Стихотворение было опубликовано в январском номере “Отечественных записок* за 1839 год. Основная мысль стихотворения - размышления о судьбах поколения.

11 сентября 1842 года Герцен записывает в своем “Дневнике”: “Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь ужас, всю трагическую сторону нашего существования, - а между тем наши страдания - почка, из которой разовьется их счастие. Поймут ли они, отчего мы лентяи, отчего ищем всяких наслаждений, пьем вино и пр.? Отчего руки не подымаются на большой труд? Отчего в минуту восторга не забываем тоски?.. О, пусть они остановятся с мыслью перед камнями, под которыми мы уснем, мы заслужили их грусть...”

Действительно, время написания стихотворения - одно из наиболее мрачных в истории России. После поражения декабристов становится невозможной практически любая деятельность. В связи с этим в людях появляется стремление замкнуться в себе, уйти от жизни в мир дум. Стихотворение Лермонтова не взгляд на поколение со стороны, а откровение человека, принадлежащего поколению: “Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать...”, “Я знал одной лишь думы власть - одну, но пламенную страсть...” и т. д. Поскольку поколение лишено возможности действовать,

...под бременем познанья и сомненья

В бездействии состарится оно.

Тон “Думы”, потрясший современников, воспроизводит эмоцию “социального отчаяния”. Анализируя свое поколение, Лермонтов видит конфликт между разумом и страстью:

...И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

Это приводит к противоречию между смысловой законченностью фразы и эмоциональностью отдельного слова. Хотя многие строки афористичны (“И ненавидим мы, и любим мы случайно...”) и законченны, они не способны в полной мере вместить авторские эмоции.

Перед опасностью позорно-малодушны,

И перед властию - презренные рабы -

фраза законченная, но за ней идут стихи, продолжающие ее эмоционально:

Так тощий плод, до времени созрелый,

Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,

Висит между цветов, пришлец осиротелый,

И час их красоты - его паденья час!

Логическая связь между четверостишиями и частями стихотворения заметно ослаблена и фактически поддерживается лишь общей темой и эмоциональным строем. Каждое четверостишие - законченное предложение. Голос рассудка звучит открыто, страсти - приглушенно. Этот противоречивый поток прекрасно отражает сознание поэта, контраст между высотой чувства и отрицающей мыслью. На этом фоне слово часто функционирует в переносном значении: “состариться” означает не только физическую, но и духовную старость, “ровный путь без цели” - знак равнодушия, апатии, отсутствия жизненных тревог и падений. Часто встречаются метафоры (“старость души”, “жизнь-путь” и т. д.).

В первой части стихотворения основную эмоционально-смысловую нагрузку несут традиционные слова элегического романтизма (“печально”, “томит”, “вянем”) и слова философского и общественно-политического значения (“познанья”, “сомненья”, “добру”, “злу”, “рабы” и пр.). Выразительны резкие оценочные эпитеты (“постыдно”, “позорно”). Они подготавливают высокую романтическую ноту, которой заканчивается первая часть: “Так тощий плод...”

Во второй части слова ораторского стиля отсутствуют, их заменяют слова стиля элегического. Выразительный эффект достигается игрой “прозаизмов” и “поэтизмов” (“остаток” - “чувства”), которая поддержана употреблением контрастирующих слов: “ненавидим” - “любим”, “холод” - “огонь”. Романтика сменяется реквиемом.

В последней части вновь появляются слова ораторского стиля в сочетании с лексикой, носящей философский оттенок: “ни мысли плодовитой”, “судья”, “гражданин” и т. д. Чем более убедительно развенчивается поколение, тем прозаичнее становится стиль.

Все вышесказанное позволяет говорить о жанровом своеобразии стихотворения. Это не традиционная элегия, для которой характерно единство стиля и интонации, не философская элегия, не гражданская ода. Содержание “Думы” не вмещается в границы какого-либо определенного жанра, ибо гражданская тема становится глубоко личной.

Лермонтов не отделяет себя от поколения, поэтому в стихотворении нет слов “я” и “вы”, но есть слово “мы”. Именно в этом заключается трагедия поэта, неотделимая от трагедии времени, поколения и страны.