ГЛАВА I
     Судно, идущее по Ладожскому озеру от острова Ковевца к Валааму, по пути причаливает у Корелы, и пассажиры из любопытства едут на лошадях в этот пустынный и бедный, хотя и очень старый русский поселок. Отправившись дальше, пассажиры рассуждают, зачем “неудобных в Петербурге людей” ссылать далеко, когда совсем рядом есть такое место, где апатия населения и скупая, невзрачная природа одолеют всякое свободомыслие. Кто-то из пассажиров, путешествующий здесь часто, рассказывает, что в раз- ное время сюда действительно ссылали, да только все ссыльные долго тут не выдерживали. Один, например, повесился. “И прекрасно сделал”, — заметил пассажир, “склонный к философским обобщениям и политической шутливости”. Другой, по всей видимости купец, человек религиозный, возражает — ведь самоубийцы целый век будут мучиться. За них даже никтомолиться не может.
    И тут против обоих оппонентов выступил пассажир, на которого как-то не обращали внимания, что было странно. “Это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета: так странно отливала его проседь. Он был одет в по-слушничьем подряснике с широким монастырским ременным поясом и в высоком черном суконном колпачке... Этому новому нашему сопут-нику... по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого”.
    Видно было, что это человек бывалый, много повидавший. Держался он смело и самоуверенно, хотя и несколько развязно. Он заявил, что есть такой человек, который облегчает положение самоубийц. Это попик-пьяница в одном селе московской епархии, который молится за самоубийц. Его было чуть не расстригли. Говорят, что уже было решение лишить его места. Попик от горя даже перестал пить и решил покончить с собой — в таком случае владыко сжалится над его семьей и даст дочери жениха, который и займет его место.
    А епископ однажды после трапезы задремал и видит, будто к нему в келью входит преподобный Сергий и просит пожалеть недостойного попика. Епископ решил, что это был просто сон, и ничего делать не стал. Вот он снова ложится спать, и снится ему, как воинство под темным знаменем волочет за собой толпу скучных теней, и все они кивают грустно владыке и просят: “Отпусти его! — он один за нас молится”. Епископ призывает к себе этого самого попика, и тот сознается, что да, действительно молится за самоубийц. Владыко благословил попика и опять его на место отправил. В процессе разговора выяснилось, что разговорчивый пассажир всего лишь инок, а когда-то был конэсером, то есть он знаток лошадей и состоял при ремонтерах для их руководствования, отобрал и отъездил не одну тысячу коней. Пассажир говорит, что в своей жизни многое испытал, ему довелось быть и на конях, и под конями, и в плену был, и воевал, и сам людей бил, и его увечили. А в монастырь пришел всего несколько лет назад. “Всю жизнь свою я погибал и никак не мог погибнуть”, — говорит он. Тут все подступили к нему с просьбой рассказать о своей жизни. Тот согласился, но только рассказывать он будет с самого начала.
    ГЛАВА II
    Бывший конэсер Иван Северьяныч, господин Флягин начал свой рассказ с того, что он происходит из дворовых людей графа К. из Орловской губернии. Мать его умерла при родах, отец его был кучером, и вырос мальчик при отце на кучерском дворе. Вся его жизнь проходила на конюшне, он полюбил лошадей и хорошо их изучил. В одиннадцать лет его стали использовать как форейтора, а поскольку физически он был еще довольно слаб для дальней дороги, то его привязывали ремнями к седлу и к подпругам. Это было очень тяжело, в дороге, бывало, он даже терял сознание, но постепенно привык. У форейторов была дурная привычка — стегать кнутом того, кто загораживает дорогу. Вот так однажды Иван, когда вез графа в монастырь, убил одного старика, спавшего на возу. Граф уладил дело с игуменом, отправив осенью в монастырь обоз с овсом, мукой и сушеными карасями. А ночью приходит к Ивану во сне тот монах, которого он засек, и плачет. Он сообщает Ивану, что тот был у матери моленып сын и обещанный. То есть мать обещала его Богу. “Будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и тогда ты вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы”, — сказал монах и исчез.
    Через некоторое время граф с графиней решили повезти дочь в Воронеж к врачу. В селе Крутом остановились покормить коней, и снова появился тот монах и посоветовал Ивану поскорее проситься у господ в монастырь — они его отпустят. Иван не захотел. Вместе с отцом они запрягли лошадей и поехали, а там была очень крутая гора, сбоку обрыв, где погибало много народу. При спуске лопнул тормоз, и весь шестерик понесся вниз к обрыву. Отец спрыгнул с козел, а Иван бросился на дышло и повис на нем. Передовые лошади сгинули в пропасти, а экипаж остановился, упершись в коренников, которых Иван дышлом подавил. Тут вдруг он опомнился и от страха и сам полетел вниз. Но чудом остался в живых — сорвался на глиняную глыбу и скатился, как на салазках. Граф предложил Ивану, у которого прозвище было Голован, просить все, что захочет, а он по глупости попросил гармошку, да тут же и бросил ее.
    ГЛАВА III
    У себя в конюшне Голован завел парочку голубей. Появились птенчики. Одного Голован сам случайно задавил, лаская, а второго съела кошка, которая повадилась лазать к голубям. Он ее поймал и отрубил ей хвост. Оказалось, что это кошка графининой горничной, Голована повели в контору к немцу-управителю, велели высечь и поставили бить камешки молотком для дорожек в саду. Этого он уж стерпеть не мог и решил повеситься. Пошел с веревкой в лес, все наладил, соскочил с сука — и упал на землю, а над ним стоит цыган, который и перерезал веревку. Тот позвал его с собой. “А вы кто такие и чем живете? Вы ведь небось воры? ...А при случае вы, пожалуй, небось и людей режете?” Именно все так и было. Иван подумал-подумал, махнул рукой, заплакал и пошел в разбойники.
    ГЛАВА IV
    Хитрый цыган, чтоб не дать парню опомниться, и говорит, что для того, чтобы он ему поверил, пусть он выведет из графской конюшни пару лучших коней. Они скакали всю ночь, потом коней продали, и цыган обманул Голована, дав ему почти что ничего. Парень пошел к заседателю объявиться, что он беглый крепостной, а писарь, которому он рассказал свою историю, и говорит ему, что за плату сделает ему отпускной вид. Пришлось отдать все: серебряный целковый, серьгу из уха и нательный крест. Голован пришел в город Николаев и стал там, где собирались искавшие работу. Огромный-преогромный барин, больше самого Ивана, всех от него оттолкнул, схватил за обе руки и поволок за собой. Дома расспросил его, кто он и что, и, узнав, что он жалел голубят, очень обрадовался. Оказалось, он нанимает Голована в няньки. От него убежала жена и осталась маленькая дочка, а ухаживать некому. “А как я в этой должности справлюсь?” — Пустяки... Ведь ты русский человек. Русский человек со всем справится”, — говорит новый хозяин. Купили козу, и Иван стал нянькой и очень привязался к ребенку. Так продолжалось до лета. Иван заметил, что у девочки кривоватые ножки — он стал носить ее к лиману и по совету лекаря закапывать ножки в песок. Но однажды вдруг появляется дама, мать девочки, и начинает просить, чтобы Иван отдал ей дочь. Голован ни в какую. На следующий день он снова берет с собой козу и ребенка и отправляется к лиману. А барыня уже там. И так изо дня в день, довольно долго. И вот наконец она приходит последний раз — прощаться и говорит, что ее ремонтер сам сейчас придет. Он очень много выиграл в карты и хочет дать Ивану тысячу рублей в обмен на ребенка. Иван не соглашается. И вот видит Иван — идет по степи улан-ремонтер, такой осанистый, руки в боки... Поглядел Иван на улана и думает: “Вот бы мне отлично с ним со скуки поиграть”. И решает он, если только улан скажет что-то не то, Иван ему нагрубит, а там, может, и до драки дело дойдет, чего Ивану очень хотелось.
    ГЛАВА V
    Стоит Иван и думает, как бы ему лучше этого офицера раздразнить, чтобы он сам стал на него нападать? А барыня жалуется, что, мол, ребенка не отдают. Ремонтер гладит ее по головке и говорит, что, мол, ничего, сейчас он деньги покажет, у Ивана глаза и разбегутся, а если нет, то он просто силой отберет ребенка. Он подает Ивану пучок ассигнаций, а тот вырвал бумажки, поплевал на них да и бросил — мол, поднимай сам. Ремонтер покраснел и бросился на Ивана, но с ним разве кто справится при такой комплекции. Он только слегка пихнул ремонтера, тот и полетел. Этот ремонтер хоть и был физически слаб, но характером горд и благороден. Он не стал подбирать с земли своих денег. Иван кричит ему, чтобы подобрал, но он не поднял, а бежит и хватается за дитя. Иван взял девочку за вторую ручку и говорит: “Ну, тяни его: на чью половину больше оторвется”. Ремонтер выбранился, плюнул Ивану в лицо, отпустил ребенка и тянет за собой барыню, а та рыдает, повернулась лицом к дочери и тянет к ней руки, “точно живая, пополам рвется, половина к нему, половина к дитяти”... И тут от города бежит барин, отец девочки, палит из пистолета и кричит: “Держи их, Иван! Держи!” А Иван вместо этого догнал барыньку с уланом и отдал им ребенка; попросил только, чтобы и его с собой увезли, потому что барин его правосудию сдаст, у него паспорт поддельный.
    Приехали в Пензу, а офицер и говорит Ивану, что не может его при себе держать, ведь у него нет паспорта. Дал он ему двести рублей. Ивану очень не хотелось никуда идти, он очень девочку любил, но делать нечего. Попросил только, чтобы улан ударил его за то, что там, у лимана, побил его. Офицер лишь рассмеялся. Решил Иван идти и сдаться в полицию, а прежде выпить чаю в трактире. Долго пил, потом пошел походить. Перешел реку Суру, а там стоят конские косяки и при них татары в кибитках. Вокруг самой пестрый толпится народ: штатские, военные, помещики. Посереди сидит на пестрой кошме длинный степенный татарин в золотой тюбетейке. Это был, как узнал Иван, хан Джангар, первый степной коневод. Его табуны ходили от самой Волги до самого Урала. Хотя вся эта земля и принадлежит России, но царит там хан Джангар. В это время татарчонок пригнал к хану необыкновенной красоты и стати белую кобылку. Начался торг. Вскоре все отказались, кроме двоих — эти уже начали предлагать не только деньги, но и седло, и халат, и даже дочь. Тут все татары стали кричать, чтобы до разорения друг друга не довели. Русский, стоявший рядом с Иваном, объясняет ему, как будет дело решено. Хану Джангару дадут, сколько он просит, а кому коня взять, с общего согласия наперепор пустят. Объяснять, что это такое, сосед не стал, сказал, что увидит сам. Оба соперника, раздевшись до пояса, сели на 304
    землю друг против друга и взялись левой рукой за левую, ноги растопырили и уперлись ступнями. Каждому подали по нагайке, и они стали цруг друга хлестать. Сосед Ивана между тем объяснял ему тонкости — как надо бить, чтобы продержаться дольше соперника. Кто победит, тот возьмет кобылу. Победивший, весь в крови, положил кобылице на спину свой халат и бешмет, сам животом на нее вскинулся и уехал. Иван хо-ел уже уходить, но его новый знакомый задержал его — должно случиться что-то еще.
    ГЛАВА VI
    Все так и вышло. Прискакал татарчонок на караковом жеребце, какого и описать нельзя. Снова начался горячий торг. Среди толпы был и знакомый ремонтер, но он даже и не надеялся получить этого коня. Иван предложил ему заполучить его — он будет пороться с соперником. И победил. Он запорол соперника до смерти, о чем сообщил пораженным пассажирам добродушно и бесстрастно. Увидев ужас у них в глазах, счел нужным дать пояснение. Этот татарин считался первым батыром во всех Рунь-песках, поэтому не хотел уступить ни за что, а Ивану очень помог грош, который он сунул в рот. Он его все время грыз, чтобы боли не чувствовать, а “для рассеянности мысли” в уме удары считал, хотя потом и сбился со счета. Ивана русские решили вести в полицию. Он бросился бежать, скрылся в толпе, а татары помогли ему. И вместе с татарами Иван ушел в степи, где и пробыл одиннадцать лет не по собственному желанию. Татары обращались с ним хорошо, но чтобы он не убежал, произвели над ним жестокую операцию: срезали пласт кожи на пятках и набили туда рубленого конского волоса, потом раны закрыли и зашили. После такой манипуляции человек не мог ступить на пятку, мог ходить только враскоряку или на коленях. И при этом татары обращались с ним хорошо, дали ему жену, потом еще одну, а у другого хана, у Агашимолы, который украл Ивана у Отучева, ему дали еще две жены. Этот Агашимола был из дальней орды и позвал Ивана полечить его ханшу, за что обещал хозяину Ивана много голов скота. Тот его и отпустил. А Агашимола его обманул — поскакал с Иваном совсем в другую сторону. Пассажиры поинтересовались, что еще произошло с Иваном. Тот продолжил рассказ.
    ГЛАВА VII
    Агашимола больше уже не отпустил Ивана. Он дал ему еще двух жен. Иван их не любил. Все жены нарожали ему детей, которых он своими не считал, потому как не крещены. Родительских к ним чувств никаких не испытывал. Очень тосковал по России. Кругом степь и степь... Иногда чудился монастырь или храм, тогда Ивану вспоминалась крещеная земля, и он плакал. Иван описывает жизнь и быт татар на солончаках над Каспием. Вспоминает, как молился — так молился, что “даже снег инда под коленами протает и где слезы падали — утром травку увидишь”. “А все прошло, слава богу!” — молвил он, сняв свой монастырский колпачок и перекрестясь.
    Всех интересовало, как же Ивану Северьянычу удалось выпрацить свои пятки, каким образом он убежал из татарских степей и попал в монастырь? И тот продолжил свой рассказ. ГЛАВА VIII
    Пленник потерял всякую надежду вернуться на родину, и даже тоска стала ослабевать. Но однажды среди татар вдруг началось какое-то оживление. Оказалось, прибыли двое миссионеров, “два белых муллы, имеют от белого царя охранный лист и далеко идут свою веру уставлять”. Иван бросился к юрте, где они находились. Он так обрадовался, что видит русских, что упал им в ноги и зарыдал. И они обрадовались, говорят: “Видите! Видите? как действует благодать, вот она уже одного вашего коснулась, и он обращается от Магомета”. Когда им сказали, что Иван вовсе не мусульманин, а из русских, они остались очень недовольны. Иван бросился к ним с мольбой, чтобы вызволили его из плена, где он находится уже одиннадцатый год и вон как изувечен. Те и слушать его не не стали, а занялись дальше своей проповедью. Иван выбрал момент, когда священники остались одни, и снова пошел к ним, попросил их, чтобы попугали татар гневом русского царя, сказали им, что он не велит азиатам держать его подданных в плену, или, еще лучше, пусть дадут татарам выкуп за Ивана, а он будет им служить. Те в ответ заявили, что выкупа у них нет, а пугать неверных им не позволено, они соблюдают с ними политику вежливости. Ему же, Ивану, остается только молиться и уповать на Бога. Пусть он помнит свою христианскую веру, а они за него спокойны. Их забота о тех, кто пребывает во тьме. Они показали Ивану книжку со списком татар, которых они якобы присоединили к христианству. Иван больше не стал с ними говорить и ушел; но как-то один из его сыновей приходит и говорит, что на озере мертвец лежит. Это был один из тех проповедников. Иван его похоронил по-христиански. Татары погубили и одного иудейского миссионера, который тоже к ним как-то зашел. Они закопали его по шею в песок и стали требовать, чтобы сказал, куда деньги спрятал. Но как же Иван Северьяныч вырвался из плена? “Чудом спасен”, — ответил он. Чудо это сотворил Талафа, индиец.
    ГЛАВА IX
    После гибели миссионеров прошел почти год, когда пригнали двоих. Кто они и откуда, понять было невозможно. Говорили они на каком-то своем языке. “Оба не старые, один черный, с большой бородой, в халате, будто и на татарина похож, но только халат у него не пестрый, а весь красный, и на башке острая персианская шапка; а другой рыжий, тоже в халате, но этакий штуковатый, все ящички какие-то при себе имел...” Говорили, будто они пришли из Хивы коней закупать, собираются с кем-то воевать и подначивали татар против русских. Пришедшие стали требовать коней и угрожать огнем. Чернобородый заявил, что ночью Талафа всю силу свою покажет и пусть все по юртам сидят, а то сожжет. И действительно, ночью начало что-то шипеть и раз за разом вспыхивать. В становище все замерло. Хивяки или индийцы эти куда-то побежали, и опять вспыхнул огонь. Кони от испуга понеслись. Татары позабыли про страх и вдогонку, а тех уже и след простыл вместе с табуном, остался от них только один ящик. Иван покопался в ящике и понял, что это просто фейерверк. Он стал запускать ракеты и под страхом смерти окрестил всех татар в речке.
























    Самое же главное, Иван обнаружил в фейерверках едкое вещество. Он его приложил к пяткам и растравливал их этим веществом две недели, чтобы щетинки вышли с гноем. Все так и случилось. Пятки зажили, а Иван притворился, что ему еще хуже стало, приказал всем три дня за юрты не выходить, для острастки пустил самый большой фейерверк и ушел. На четвертый день пути попался ему один чуваш с пятью лошадьми, предложил сесть на одну из них. Но Иван был теперь недоверчив и отказался, пошел дальше пешком. К вечеру третьего дня увидел воду и людей. На всякий случай решил сначала разузнать, что это за люди, чтобы снова в плен не попасть. Подполз поближе и видит: крестятся и водку пьют, — значит, русские! Это были рыбаки. Приняли они Ивана очень хорошо, и он им свою историю рассказал. Иван узнал от них, что без паспорта ему тут придется плохо. Ночью он ушел и явился в Астрахань. Заработал на поденщине рубль и запил. Очнулся в остроге, а оттуда его по пересылке отправили в его губернию. Привели его в город, высекли в полиции и доставили в графское имение. Тут его еще пару раз высекли и пустили на оброк, дали паспорт, и Иван почувствовал себя, через столько лет, свободным человеком.
    ГЛАВА X
    На ярмарке Иван увидел, как цыган пытается всучить мужику никуда не годную лошадь. Он подобрал ему хорошую лошадь, и другим мужикам тоже помог, а они его вознаградили. Так и пошло: и капитал рос, и пьянство. Иван Северьяныч ходил с ярмарки на ярмарку и везде помогал подобрать добрых коней, мешал барышникам-цыганам обманывать. И вот, узнал он Решил сходить в церковь. Ему стало легче, и он отправился в трактир пить чай. И там встретил странного человека. Он его встречал и раньше. Говорили, что когда-то он был богат, был офицером, но все промотал и теперь побирается по трактирам и ярмаркам. Если кто ему поднесет рюмку водки, так он ест ее вместе со стеклом. Этот тип пристал к Ивану Северьянычу, попросил угостить его и пообещал отучить навсегда от пьянства. А для начала заставил Ивана Северьяныча пить. В конце концов их обоих вывели на улицу, потому что трактир закрывался.
    ГЛАВА XII
    Первым делом, оказавшись на темной улице, Иван Северьяныч удостоверился, что толстая пачка денег у него за пазухой, на месте. Ему стало спокойнее. И тут рядом с ним оказывается его собутыльник, который хитростью подводит его к цыганскому притону, а сам исчезает. Ему,.как потом уже увидел Иван Северьяныч, цыган за это платил мзду. Тип этот, судя по всему, обладал некоторыми гипнотическими способностями, потому что путем всяческих манипуляций лишает Ивана Северьяныча способности более или менее соображать. Тот решается войти в дом, у которого стоит, спросить хотя бы дорогу домой.
    ГЛАВА XIII
    Иван Северьяныч оказался в большой комнате, полной народа. И прекрасно пела цыганка Груша, очень красивая. Кончив песню, она с подносом обходила собравшихся там ремонтеров, помещиков, заводчиков, богатых купцов, и каждый бросал на него купюру. Кому она подаст стакан, тот вино выпьет и на поднос денег положит. И вот так она всех обходила, ряд за рядом. Иван Северьяныч стоял сзади, но цыган приказал ей подойти к нему, поднести вина. Тот был ошеломлен ее красотой. Он бросил ей на поднос сразу сто рублей. А цыганка тронула легко его губы своими устами. После этого Ивана Северьяныча вывели в первый ряд и в конце концов обобрали до нитки.
    ГЛАВА XIV
    После того вечера Иван Северьяныч не выпил больше ни единой рюмки. Князь, вернувшись, стал просить денег, и Иван Северьяныч признался, что все деньги цыганке бросил. Наутро Иван Северьяныч опомнился в лазарете — у него была белая горячка, он хотел вешаться, пришлось его заматывать в длинную рубашку. По выздоровлении Иван Северьяныч явился к князю, который тем временем вышел в отставку и жил в деревне. Он решил отработать потраченные пять тысяч. Тут князь сказал, что сам он отдал за Грушу табор в полсотни тысяч голов, впал в долги. И Груша у него здесь — он ее выкупил у табора. И ничего хорошего из этого не вышло.
    ГЛАВА XV
    Князь был человек души доброй, но переменчивой. Он довольно скоро соскучился с Грушей да с Иваном Северьянычем и решил торговать лошадьми. Увлекшись, он накупил множество лошадей, а покупателей не нашел. Тогда он оставил торговлю и начал бросаться от одного дела к другому: то необыкновенную мельницу строит, то шорную мастерскую завел, да только от всего были одни только убытки и долги... Дома его никогда не было, все где-то летал, а Груша сидела одна, в положении, и скучала. Князю иногда стыдно бывает, посидит дома дня два, а потом и говорит Ивану Северьянычу, пусть с ней сидит, а его от этих “изумрудов яхонтовых” (так Груша его называла) в сон клонит.
    Грушу мучила ревность. Она была убеждена, что у князя в городе кто-то есть или он решил жениться на ком-нибудь. И стала она просить Ивана Северьяныча, чтобы съездил в город и все разузнал. И он под благовидным предлогом поехал.
    Груше было неизвестно и людям было строго-настрого наказано от нее скрывать, что у князя до Груши была в городе другая любовь — секретарская дочка Евгения Семеновна. У нее была от князя дочь. Расставаясь с Евгенией Семеновной, князь, тогда еще богатый, купил ей с дочкой дом. Князь к ней никогда не заезжал, а его слуги, помня ее доброту, заходили к ней в гости. Иван Северьяныч, приехав в город, направился прямо к Евгении Семеновне и попросился у нее немного пожить. Та ему сообщила, что и князь уже вторую неделю в городе и заводит дело — берет в аренду суконную фабрику. А ей написал, что зайдет поглядеть на дочь. И вдруг горничная объявляет, что приехал князь. Няня предложила Ивану Головану сесть в гардеробной за шкаф, там все хорошо слышно будет. Князь вошел, поздоровался. Привели дочь, и он предложил ей покататься в карете. Та не очень-то хотела, но он настоял — ему надо было поговорить наедине с Евгенией Семеновной.
    ГЛАВА XVI
    Евгения Семеновна потребовала, чтобы князь говорил все прямо, без уверток. Тот и сказал, что ему нужны деньги, тысяч двадцать. Он пошлет Ивана Голована на ярмарку взять подряд и набрать образцов, взять задатки... Барыня помолчала, вздохнула и заговорила:
    — Расчет, — говорит, — ваш, князь, верен.
    — Не правда ли?
    — Верен, — говорит, — верен; вы так сделаете: вы дадите за фабрику задаток, вас после этого станут считать фабрикантом; в обществе заговорят, что ваши дела поправились...
    -Да.
    — Да; и тогда...
    — Голован наберет у Макария заказов и задатков, и я верну долг и разбогатею.
    — Нет, позвольте, не перебивайте меня: вы прежде поднимете всем этим на фуфу предводителя, и пока он будет почитать вас богачом, вы женитесь на его дочери и тогда, взявши за ней ее приданое, в самом деле разбогатеете.
    Князь требует, чтобы Евгения Семеновна заложила свой дом и отдала деньги ему. Та с презрением соглашается. Она спрашивает, что он собирается сделать с Грушей. Князь признается, что цыганка ему ужасно надоела, но, слава Богу, они с Голованом большие друзья. Он их женит, купит им дом и запишет Ивана в купцы. “Где ваша совесть?” — восклицает Евгения Семеновна.   Вслед за этим все пошло очень быстро. Иван прямо из города уехал на ярмарку, набрал заказов, денег и образцов и все деньги князю выслал. А когда сам приехал домой, то тут ничего нельзя было узнать, все подновлено, а флигеля, где Груша жила, и следа нет, на его месте новая постройка поставлена. Ивану хотелось уйти отсюда навсегда, но ему было очень жаль Грушу и никак ему не удавалось узнать, где она. Все молчали: видно, так было приказано. От кучеров Иван узнал, что князь поехал с Грушей куда-то не на своих лошадях, а на наемных. Уж не убил ли князь Грушу? Иван все больше убеждал себя в этом. В день свадьбы князя с дочкой предводителя он ушел с утра в лес, сел на крутом берегу, над речкой. И стало ему так грустно, так тягостно, что он не выдержал и стал громко звать Грушу: “Сестрица моя, отзовись, откликнися мне, покажися на минуту!” И стало Ивану казаться, что к нему кто-то бежит; и вот прибежало и прямо на нем повисло и колотится...
    ГЛАВА ХVII-ХVIII
    Иван очень испугался, но оказалось — это была Груша... Она пришла сюда умереть. Она должна умереть, иначе может загубить невинную душу — убьет невесту князя. Груша рассказывает, что с ней сделал князь. Вдруг пригласил ее кататься в коляске, а привез в лес, дикое, болотное место. Там стояла пчельня, за нею — двор, а навстречу выходят три молодые здоровые девки-однодворки и зовут Грушу “барыней”. Они подхватили Грушу под руки и прямо понесли в комнату. Груша сразу почувствовала нехорошее. А князь говорит ей: “Это ты здесь теперь будешь жить”. Груша мечтала убежать, но ее зорко стерегли. Наконец, она перехитрила своих сторожей и убежала. Груша просит Ивана Северьяныча доказать ей свою братскую любовь.
    — Говори, что тебе хочется?
    — Нет; ты, — говорит, -— прежде поклянись чем страшнее в свете есть, что сделаешь, о чем просить стану.
    Иван поклялся ей своим спасением души, но ей этого недостаточно.
    — Ты мою душу прокляни так, как свою клял, если меня не послушаешь, — говорит Груша. И Иван сказал то, что она хотела. Груша говорит, что у нее больше нет сил жить и мучиться, видя измену князя и над ней надругательство. А если она сама себя решит, то навеки погубит свою душу... И вот, она умоляет Ивана, чтобы он ее убил, и протягивает ему нож. А сама говорит: “Не убьешь меня, я всем вам в отместку стану самой стыдной женщиной”. Иван велел Груше молиться и, весь дрожа, столкнул ее с крутизны в реку. И она утонула.
    ГЛАВА XIX
    Он бежал с того места, и ему казалось, что за ним гонится кто-то страшный. Опомнился он на большой дороге и пошел по ней. Шел весь день и очень устал, а тут как раз нагоняют его старичок со старушкой на телеге парой и предлагают подвезти. Они оба убиваются: у них сына в солдаты забирают и нет денег, чтобы нанять кого-нибудь вместо него. Иван говорит, что он бы без всякой платы пошел бы за их сына, но у него нет бумаг. А :тарики в ответ, что это неважно, пусть он просто назовется, как их сын, етром Сердюковым. Они отвезли Ивана в другой город и сдали там вме-то сына в рекруты, дали на дорогу двадцать пять рублей и обещали помогать всю жизнь. Иван полученные деньги сразу же положил в бедный монастырь — вклад за Грушину душу, а сам стал проситься на Кавказ, чтобы скорее умереть. На Кавказе он пробыл более пятнадцати лет и никому не открывал своего настоящего имени. Иван дослуживал уже последний год, когда как раз на Иванов день, день его ангела, татары, за которыми они гнались, ушли за реку Койсу. Река была быстрая и холодная. А наши никак не могли через нее переправиться — татары залегли на том берегу за камнями и прицельно стреляли. Надо было кому-то переплыть реку с тонкой бечевкой, на которой был привязан канат для переправы. Три пары солдат пытались это сделать и все погибли. А Иван подумал: “Чего же мне лучше этого случая ждать, чтобы жизнь кончить? благослови господи, мой час!” — и вышел, разделся, прочел молитву, взял в рот бечеву и, разбежавшись с берега, юркнул в воду. И переплыл реку, перетянул канат. Полковник, выслушав рассказ Ивана про его грехи, все равно сделал представление о производстве его в офицеры. Ему дали Георгия и с тем отправили в отставку. Службы чиновничьей у него не получилось, пришлось играть в балагане на Адмиралтейской площади. Там он побил одного за то, что приставал к молоденькой актрисе, пришлось уйти. Актриса его содержала, но Ивану было совестно, и он пошел в монастырь. Пассажиры удивились: только из-за этого? А Ивану просто деться было некуда. Монастырскую жизнь он очень полюбил. Он и здесь состоит при лошадях, все время в кучерах. Он в малом постриге и старшего принимать не собирается. В монастыре его считают из благородных, хотя он возражает.
    ГЛАВА XX
    “Так как наш странник доплыл в своем рассказе до последней житейской пристани — до монастыря, к которому он, по глубокой вере его, был от рождения предназначен, и так как ему здесь, казалось, все столь благоприятствовало, то приходилось думать, что тут Иван Северьяныч более уже ни на какие напасти не натыкался; однако же вышло совсем иное”. Вспомнили про бесов, которые часто преследуют монахов. Иван рассказывает, как принял за беса корову, которую, бедную, и зарубил. Отец игумен сказал, что бес ему представился потому, что в церковь мало ходит, и приказал, чтобы Иван всегда стоял перед решеткой для возжигания свеч. Одна старушка подает Ивану свечечку и просит поставить. Иван подошел к аналою и стал эту свечечку ставить, да другую уронил. Нагнулся, эту поднял, стал прилепливать, — две уронил. Стал их вправлять, смотрит — четыре уронил. Иван нагнулся и поспешно с упавшими свечами поднимается да как затылком махнет под низ об подсвечник... а свечи так и посыпались. Тут Иван рассердился, взял и все остальные свечи рукой посбивал. За Ивана заступился схимник, слепой старец Сысой. Игумен его послушал и велел в пустой погреб опустить. Игумен не сказал срока, а потому Иван просидел в погребе до самых заморозков. Скучно ему не было: слышно церковный звон, товарищи навещали. Вытащили его из погреба не из-за холода, а потому, что он вдруг стал пророчествовать войну. Его заперли в пустой избе на огороде и поставили перед ним образ “Благое молчание”. Там он просидел до весны,   но не исправился. А теперь он плывет на Соловки на богомоление Зосиме и Савватию. Хочет им перед смертью помолиться. Потому что скоро надо будет воевать. Сказав, что он тогда наденет амуницию, очарованный странник впал в тихую сосредоточенность, которую никто из пассажиров не осмелился нарушить. Да и о чем еще можно было расспрашивать?
    О повести “Очарованный странник”
    “Я буду рассказывать все это не так, как рассказывается в романах. Я не стану усекать одних и раздувать значение других событий: меня к этому не вынуждает искусственная и неестественная форма романа, требующая закругления фабулы и сосредоточения всего около главного центра. Жизнь человека идет как развивающаяся со скалки хартия, и я ее так просто и буду развивать лентою”, — писал Лесков И. С. Аксакову. Повесть Лескова “Очарованный странник” строится именно таким образом, что было недооценено современной ему критикой. Фабула повести пестра; приключения следуют за приключениями, как в сказке или былине. Ключ к пониманию образа Ивана Северьяныча Флягина — сходство героя с былинным богатырем. Он могуч не только физически, но и духовно. “Обещанный” матерью Богу, то есть долженствовавший по ее обету стать монахом, он уклоняется от этого, не покорствуя обильным “знамениям”, и за это наказывается. Как всякий народный богатырь, Иван Северьяныч горячо любит родину, смертельно тоскует по ней, находясь долгие годы в плену. Его томит предчувствие войны, и он готов принять в ней участие и умереть за родную землю. Иван Северьяныч вовсе не идеальный образ, при всей его талантливости, обостренном чувстве красоты и способности к состраданию. За ним числятся не только проступки, но и преступления: убийства, умышленные и неумышленные, конокрадство, растрата. И все же читатель чувствует в этом человеке чистую и благородную душу. Ведь даже из трех убийств, о которых рассказано в повести, первое — нечаянный результат озорного лихачества и не знающей куда себя деть молодой силы, второе — результат неуступчивости противника, надеющегося “перепороть” Ивана Северьяныча “в честном бою”, а третье — это величайший подвиг самоотверженной любви.
    С душевной теплотой и тонкостью чувств в Иване Северьяныче уживаются грубость, драчливость, пьянство, моральная недоразвитость. Его чувство собственного достоинства, например, не страдает от неоднократной порки — следствие крепостничества. Нравственная недоразвитость Ивана Северьяныча связана с религиозными предрассудками. За годы жизни в татарской степи у него от жен-татарок родилось несколько детей. Сбежав из плена, он судьбой жен и детей ничуть не озабочен, говорит, что рожденных женами детей “за своих детей не почитал”, потому что они некрещеные и мирром не мазаны. Постепенно его внутренний мир становится глуб


































же. Любовь к цыганке Груше, ее трагическая судьба и смерть открывают в душе героя новые грани, способность понимать чужое страдание и откликаться на него. “Грушина душа теперь погибшая и моя обязанность теперь за нее отстрадать”. Считая себя великим грешником и пытаясь искупить грех, он отправляется на Кавказ и совершает подвиг, но в собственных глазах остается все тем же грешником, которого ни земля, ни вода принять не хотят. Попав наконец в монастырь, Иван Северьяныч не чувствует и здесь последнего пристанища.