходства между ними; типизация — выделение существенного, повторяющегося в однородных явлениях и воплощение его в конкретном образе. По степени выраженности активности различают два вида В.: пассивное и активное. Пассивное В.характеризуется созданием образов, которые не воплощаются в жизнь, программ, которые не осуществляются или вообще не могут быть осуществлены. В. выступает при этом как замена деятельности, как ее суррогат, с помощью которого человек отказывается от необходимости действовать. Пассивное В. может быть преднамеренным и непреднамеренным. Непреднамеренное пассивное В. наблюдается при ослаблении деятельности сознания, при его расстройствах, в полудремотном состоянии, во сне. Преднамеренное пассивное В. создает образы (грезы), не связанные с волей, которая могла бы способствовать их воплощению в жизнь. Преобладание в процессах В. грез свидетельствует об определенных дефектах развития личности. Активное В. может быть творческим и воссоздающим. Возникшее в труде творческое В. предполагает самостоятельное создание образов, реализуемых в оригинальных и ценных продуктах деятельности, и является неотъемлемой стороной технического, художественного и иного творчества. Воссоздающее В. имеет в своей основе создание тех или иных образов, соответствующих описанию. Процесс В. не всегда немедленно реализуется в практических действиях. Нередко В. принимает форму особой внутренней деятельности, заключающейся в создании образа желаемого будущего, т. е. в мечтании. Мечта — необходимое условие преобразования действительности, побудительная причина, мотив деятельности, окончательное завершение которой оказалось отсроченным. Синоним В. — фантазия.

[12]

Остановимся еще на одном приме­ре применения действия опосредствования. В советской психологии уже давно понятие “зона ближайшего раз­вития” занимает важное место. Ко­нечно, все понимают, что “зона бли­жайшего развития имеет более непо­средственное значение для динамики интеллектуального развития и успешно­сти обучения, чем актуальный уровень развития”^[28]. Но не всегда под­черкивается, что это есть конкретная форма существования противополож­ностей, сущность развивающего обу­чения, при которой взрослый помогает ребенку развиваться, выступая его “ор­ганом”.

В своем творчестве Л.С.Выгот­ский применял активно еще одно диа­лектическое умственное действие — диалектическое обращение.

Прежде всего отметим, что Л.С.Вы­готский выделял действие диалектиче­ского обращения как особый метод ис­следования. Он писал, что “Маркс указывал на этот методологический принцип “обратного” метода”^[29]. Применяя его систематически, Л.С.Выготский подчеркивал: “Не всегда ведь исследователь должен идти тем же путем ... часто выгоднее путь обратный”^[29]. Характерна оценка, данная Л.С.Выготским теории эмо­ций Джеймса — Ланге: “... вопрос за­ключается не в том, чтобы прибавить к традиционному описанию эмоцио­нального процесса какой-либо сущест­венный момент, но исключительно в том, чтобы изменить последователь­ность этих моментов, установить ис­тинное отношение между ними, вы­двинуть в качестве источника и при­чины то, что прежде почиталось ее следствием и результатом”^[30]. Как видно, эта оценка дана целиком на основе указанного действия, при­менение которого рассматривается как самостоятельная цель, т. е. осознанно. Правда, остается нерассмотренной про­дуктивность обратного анализа. В то же время многие продуктивные моменты творчества Л.С.Выготского по­строены на действии обращения. Рас­смотрим установление основного зако­на динамики возрастов. “Согласно за­кону силы, движущие развитие ре­бенка в том или ином возрасте, с неизбежностью приводят к отрицанию и разрушению самой основы развития всего возраста, с внутренней необхо­димостью определяя аннулирование со­циальной ситуации развития...”^[31].

Рассматривая развитие ребенка, в частности возникновение новообразо­ваний, Л.С.Выготский идет в на­правлении: общество — социальная си­туация развития — ребенок. Общество, создавая и определяя социальную ситуацию развития, поддерживая ее, обеспечивает условия развития ребен­ка, что ведет к новообразованиям в его психике. Средний член этого отношения — социальная ситуация раз­вития — при прямом пути анализа под­держивается, утверждается. Далее Л.С.Выготский применяет обра­щение: “Если предшествующая задача в изучении динамики определяла путь прямого движения от социального бы­тия ребенка к новой структуре его со­знания, то сейчас возникает следую­щая задача: определить путь обратно­го движения от изменившейся струк­туры сознания ребенка к перестройке его бытия”^[32]. Главная мысль этого отрывка заключается в том, что при “обратном” движении мышления у Л.С.Выготского промежуточное со­держание — социальная ситуация раз­вития, оцениваемая раньше как поло­жительная, — получает противополож­ную оценку, отрицается. Таким обра­зом, “перестройка социального бытия” есть вывод, полученный на основе дей­ствия обращения.

Аналогичный результат достигается и в известном анализе эгоцентрической речи ребенка. Л.С. Выготский взял за основу психологическую идею Ж. Пиа­же: “Эта лейтлиния в развитии дет­ского мышления, с точки зрения тео­рии Пиаже, проходит, в общем, по ос­новному тракту: от аутизма к социа­лизированной речи... Социальное лежит в конце развития, даже социальная речь не предшествует эгоцентрической, но следует за ней в истории разви­тия”^[33]. Здесь также виден пря­мой путь: аутизм — эгоцентрическая
[13]

речь — речь социализированная. В кон­тексте этого пути важна оценка эго­центрической речи как трансформации внутренней субстанции ребенка под влиянием внешних условий. Поэтому, по Пиаже, эгоцентрическая речь есть недостаточно социализированная внут­ренняя. Применяя действие диалектиче­ского обращения, Л. С. Выготский оценивает в соответствии с ним эго­центрическую речь прямо противопо­ложно: как недостаточно интериоризированную: “Если наша гипотеза не об­манывает нас, то ход развития, кото­рый приводит к тому пункту, где ис­следователь отмечает богатый расцвет эгоцентрической речи ребенка, должен быть представлен в совершенно ином виде, чем это обрисовано нами выше при изложении взгляда Пиаже. Больше того, в известном смысле путь, при­водящий к возникновению эгоцентриче­ской речи, является прямо противопо­ложным тому, который обрисован в ис­следованиях Пиаже”^[33]. Здесь отчетливо представлена специфика творчества Л.С.Выготского как диалектической переработки психоло­гического наследия.

В заключение остановимся на крат­кой характеристике применения Л.С.Выготским еще одного диалек­тического умственного действия — дей­ствия диалектического превращения. Нужно отметить, что Л.С.Выгот­ский также выделял превращение как особый способ преобразования. Он приводит классическую формулировку, характеризующую превращение: “Ни­что от некоторого нечто есть некое определенное ничто”^[34]. Подход на основе действия превращения как особый тип анализа мы встречаем в следующем отрывке: “Тем самым мы формулируем — в негативной, правда, форме — основные методологические моменты, определяющие план и на­правление всего нашего исследова­ния. Те же моменты в их позитив­ной форме должны найти свое выра­жение в самом исследовании”^[35]. Объясняя волевое поведение, Л.С.Вы­готский применяет диалектическое пре­вращение: “Более сильный стимул мо­жет стать более слабым мотивом...”^[36]. Указывая на позитивный мо­мент в психоанализе, он писал: “... по­нятие жизни в биологии доведено до большой ясности, наука им овладела... но с понятием смерти она не справи­лась... она понимается как нежизнь... Но смерть есть факт, имеющий и свой положительный смысл, она есть особый вид бытия...”^[37]. В приве­денном примере диалектическое пре­вращение заключается в анализе смер­ти как особой формы жизни. На этом же действии основано понимание нега­тивных моментов развития: “Фактиче­ское исследование показывает, что негативное содержание развития в пе­реломные периоды — только обратная, или теневая, сторона позитивных изме­нений личности...”^[38]. Превра­щение лежит в основе постановки за­дач исследования: “... скажем с самого начала: теория Джеймса—Ланге долж­на быть признана скорее заблужде­нием, чем истиной, в учении о стра­стях. Этим мы высказали заранее ос­новную мысль, главный тезис всей настоящей главы нашего исследования”^[39]. Именно на действии диа­лектического превращения строится по­ложение о сверхкомпенсации: “... па­радоксальный органический процесс, превращающий болезнь в сверхздо­ровье, слабость в силу, отравление в иммунитет, и носит название сверх­компенсации”^[40]. С этих позиций Л.С.Выготский смотрит на “затруд­нение функций” как на возможность их совершенствования, а на дефектив­ность как на “социальную оценку”.

Итак, наша работа была посвящена анализу механизма диалектического мышления, применяемого в творчестве. Было показано, что этот механизм функционирует в народном творчестве, в творчестве дошкольников и в науч­ном творчестве, в частности в твор­честве Л.С.Выготского. Основу механизма составляет система диалек­тических умственных действий, являю­щихся эффективным инструментом диа­лектического преобразования исследуе­мой ситуации. Диалектическая транс­формация ситуаций предполагает уме­ние выделять отношения противопо­ложностей в конкретном материале.
[14]

Можно сделать вывод, что диалектиче­ское мышление представляет собой осо­бый вид умственной деятельности, который позволил Л.С.Выготскому, опираясь на анализ конкретно-истори­ческой ситуации, сложившейся в пси­хологии, сформулировать ряд прин­ципиально новых идей. Представляется также весьма вероятным, что описан­ный механизм диалектического мышле­ния лежит в основе творчества не только Л.С.Выготского, но и других авторов и входит в состав механиз­мов родового диалектического мыш­ления человека.
ЛИТЕРАТУРА:

1.      Алексеев В.П. Становление человече­ства. М., 1984.

2.      Багдасарова Н.А. Роль фольклора в активизации творческого начала в мышлении // Творческое начало в деятельности высшей шко­лы: проблемы активизации. Фрунзе; Илим, 1988.

3.      Веракса Н.Е. Роль противоречивых ситуации в развитии мышления детей // Раз­витие мышления и умственное воспитание до­школьника / Под ред. Н. Н. Поддьякова, А.Ф. Говорковой. М., 1985.

4.      Веракса Н. Е. Развитие предпосылок диалектического мышления в дошкольном воз­расте // Вопр. психол. 1987. № 4.

5.      Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982.

6.      Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982!

7.      Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 3. М., 1983.

8.      Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 4. М., 1984.

9.      Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 5. М., 1983.

10.  Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 6. М., 1984.

11.  Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1987.

12.  Гегель Г.В. Работы разных лет: В 2 т. Т. 2 М., 1971.

13.  Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М., 1987.

14.  Давыдов В.В. Виды обобщения в обу­чении. М., 1972.

15.  Итальянские народные сказки. М., 1981.

16.  Макаров М.Г. Сложность и вариатив­ность категорий диалектики. Л., 1988.

17.  Мальцев В.И. Очерк диалектической логи­ки. М., 1966.

18.  Народные русские сказки / Под ред. А. Н.Афанасьева. М., 1979.

19.  Тулмин С. Моцарт в психологии // Вопр. философии. 1981. № 10.

20.  Чешские народные сказки / Под ред. Е. М. Кульды, П. Ш. Кубина. М. 1956.

1	См., например: Возрастная и педагогиче­ская психология / Ред. М. В. Гамезо и др. М., 1984. С. 56
2	Багдасарова Н.А. Роль фольклора в активизации творческого начала в мышлении // Творческое начало в деятельности высшей школы: проблемы активизации. Фрунзе; Илим, 1988.
3	Народные русские сказки / Под ред. А. Н.Афанасьева. М., 1979. с.247
4	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 6. М., 1984. с.115
5	Итальянские народные сказки. М., 1981. с. 19
6	Гегель Г.В. Работы разных лет: В 2 т. Т. 2 М., 1971. с. 152
7	Веракса Н.Е. Роль противоречивых ситуации в развитии мышления детей // Развитие мышления и умственное воспитание дошкольника / Под ред. Н. Н. Поддьякова, А.Ф. Говорковой. М., 1985; Веракса Н. Е. Развитие предпосылок диалектического мышления в дошкольном возрасте // Вопр. психол. 1987. № 4.
8	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с. 423
9	Тулмин С. Моцарт в психологии // Вопр. философии. 1981. № 10
10	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с. 427—428
11	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 5. М., 1983. с.37
12	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с.419
13	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с. 420-421
14	Мальцев В.И. Очерк диалектической логики. М., 1966
15	Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1987. с.11
16	Выготский Л.С. Психология искусства. М., 1987. с.14
17	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 3. М., 1983. с.9
18	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 3. М., 1983. с.16
19	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. с.13
20	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с.410
21	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 4. М., 1984. с.258
22	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 6. М., 1984. с.66
23	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 6. М., 1984. с.67
24	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. с.22
25	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с.138
26	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. с.15
27	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. с.17
28	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. с.247
29	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с.294
30	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 6. М., 1984. с. 105
31	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 4. М., 1984. с.260
32	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 4. М., 1984. с.259
33	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 2. М., 1982. с.55
34	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с.312
35	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 3. М., 1983. с.23
36	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 3. М., 1983. с.27
37	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. М., 1982. с.335-336
38	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 4. М., 1984. с.253
39	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 6. М., 1984. с.98
40	Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 5. М., 1983. с.35

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

 

ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ И ТВОРЧЕСТВО

 

Н. Е. ВЕРАКСА

 

Признание диалектичности природы предполагает необходимость ее адекватного отражения на всех этапах исторического развития общества и позволяет рассматривать диалектическое мышление как родовую форму умственной деятельности человека. В свете этой идеи становятся понятными результаты, полученные в антропологии, этнографии и лингвистике. Они позволяют, таким образом, говорить о существовании родового механизма диалектического мышления. Главная трудность заключается в том, чтобы выделить этот механизм на фоне многообразного содержания, перерабатываемого сознанием.

Мы предположили, что в механизм диалектического мышления входят способы оперирования отношениями противоположности. Именно противоположность, а не то конкретное содержание, которому они имплицитно присущи, выступили в качестве единиц диалектического мышления. Это не означает, что диалектическое мышление бессодержательно и сводится только к оперированию противоположностями, но последнее представляет, на наш взгляд, его характерный, отличительный признак. Анализ противоположностей в качестве инвариант диалектического мышления позволил определить его психологическую специфику как мышления, ориентированного на отношения противоположности. Намеченный подход сделал возможным также поиск и идентификацию инвариантных стратегий диалектических преобразований. В ходе исследования удалось выделить ряд стратегий, которые были названы диалектическими умственными действиями на том основании, что каждая стратегия имеет свою направленность и ей можно поставить в соответствие определенную инвариантную диалектическую цель.

В рамках данной статьи мы остановимся на нескольких сторонах диалектических действий: объединении, опосредствовании, обращении и превращении, входящих в состав рассматриваемого механизма диалектического мышления. Действие диалектического объединения направлено на установление в анализируемой целостности отношений противоположности. Действие диалектического опосредствования направлено на поиск таких целостностей (объектов, понятий, условий, явлений и т.п.), которые характеризуются наличием заранее определенных противоположностей. Действие диалектического обращения направлено на обратный анализ объектов, т.е. такой, в ходе которого начало и конец — а это тоже противоположности — как бы меняются местами. Цель действия превращения заключается в рассмотрении объекта как противоположного самому себе. Данные действия обладают рядом особенностей, среди которых нужно обратить внимание на две. Во-первых, они показывают, что диалектическое мышление незамкнуто внутри себя, оно постоянно обращается к практическому опыту, к конкретному содержанию, отраженному в

 

6

 

представлениях и понятиях. Во-вторых, они несут элемент продуктивности, связанный с диалектическими преобразованиями исходной ситуации. Приведем тривиальный пример. Если рассмотреть такой процесс, как переход утра в вечер, в нем можно увидеть такое промежуточное содержание, которое мы называем словом «день». Если же совершить диалектическое обращение, т. е. рассмотреть этот процесс в обратном порядке, от вечера к утру, мы фактически переходим к другому процессу, с другим содержанием — «ночь». Этот продуктивный по отношению к исходному результат был получен благодаря диалектическому преобразованию.

На основании сказанного можно сформулировать гипотезу, что механизм диалектического мышления, являясь родовым, универсальным, входит в состав механизмов человеческого творчества.

Доказательство этой гипотезы мы проводили в трех планах. Прежде всего мы изучали формы народного творчества и, в частности, такого его архаического вида, как сказка. Мы полагали, что в текстах сказок разных народов мира будут обнаружены структурные конструкции, соответствующие механизму оперирования противоположностями. В исследовании, проведенном совместно с Н.А. Багдасаровой [2], было показано, что в сказках этот механизм представлен достаточно отчетливо. Более того, оказалось, что существуют специальные сказки, прямо моделирующие отдельные диалектические преобразования.

В качестве примера рассмотрим, как моделируется схема диалектического опосредствования. В русской сказке «Мудрая дева» [18; 247] царь говорит: «Когда дочь твоя мудра, пусть наутро сама ко мне явится — ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, ни без подарочка». В тексте подчеркивается, что это «хитрая задача». Видимо, хитрость заключается в характере требований. Они как раз и соответствуют действию диалектического опосредствования. Действительно, героине сказки заранее задаются противоположности. От нее требуется найти такую ситуацию, для которой одновременное существование этих взаимоисключающих, противоположных свойств окажется правомерным. Подобная схема воспроизводится и в чешской сказке «Хитроумная дочь». Король говорит пастуху: «Так вот, передай своей дочери: если она явится ко мне ни пешком, ни верхом, ни голая и ни одетая, ни днем и ни ночью... то я женюсь на ней» [10; 115]. Аналогичны требования короля из итальянской народной сказки «Находчивая девушка»: «Завтра ты должна явиться ко мне ни одетой, ни раздетой, и остановишься ни внутри моего дворца, ни снаружи» [15; 19]. Девушка остановилась на пороге. В сказке подчеркивается, что порог и есть то место, которое обладает одновременно двумя противоположными свойствами «ни внутри, ни снаружи». Порог разграничивает внутреннюю территорию дворца и наружную. В этой связи интерес представляет замечание Г.В.Ф. Гегеля: «Различие одного нечто от другого сначала заключается в границе, как середине между ними, в которой они и суть, и не суть» [12; 152]. Опосредствование, предложенное в сказке, оказалось весьма диалектичным. В сказках моделируются и другие диалектические действия.

 

Второе направление доказательства гипотезы осуществлялось в ходе изучения диалектического мышления дошкольников. Было показано, что уже в дошкольном детстве дети могут применять диалектические мыслительные действия, давать продуктивные решения, познавать сложное внутреннее строение объектов, не представленное наглядно [3], [4]. Определенный интерес представляют результаты изобразительной деятельности, полученные по специально разработанной методике. Детям предлагали творческое задание: нарисовать необычного человека, куклу, ложку, стул, автомобиль и т. д. Мы полагали, что наряду с репродуктивными рисунками дошкольники будут также выполнять рисунки, построенные путем диалектических трансформаций знакомых объектов. Полученные результаты показали, что

 

7

 

действительно имеется категория рисунков, построенных путем диалектических преобразований знакомых, обычных предметов, что и делает их в глазах ребенка необычными. Важно то, что такие рисунки появляются в изобразительной деятельности с творческой задачей создания нового спонтанно. Тем самым доказывается, что диалектическое мышление входит в состав механизмов детского творчества. Например, дети рисуют человека-робота, правая половина которого человек, а левая — робот. Этот человеко-робот явно представляет собой продукт объединения противоположностей. Некоторые дети рисуют куклу, которая одновременно является и мальчиком и девочкой и т.п. Своеобразно проявляется в рисунках схема обращения. Необычное в этом случае достигается путем обращения таких противоположностей, как верх и низ. Необычным оказывается такой человек, который ходит вверх ногами. Необычной оказывается кукла, которая, когда стоит вниз головой, превращается в елку и т. д. В рисунках были обнаружены все указанные диалектические преобразования, что говорит об участии диалектического мышления в творческой деятельности детей.

Особый интерес, которому главным образом и посвящена данная статья, связан с доказательством гипотезы о механизме диалектического мышления при анализе научного творчества. Если действие этого механизма характерно для научных работ талантливых авторов, то появляются весьма серьезные основания говорить о перспективности намеченного подхода к пониманию диалектического мышления. Поэтому мы обратились к трудам Л.С. Выготского. Его творчество в области психологии продолжает привлекать к себе пристальное внимание ученых как у нас, так и за рубежом. Необходимо отметить, что содержательный анализ текстов психологических произведений Л.С. Выготского не входил в нашу задачу. Мы стремились показать продуктивность применения Л.С. Выготским данного механизма диалектического мышления, основу которого, как уже отмечалось, составляют диалектические умственные действия.

Но прежде необходимо сделать пояснение к пониманию творческого процесса. Представляется достаточно очевидным, что творческая деятельность есть не непосредственное, эзотерическое открытие нового, взятое вне конкретно-исторической ситуации, а такой процесс, в ходе которого новый продукт выступает как новый относительно исходного научного знания и является результатом трансформации, переработки последнего. Подобный взгляд не чужд позиции Л.С. Выготского. Заканчивая исследования кризиса психологической науки, он писал: «Такова рефлексология. Эта последняя подчеркивает, что она отказывается от традиций, строит на пустом и новом месте... надо очень механически и неисторически смотреть на науку, чтобы не понимать вовсе роли преемственности и традиции, даже при перевороте» [5; 423].

Труды Л.С. Выготского поражают прежде всего высокой психологической культурой, другими словами, знанием исходного «материала», который и служил основой для последующих преобразований. Однако сказать, что творчество Л.С. Выготского базируется на переосмыслении состояния психологической науки в первой четверти нашего столетия — значит сказать очень мало. Гораздо важнее попытаться понять своеобразие того творческого инструмента, который позволил быть Л.С. Выготскому настолько продуктивным, что некоторые авторы сравнивают его с Моцартом [19].

Мы полагаем, что творческая деятельность Л.С. Выготского во многом определялась применением диалектического мышления. Сам Л.С. Выготский подчеркивал, что он диалектик, что диалектическая психология должна осознать свое развитие, не должна отказываться «от наследства» [5; 427—428] , оставленного другими психологами, что «все истинно научное мышление движется путем диалектики» [9; 37], «что единственно правомерным приложением марксизма к психологии

 

8

 

было бы создание общей психологии — ее понятия в непосредственной зависимости от общей диалектики, ибо она есть диалектика психологии ...» [5; 419].

Однако Л.С. Выготский предупреждает, что диалектический материализм «есть наука самая абстрактная. Непосредственное приложение диалектического материализма к биологическим наукам и психологии, как это сейчас делается, не идет дальше формально-логических, схоластических, словесных подведении под общие, абстрактные, универсальные категории частных явлений, внутренний смысл и соотношение которых неизвестны» [5; 420— 421]. Фактически здесь отмечено, что диалектика может быть применена в психологии как диалектически, так и метафизически. Позднее на возможность метафизического оперирования диалектическими категориями указал советский философ В.И. Мальцев [17]. Поэтому, анализируя творчество Л.С. Выготского, мы старались раскрыть тот механизм мыслительной деятельности, который позволял ему подходить диалектически к решению психологических проблем.

Таким образом, конкретизировав гипотезу исследования, мы предположили, что творчество Л.С. Выготского во многом было обусловлено применением описанного механизма диалектического мышления.

Овладение умственными действиями связано с овладением средствами мышления. Поэтому диалектическое мышление должно включать в себя умение устанавливать отношения противоположности между различными содержательными единицами анализируемого целого: например, понятиями, положениями, теориями и т.д. Как только такие отношения установлены, сами единицы могут использоваться в качестве средств диалектических преобразований.

Если Л.С. Выготский опирался в своем анализе на указанный механизм диалектического мышления, то характерная особенность его творчества должна заключаться в подчеркивании, выделении противоположностей. При чтении работ, Л.С. Выготского действительно складывается впечатление, что он проводил анализ со специальной целью: установить противоположные тенденции.

Рассмотрим ряд примеров. Разбирая научную ситуацию в работе «Психология искусства», он писал: «Две области современной эстетики — психологической и непсихологической — охватывают почти все, что есть живого в этой науке» [11; 11]. Обращает на себя внимание характерное для Л.С. Выготского выделение во всей эстетике двух главных линий: «психологической» и «непсихологической», выступающих в качестве двух противоположностей, охватывающих это целое, определяющих его развитие. Такой вывод следует не только из оппозиционного определения (психологическое — непсихологическое), но и из последующего пояснения: «Таким образом, на месте прежней вражды мы находим намечающееся примирение и согласование психологического и антипсихологического направления в эстетике...» [11; 14]. В другой работе Л.С. Выготский прямо говорит: «... сейчас ближайшей и единственной целью наших рассуждений является противопоставление двух принципиальных точек зрения на процесс психического развития ребенка» [7; 9]. Противопоставление и есть установление отношений противоположности. Причем оно является не самоцелью, а начальным этапом научного анализа: «... мы должны попытаться ближе определить сущность одной и другой точек зрения и вместе с тем наметить отправной пункт нашего собственного исследования»  [7; 9]. Характерно то, что Л.С. Выготский доводит противопоставление до крайнего состояния, до взаимоисключения: «Или — или. Физиология или математика духа... Повторим снова: вечные законы природы или вечные законы духа...» [7; 16].

Еще один пример установления противоположностей с подчеркиванием их взаимоисключения находим в работе «Мышление и речь»: «Нам думается, что следует различать двоякого рода анализ, применяемый в психологии.

 

9

 

Исследование всяких психических образований необходимо предполагает анализ. Однако этот анализ может иметь две принципиально различные формы. Из них одна, думается нам, повинна во всех тех неудачах, которые терпели исследователи при попытках разрешить эту многовековую проблему, а другая является единственно верным начальным пунктом...» [6; 13]. Как видно, две формы анализа не просто различны, они противоположны: одна принципиально правильная, другая нет, т. е. одна исключает другую.

Особенно яркий пример, показывающий остроту диалектического мышления в вопросе установления отношений противоположности, содержится в следующем рассуждении: «Но ведь принципиальное решение нисколько не зависит от количественной постановки вопроса. Одно из двух: или бог есть, или его нет; духи мертвых или являются, или нет; душевные явления или (для Дж. Уотсона — спиритические) нематериальны, или материальны. Ответы вроде того, что бог есть, но очень маленький; или духи мертвых не приходят, но маленькие частички их очень редко залетают к спиритам; или психика материальна, но отлична от прочей материи, анекдотичны. В. И. Ленин писал богостроителям, что он мало отличает их от богоискателей: важно вообще принять или изгнать чертовщину, а  принимать синего или желтого черта — не велика разница» [5; 410].

Итак, специфика творческого метода Л.С. Выготского заключается в том, что, прежде чем выдвигать свои продуктивные идеи, он всякий раз старался в исследуемом вопросе выделить отношения противоположности, как бы свести все многообразие содержания к двум главным полюсам.

Если ограничиться только констатацией, то установление отношений противоположности не представляет ценности. Об этом говорил и Л.С. Выготский. Видимо, необходимость подобной процедуры вызвана характером аппарата мышления, продуцировавшего творческие идеи. Мышление, оперирующее противоположностями, мы называем диалектическим. Момент же продуктивности диалектических преобразований заключен в переходе от абстрактных отношений противоположности к их конкретному воплощению в единицах анализируемого целого. В этом случае движение диалектического мышления идет по следующему пути: выделение отношений противоположности в конкретном материале, оперирование противоположностями на абстрактном уровне и конкретизация диалектического преобразования. Естественно, что выделить в чистом виде оперирование противоположностями как инвариант диалектического мышления не представляется возможным, так как оно имплицитно присуще любому диалектическому акту. Но можно попытаться описать применение отдельных диалектических действий в конкретных ситуациях и таким образом подойти к пониманию своеобразия продуктивности творчества Л.С. Выготского в психологии.

Прежде всего остановимся на действии диалектического объединения. Выше были рассмотрены случаи, когда Л.С. Выготский устанавливал отношения противоположности в рамках такого целого, как психологическая наука или ее отрасль. Другими словами, он применял действие объединения. Однако, если это действие входило в состав механизма диалектического мышления Л.С. Выготского, оно, несомненно, должно было использоваться и в анализе целостностей другого уровня, например при анализе психических явлений.

Рассмотрим отрывок из его рассуждений: «Следует признать, что к началу каждого возрастного периода складывается совершенно своеобразное, специфическое для данного возраста, исключительное, единственное и неповторимое отношение между ребенком и окружающей его действительностью, прежде всего социальной. Это отношение мы и называем социальной ситуацией развития в данном возрасте» [8; 258]. Своеобразие этого примера заключается в том, что здесь достаточно отчетливо представлено применение действия диалектического

 

10

 

объединения. Действительно, анализируя такой феномен, как кризис развития, Л.С. Выготский выделяет две взаимодействующие стороны: ребенок как существо социальное, т. е. как личность, и социальное окружение, общество, выступающие как противоположности в системе «личность — общество». Только метафизическое мышление может стремиться доказывать, что либо между личностью и обществом нет противоположения, рассматривая их как явления одного порядка, либо личность и общество не имеют общего, т. е. рядоположены. Продуктивность подхода Л.С. Выготского выразилась в понятии социальной ситуации развития. Однако даже в современных учебниках психологии смысл этого понятия, указывающего на наличие взаимополагающих и взаимоисключающих отношений противоположности, носителем которых является ребенок, но не как организм, а как личность, с одной стороны, и его окружение как носитель социальных отношений — с другой, ускользает1.

Действие объединения было применено Л.С. Выготским также при анализе развития ребенка: «... уже внутри общего процесса развития ясно различаются две основные линии, качественно своеобразные,— линия биологического формирования элементарных процессов и линия социально-культурного образования высших психических функций, из сплетения которых и возникает реальная история детского поведения» [10; 66]. И в этом случае речь идет не о двух сторонах, а о противоположностях: биологическое — социальное. Отношение между ними Л. С. Выготский также обозначает специальным термином, подчеркивая его как особое отношение, ранее не выделявшееся психологами: «Эти два момента — историю развития высших психических функций и их генетической связи с натуральными формами поведения — мы и обозначаем как естественную историю знака» [10; 67].

На применении действия диалектического объединения строится подход к пониманию сущности аффективной и когнитивной сфер ребенка [6; 22], когда Л.С. Выготский говорит об их единстве. Однако идея единства останется нераскрытой, если не установить отношений противоположности. Дело в том, что сам термин «единство» отражает ту форму, в которой только и могут существовать противоположности. Вне отношений противоположности термин «единство» не имеет смысла. Вместо него можно употреблять другие: целое, однородное и т. п. Поэтому главная мысль, которую высказал Л.С. Выготский, в том и заключается, чтобы смотреть на аффект и интеллект как на противоположности, находящиеся в особом отношении — в отношении единства.

Рассмотрим еще один пример применения действия диалектического объединения, касающийся понимания Л.С. Выготским психологических функций. Он писал: «Диалектическая психология отказывается и от того, и от другого отождествления; она не смешивает психические и физиологические процессы, она признает несводимое качественное своеобразие психики, она утверждает только, что психологические процессы едины. Мы приходим, таким образом, к признанию своеобразных психофизиологических единых процессов, представляющих высшие формы поведения человека, которые мы предлагаем назвать психологическими процессами, в отличие от психических и по аналогии с тем, что называется физиологическими процессами» [5; 138]. Здесь прослеживается та же стратегия анализа, что и в предыдущих случаях: устанавливается отношение противоположности (например, психическое — физиологическое), рассматривается как единое и называется (психологическое), что составляет уже продуктивный момент.

Дело в том, что называние отражает тенденцию перевода единого в конкретное целое. Однако следует признать, что введение нового термина для обозначения вскрытых отношений противоположности, таких, как «социальная ситуация развития», «естественная

 

11

 

история знака», «единство аффективных и интеллектуальных процессов», «психологическое явление», представляет собой лишь первый шаг продуктивного диалектического преобразования.

Дальнейшее продвижение диалектического мышления по линии продуктивности преобразований связано с применением других диалектических умственных действий. Здесь прежде всего нужно отметить действие диалектического опосредствования. Применение действия связано не с придумыванием соответствующего противоположностям названия, а с подбором вполне конкретного целостного объекта или явления. Однако найти такой объект, существующий независимо от выделенных ранее абстрактных отношений, который как бы иллюстрирует их существование в действительности, удается не всегда. В этом смысле диалектическое мышление представляет собой открытую систему, которая для своего движения обязательно предполагает выход к конкретным объектам реальности и их свойствам. В тех случаях, когда объект найти не удавалось, но для того, чтобы указать направление поиска, Л.С. Выготский употреблял термины «единый», «целое» или вводил специальный термин. Например, понятие «психологический процесс», введенное Л.С. Выготским, отражало необходимость опосредствования противоположностей «психическое — физиологическое».

Л.С. Выготский стремился к рационализации оперирования на основе диалектического действия опосредствования. Обсуждая метод исследования в своей книге «Мышление и речь», он писал об особом анализе целого по единицам: «Под единицей мы подразумеваем такой продукт анализа, который в отличие от элементов обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и который является, далее, неразложимыми живыми частями этого единства» [6; 15].

Как уже отмечалось, «неразложимыми живыми частями» является единое, но существующее в форме конкретного целое. Поэтому фактически здесь ставится задача поиска конкретной формы существования противоположностей, т.е. приводится определение действия опосредствования. Доказательство данного тезиса может быть построено на исследовании характера продуктов метода анализа по единицам. Если будет показано, что они представляют собой конкретную форму опосредствования противоположностей, то, вероятно, можно говорить о правильности нашей трактовки метода как действия опосредствования.

Остановимся прежде всего на понимании Л.С. Выготским значения слова. Оно и есть, по Л.С. Выготскому, конкретная форма существования противоположностей: мышление — речь. Вся суть заключается в том, что речь и мышление берутся как противоположности, и это достаточно очевидно выражено самим Л.С. Выготским при характеристике значения: «Что оно представляет собой? Речь или мышление? Оно есть речь и мышление в одно и то же время, потому что оно есть единица речевого мышления» [6; 17].

Второй пример связан с пониманием сущности знака. Знак — это то, что опосредствует натуральное и культурное, внешнее и внутреннее, субъективное и объективное. Не нужно доказывать, что все это есть пары противоположностей. Л.С. Выготский потому и придавал такое огромное значение знаку как средству психической деятельности, что знак есть конкретная, универсальная форма опосредствования противоположностей: он объективен в силу объективности своего значения и субъективен в силу того смысла, который выделяет в знаке субъект; он натурален как элемент природы и культурен как элемент социума; он внешний, так как имеет внешнюю материальную оболочку, и внутренний, так как отражается в психике ребенка. Продуктивность проделанного Л.С. Выготским анализа развития ребенка чрезвычайна, и во многом она обусловлена применением действия опосредствования. С его помощью Л.С. Выготский выбрал знак как основание культурно-исторической теории развития высших психических функций.

 

12

 

Остановимся еще на одном примере применения действия опосредствования. В советской психологии уже давно понятие «зона ближайшего развития» занимает важное место. Конечно, все понимают, что «зона ближайшего развития имеет более непосредственное значение для динамики интеллектуального развития и успешности обучения, чем актуальный уровень развития» [6; 247]. Но не всегда подчеркивается, что это есть конкретная форма существования противоположностей, сущность развивающего обучения, при которой взрослый помогает ребенку развиваться, выступая его «органом».

В своем творчестве Л.С. Выготский применял активно еще одно диалектическое умственное действие — диалектическое обращение.

Прежде всего отметим, что Л.С. Выготский выделял действие диалектического обращения как особый метод исследования. Он писал, что «Маркс указывал на этот методологический принцип  «обратного» метода» [5; 294]. Применяя его систематически, Л.С. Выготский подчеркивал: «Не всегда ведь исследователь должен идти тем же путем ... часто выгоднее путь обратный» [5;294]. Характерна оценка, данная Л.С. Выготским теории эмоций Джеймса — Ланге: «... вопрос заключается не в том, чтобы прибавить к традиционному описанию эмоционального процесса какой-либо существенный момент, но исключительно в том, чтобы изменить последовательность этих моментов, установить истинное отношение между ними, выдвинуть в качестве источника и причины то, что прежде почиталось ее следствием и результатом» [10; 105]. Как видно, эта оценка дана целиком на основе указанного действия, применение которого рассматривается как самостоятельная цель, т. е. осознанно. Правда, остается нерассмотренной продуктивность обратного анализа. В то же время многие продуктивные моменты творчества Л. С. Выготского построены на действии обращения. Рассмотрим установление основного закона динамики возрастов. «Согласно закону силы, движущие развитие ребенка в том или ином возрасте, с неизбежностью приводят к отрицанию и разрушению самой основы развития всего возраста, с внутренней необходимостью определяя аннулирование социальной ситуации развития...» [8; 260].

Рассматривая развитие ребенка, в частности возникновение новообразований, Л.С. Выготский идет в направлении: общество — социальная ситуация развития — ребенок. Общество, создавая и определяя социальную ситуацию развития, поддерживая ее, обеспечивает условия развития ребенка, что ведет к новообразованиям в его психике. Средний член этого отношения — социальная ситуация развития — при прямом пути анализа поддерживается, утверждается. Далее Л.С. Выготский применяет обращение: «Если предшествующая задача в изучении динамики определяла путь прямого движения от социального бытия ребенка к новой структуре его сознания, то сейчас возникает следующая задача: определить путь обратного движения от изменившейся структуры сознания ребенка к перестройке его бытия» [8; 259]. Главная мысль этого отрывка заключается в том, что при «обратном» движении мышления у Л.С. Выготского промежуточное содержание — социальная ситуация развития, оцениваемая раньше как положительная,— получает противоположную оценку, отрицается. Таким образом, «перестройка социального бытия» есть вывод, полученный на основе действия обращения.

Аналогичный результат достигается и в известном анализе эгоцентрической речи ребенка. Л.С. Выготский взял за основу психологическую идею Ж. Пиаже: «Эта лейтлиния в развитии детского мышления, с точки зрения теории Пиаже, проходит, в общем, по основному тракту: от аутизма к социализированной речи... Социальное лежит в конце развития, даже социальная речь не предшествует эгоцентрической, но следует за ней в истории развития» [6; 55]. Здесь также виден прямой путь: аутизм — эгоцентрическая

 

13

 

речь — речь социализированная. В контексте этого пути важна оценка эгоцентрической речи как трансформации внутренней субстанции ребенка под влиянием внешних условий. Поэтому, по Пиаже, эгоцентрическая речь есть недостаточно социализированная внутренняя. Применяя действие диалектического обращения, Л.С. Выготский оценивает в соответствии с ним эгоцентрическую речь прямо противоположно: как недостаточно интериоризированную: «Если наша гипотеза не обманывает нас, то ход развития, который приводит к тому пункту, где исследователь отмечает богатый расцвет эгоцентрической речи ребенка, должен быть представлен в совершенно ином виде, чем это обрисовано нами выше при изложении взгляда Пиаже. Больше того, в известном смысле путь, приводящий к возникновению эгоцентрической речи, является прямо противоположным тому, который обрисован в исследованиях Пиаже» [6; 55]. Здесь отчетливо представлена специфика творчества Л.С. Выготского как диалектической переработки психологического наследия.

В заключение остановимся на краткой характеристике применения Л.С. Выготским еще одного диалектического умственного действия — действия диалектического превращения. Нужно отметить, что Л.С. Выготский также выделял превращение как особый способ преобразования. Он приводит классическую формулировку, характеризующую превращение: «Ничто от некоторого нечто есть некое определенное ничто» [5; 312]. Подход на основе действия превращения как особый тип анализа мы встречаем в следующем отрывке: «Тем самым мы формулируем — в негативной, правда, форме—основные методологические моменты, определяющие план и направление всего нашего исследования. Те же моменты в их позитивной форме должны найти свое выражение в самом исследовании» [7; 23]. Объясняя волевое поведение, Л.С. Выготский применяет диалектическое превращение: «Более сильный стимул может стать более слабым мотивом...» [7; 27]. Указывая на позитивный момент в психоанализе, он писал: «... понятие жизни в биологии доведено до большой ясности, наука им овладела... но с понятием смерти она не справилась... она понимается как нежизнь... Но смерть есть факт, имеющий и свой положительный смысл, она есть особый вид бытия...» [5; 335—336]. В приведенном примере диалектическое превращение заключается в анализе смерти как особой формы жизни. На этом же действии основано понимание негативных моментов развития: «Фактическое исследование показывает, что негативное содержание развития в переломные периоды — только обратная, или теневая, сторона позитивных изменений личности...» [8; 253]. Превращение лежит в основе постановки задач исследования: «... скажем с самого начала: теория Джеймса—Ланге должна быть признана скорее заблуждением, чем истиной, в учении о страстях. Этим мы высказали заранее основную мысль, главный тезис всей настоящей главы нашего исследования» [10; 98]. Именно на действии диалектического превращения строится положение о сверхкомпенсации: «... парадоксальный органический процесс, превращающий болезнь в сверхздоровье, слабость в силу, отравление в иммунитет, и носит название сверхкомпенсации» [9; 35]. С этих позиций Л.С. Выготский смотрит на «затруднение функций» как на возможность их совершенствования, а на дефективность как на «социальную оценку».

Итак, наша работа была посвящена анализу механизма диалектического мышления, применяемого в творчестве. Было показано, что этот механизм функционирует в народном творчестве, в творчестве дошкольников и в научном творчестве, в частности в творчестве Л.С. Выготского. Основу механизма составляет система диалектических умственных действий, являющихся эффективным инструментом диалектического преобразования исследуемой ситуации. Диалектическая трансформация ситуаций предполагает умение выделять отношения противоположностей в конкретном материале.

 

14

 

Можно сделать вывод, что диалектическое мышление представляет собой особый вид умственной деятельности, который позволил Л.С. Выготскому, опираясь на анализ конкретно-исторической ситуации, сложившейся в психологии, сформулировать ряд принципиально новых идей. Представляется также весьма вероятным, что описанный механизм диалектического мышления лежит в основе творчества не только Л.С. Выготского, но и других авторов и входит в состав механизмов родового диалектического мышления человека.

 

1. Алексеев В. П. Становление человечества. М., 1984.

2. Багдасарова Н.А. Роль фольклора в активизации творческого начала в мышлении // Творческое начало в деятельности высшей школы: проблемы активизации. Фрунзе; Илим, 1988.

3. Веракса Н. Е. Роль противоречивых ситуаций в развитии мышления детей // Развитие мышления и умственное воспитание дошкольника / Под ред. Н. Н. Поддьякова, А. Ф. Говорковой. М., 1985.

4. Веракса Н. Е. Развитие предпосылок диалектического мышления в дошкольном возрасте // Вопр. психол. 1987. № 4. С. 135 – 139.

5. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.  Т. 1. М., 1982.

6. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.   Т. 2. М. 1982.

7. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.  Т. 3. М., 1983.

8. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.   Т. 4. М., 1984.

9. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.  Т. 5. М., 1983.

10. Выготский Л. С. Собр. соч.: В 6 т.  Т. 6. М., 1984.

11. Выготский Л. С. Психология искусства. М. 1987.

12. Гегель Г. В. Работы разных лет: В 2 т. Т. 2. М., 1971.

13. Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987.

14. Давыдов В. В. Виды обобщения в обучении. М., 1972.

15. Итальянские народные сказки. М., 1981.

16. Макаров М. Г. Сложность и вариативность категорий диалектики. Л., 1988.

17. Мальцев В. И. Очерк диалектической логики. М., 1966.

18. Народные русские сказки / Под ред. А. Н. Афанасьева. М., 1979.

19. Тулмин С. Моцарт в психологии // Вопр. философии. 1981. № 10.

20. Чешские народные сказки / Под ред. Е. М. Кульды, Й. Ш. Кубина. М., 1956.

 

Поступила в редакцию 10.XI 1988 г.

---