Реферат

Реферат Основоположники сестринского дела в России

Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Выберите тип работы:

Скидка 25% при заказе до 11.11.2024




РЕФЕРАТ
Основоположники сестринского дела в России.
Выполнил
Проверил
Содержание.
    Вступление.
I. Леди со светильником или противоречивый ангел
II. Святая Преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна (1864-1918)
III. Начальница Екатерина Михайловна Бакунина (1812-1894)
IV. Фронтовая сестра Юлия Петровна Вревская (1841-1878)
Заключение


Вступление.

          В легендарных биографиях обычно ищут – необычность. Жаждут – всяческих чудес. Пожара страстей. Причудливых поворотов Судьбы. Прихотливых капризов ее. Драматичной середины жизненной пьесы. Мистической ее кульминации. Романтичного финала. Не знаю, может быть, в жизни Флоренс Найтингейл все это и присутствовало в избытке, но я не собираюсь писать ни о мистических голосах, услышанных в детстве, ни о высоком предназначении, о котором она, не красавица Флоренс, знала с ранних лет, ни о разбитых надеждах несчастной, запретной любви, ни о страданиях одинокой жизни – обо всем том, о чем с успехом и вечной жаждой сенсации пишут другие повествователи - биографы…

          Обжегшись на « молоке» восторженной романтики псевдоисторических хроник и документов, статей и книг, я дую теперь на «воду» строгого перечня фактов, известных мне.. А они лишь сухо и бесстрастно повествуют о том, что ступать «узкой тропою милосердия» в любое время, в любой век, трудно и опасно, даже несколько скучно, сколь ни парадоксальной покажется эта внезапная мысль моему читателю. Что озаренность какой - то идеей, приверженность ей, всегда, увы, чревата..

Чем же она чревата? Одиночеством? Но Флоренс Найтингейл, как натура весьма серьезная, решительная, самодостаточная и предельно искренняя во всех своих чувствах, вполне сознательно, выбирала и выбрала для себя одиночество и не жалела об этом. Непониманием окружающих?

          Как сказать.. Рано познавший до конца всю язвительную прелесть горечи жизни, ум ее и не рассчитывал ни в коей мере на то, что все вокруг будут безоговорочно понимать и слепо следовать ее убеждениям. Да она и не приняла бы истовой младенческой слепоты Веры. Ибо сама часто разочаровывалась в своих убеждениях. Стремительность, мгновенность душевного порыва она восприняла бы куда быстрее и лучше.

          Флоренс, кстати, удивительно везло в жизни: она встречала огромное количество людей, чьи стремления мгновенно сливались воедино с ее стремлениями, чьи сердечные порывы почти тотчас же отвечали ее собственным, чья вера в высокий смысл нравственного самопожертвования была едва ли не выше, чем у нее самой!

Она с восхищением и благодарностью принимала под свое крыло и в свою душу этих людей, но.. Но жизнь ее Души все же была полна невидимых, внутренних противоречий..

          Нэнси Бойд, биограф Флоренс Найтингейл, писала о ней: « Не повинуясь своим родителям она оставалась в их доме в течении семнадцати лет. Посвятив себя делу спасения жизни военных, она никогда не ставила под сомнение политику, которая привела к войне…Значимость ее свершений и темпы, которыми она претворяла их в жизни, красноречивее всяких слов свидетельствуют о ее энергии; одновременно она оставалась в течении сорока лет прикованным к постели инвалидом.

          Провозглашая повсюду принцип здравого смысла, Флоренс зачастую позволяла собственным эмоциям полностью разрушать себя. Создавая «новую жизнь для женщин», она не признавала многих современных постулатов для феминисток».

          Да, противоречия бурно снедали ее порывистую Душу, сильно усложняли ее жизнь.

          Но, наверное, она и не захотела бы иметь никакой другой жизни, кроме той, которая у нее была.

Жизни «Леди со светильником». Первой и в Британии и во всем мире настоящей сестры милосердия, медицинской сестры. А впрочем, это - неизвестно.

          Может быть, все было бы наоборот, кто знает? Все наоборот, согласно пылкой любви этой неугомонной, знаменитой леди к противоречию

I. ЛЕДИ СО СВЕТИЛЬНИКОМ ИЛИ ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ АНГЕЛ.



"Каждая женщина от природы сиделка - таково убеждение огромного большинства людей. На самом же деле большая часть даже профессиональных сиделок не знает азбуки ухода за больными. Что же касается бабушек, тетушек и маменек, то сплошь и рядом

даже в образованных семьях они при уходе за больными творят величайшие несообразности - совершенно противоположное тому,
     
что следовало бы делать."


Из книги Флоренс Найтингейл "Как нужно ухаживать за больными" ("Notes of nursing")


1.


          Флоренс Найтингейл родилась 12 мая 1820 года во Флоренции, во время затянувшегося свадебного путешествия ее родителей, богатых англичан, по Европе. Путешествуя с родителями, Флоренс прилежно изучала основы латыни, греческого и французского с немецким, терпеливо нянчила трех своих сестер и брата. Всего их в богатой дворянской семье выросло во время безмятежного странствия по Старому Свету пятеро, и, несмотря на то, что учителя в классной комнате и пейзажи за ее окном часто менялись, все дети без исключения, а старшая Флоренс – особенно - получила превосходное по тем временам образование, а свой первый выход в свет совершила, как и положено юной даме из дворянской семьи: 17 февраля 1837 года в Париже!

          Мисс Найтингейл не была очень красива, не отличалась даже простой миловидностью, и сперва показалась французам - светским знакомым ее родных, - не очень - то женственной: слишком, худа, бледна, высока ростом, чересчур серьезна для юной барышни.. Правда, танцевать Флоренс умела, кавалеров не дичилась, и светскую беседу поддержать очень даже могла и от развлечений не отказывалась. Репутация ее была - безупречна, приданное – значительным, таким образом, печалиться ей было пока совершенно не о чем, и по возвращении семьи Найтингейл в Англию в лондонском высшем свете «тихоня - умница, душечка Флоренс» была всюду принята очень тепло и могла рассчитывать на весьма и весьма блестящую партию.

          Позже она с лукавым вздохом будет говорить, что в ее жизни было лишь два искушения.

          Первое – искушение светской жизнью. Второе – искушение любовью.

          Из этих высказываний можно понять, что светская жизнь все таки привлекала Флоренс, как мотылька влечет огонь, она кропотливо пришивала к платьям кружево и вплетала в волосы жемчужные нити, тщательно выбирала веера и перчатки для балов, но…

          Вот строки ее письма близкой родственнице Мэй Смит, написанные примерно в то же самое время: « Жизнь в отчем доме для меня непереносима. Я все время размышляю о том, что не может быть, чтобы Бог одарил свое создание – Женщину - временем, чтобы тратить его на всякую чепуху и бесконечное опрыскивание духами».

          Дух - искуситель противоречия бодрствовал в ней весьма живо. И помог преодолеть и второе искушение - любовью. «Все наоборот» вообще всегда играло слишком большую роль в ее жизни, что и говорить!

2.

          Следуя волшебному «духу – проказнику», умница Флоренс почти всегда предпочитала яркой, светской мишуре балов и маскарадов серьезную беседу за чашкой чая, умную книгу, прогулки по саду и общество подруги Мериан Николсон, брат которой, Генри, был неизлечимо болен и безнадежно влюблен в мисс Флоренс.

          Она не отвечала ему взаимностью, но была столь страстно привязана к Мериан, что решилась было на роковой шаг и едва не связала себя узами брака со слабовольным и капризным больным.         Флоренс передумала лишь в самый последний момент, чем нанесла сокрушительный удар и по своей репутации и по самолюбию эгоистично превозносящей хилого братца еще вчера обожавшей ее подруге. Та не простила Флоренс скандального «предательства» и хладнокровно уничтожила все ее письма и подарки, разорвав с нею всяческие отношения! Флоренс очень тяжело переживала разрыв с семьей Николсонов и даже подумывала уйти в монастырь, ибо и дома ее «эпатаж» с разрывом долгожданной помолвки все восприняли холодно и враждебно.      Обстановка в семье была накалена до предела.

          Но тут, как добрый дух или ангел в измученный бесконечными ссорами и слезами дом Найтингейлов неожиданно, прочно и тихо вошла родная сестра отца Флоренс, Мэй Смит, по возрасту годившаяся своей племяннице в сестры, и пылко и преданно обожавшая чудачку – родственницу за необыкновенность характера, искренность и горячность чувств и… умение писать письма. Незаметно обворожительная «тетушка Мэй» стала самым верным другом Флоренс на всю ее жизнь, всюду ее сопровождала, читала с нею одинаковые книги, ходила на любимые выставки и спектакли, шила для нее блузы и платья, защищала ее в ссорах с родными, поддерживала во всем, подчас в ущерб интересам своей собственной семьи: Мэй, как и все добропорядочные англичанки в то время, была замужем и воспитывала детей.

          Она и Флоренс постоянно уговаривала тихо выйти замуж и родить ребенка, поскольку искренне считала, что только материнство делает женщину истинно счастливой. Подруга не спорила, только обреченно вздыхала, и говорила, что не чувствует в себе особого призвания лелеять семейный очаг и исполнять прихоти мужа. С нее с лишком хватило воспоминаний о взрывных капризах нервного Генри Николсона в кратковременную пору его сватовства!

          Гораздо больше Флоренс занимало другое. Как то она вместе с Мэй посетила один из приютов для заболевших бедняков на окраине Лондона, так называемый «работный дом» и пришла от всего увиденного в совершенный ужас! Для больного бедняка не было ничего страшнее в те времена, чем попасть в такой вот дом. Это означало верную смерть. Больные лежали по три - четыре человека на одной постели, точнее, на тюфяке из грязной соломы, заразных не отделяли от незаразных, врачи видели в них только подопытных животных для медицинской практики. Лечили по – настоящему лишь тех, кто мог заплатить деньги. Что касается сиделок.. Дейл Ричардс, один из биографов Флоренс Найтингейл, горечью констатирует:

          «В те дни работа медсестры была занятием неуважаемым. Это было последним прибежищем женщин спившихся, которые не задерживались на других работах. У них не было никакой подготовки, не было никаких школ. Женщины попросту просиживали у кровати больного или умирающего, если они не делили с ним эту постель или не падали на пол, мертвецки пьяные.»…Флоренс все увиденное потрясло до глубины души. Мало сказать – потрясло. Быть может, именно в тот момент она и осознала Путь, по которому должна идти.

          Вернувшись домой Флоренс категорично и решительно объявила родителям, что собирается пойти сиделкой в больницу для неимущих. У матери Флоренс случился сердечный приступ, отец не разговаривал со строптивой дочерью два дня, в светских гостиных Лондона бурно обсуждали семейный скандал у Найтингейлов и очередное « милое чудачество» двадцатичетырехлетней аристократки, но Флоренс настояла – таки на своем и проработала четыре недели в больнице! Что ей было до того, что ее перестали приглашать в гости и что больше к ней никто не сватался? На светские условности Флоренс вообще то всегда смотрела сквозь пальцы. Главное для нее теперь было: идти своею тропой, найденной не только сердцем, но и твердым разумом.

3.

          Следующие семь лет своей жизни Флоренс посвятила более важному, на ее взгляд, делу: разработке своего метода ухода за больными с минимальной затратой средств и максимальным эффектом. Метод этот был чудо как прост: соблюдение строжайшей чистоты в палатах, регулярное проветривание помещений, режим питания, полный карантин для заразных и внимательное отношение ко всем жалобам больных. Она прилежно записывала свои мысли в тетрадь, изучала медицинские книги и атласы и по прежнему посещала приюты для больных и бездомных.        Но тут в ее жизнь вновь вмешался неугомонный дух противоречия, и попытался вернуть ее к домашнему очагу, в лоно семьи. Несколько неожиданно. С помощью помолвки.       Методой ухода за больными, разработанной Флоренс всерьез заинтересовался семейный врач Найтингейлов Артур - Арчибальд Сноуфилд. Доктор Сноуфилд был умным, спокойным человеком, а главное – он мог часами беседовать с Флоренс на интересующие ее темы. Этого было достаточно для того, чтобы Флоренс ответила согласием на предложение им руки и сердца. Это случилось в 1851 году. Флоренс уже было слегка за тридцать. Старая английская дева. Родители ликовали. Они были согласны решительно на все, лишь бы наиболее благопристойным образом избавиться от чудачки – дочери, изрядно скомпрометировавшей семью..

          Но свадьба Флоренс так и не состоялась.

          Вскоре после помолвки вдруг выяснилось, что доктор Сноуфилд – истый викторианец и пуританин в вопросах морали. И хотя он вообще не против реформ по уходу за больными в лазаретах, но это «вообще» не распространяется на его собственную жену: доктор потребовал, от Флоренс дать обещание, что после свадьбы она немедленно позабудет все свои «непристойные увлечения»:конспекты, медицинские книги, корпию, лазареты!

Разумеется, Флоренс такого обещания дать не могла. «Непристойное увлечение» медициной было делом всей ее жизни. А к эгоисту и снобу Сноуфилду она не чувствовала даже любви..

          Она лишь надеялась, что он сможет стать ей другом и помощником в ее нелегкой деятельности.

          Флоренс решительно разорвала помолвку.

          Отныне с «искушением любовью в ее жизни было покончено навсегда.

          Для родителей же все произошедшее тоже стало «последней каплей», превысившей меру терпения, но – по – своему. «Неблагодарную, потерявшую последний ум » дочь они просто выгнали из дому, лишив наследства!

4.

          Впрочем, она сама не слишком сокрушалась по этому поводу. Уехала в Кайзерсверт, монастырь протестантских монахинь, работала в их госпиталях, но ее рекомендации по уходу за больными монахини приняли в штыки, не позволили ей ничего изменить и вскоре, разочарованная, Флоренс уехала во Францию, в Париж, где поселилась в общине католических сестер имени Винсента де Поля, где и прожила деятельно и спокойно целых два года, работая в тамошнем госпитале. Елена Прокофьева, русский автор небольшой статьи о Флоренс Найтингейл скупо пишет об этом периоде ее жизни во Франции: «Именно здесь к ней впервые прислушались и помогли провести необходимые медицинские реформы: достаточно было только объяснить, что это послужит на благо милосердия.. Ради милосердия католики готовы были на многое.

          (В отличие от протестантов, которые считали ( и считают до сей поры!), что главная добродетель истинно верующего - терпение, а долг его – со смирением принимать все испытания, что ниспосылает Господь.) »

          Сестры общины предоставили Флоренс палаты, где за больными ухаживали по разработанным ею правилам. И почти тотчас монахини увидели, что простые, как азбука, реформы Флоренс полностью оправдали себя: за полтора месяца такой работы смертность больных в палатах, ведомых Флоренс уменьшилась в два раза. Об этом немедленно узнали в Лондоне и предложили отважной леди почетнейший пост главной смотрительницы столичного Лечебного заведения для обедневших дворянок, под личным патронажем Ее Величества британской королевы Виктории.

          Разумеется, мисс Найтингейл рада была вернуться на родину и ответила согласием. Отныне ее должны были окружать почет и уважение. Ее имя знали теперь и при королевском дворе, ей писали лорды и министры, ее приглашали на приемы и заседания разных благотворительных обществ и комитетов. Она морщилась – все это отнимало у нее драгоценные крупицы времени, но отвечала на послания, ездила с визитами, председательствовала на скучных собраниях. А вечерами вновь спешила обойти палаты лечебницы с неизменным светильником в руке. Поправляла подушки и одеяла, отмеряла дозы лекарства, выслушивала, отчитывая пульс, бесконечные истории бедных женщин. Хватало ей и канцелярских забот и хлопот о достаточном питании больных. Флоренс должна была отвечать за многое и поспевать всюду. Она справлялась. Но накатанная колея хлопот начинала исподволь утомлять и раздражать ее. Нетерпеливая, горячая душа, неугомонное сердце требовали действия, жаждали чего то более ощутимого, более значительного.. Флоренс вздыхала обреченно.. Что она могла сделать? Лишь мужчинам позволено быть в обществе более деятельными и решительными, чем женщины, а она должна радоваться тому, что ей удалось воплотить свои давние мечтания хотя бы в одной лечебнице Лондона, сделав лучшее – наилучшим…

          Ее занимали мысли о том, как распространить, закрепить свою методу ухода за больными хотя бы по всей Британии, как организовать насущно необходимую школу сиделок. О масштабах мировых она вовсе и не думала, разумно полагая, что ей на это не хватит ни рук, ни сил, ни денег, ни даже становившегося все более популярным теперь, имени.
5.

          Всему помог горестный случай. Точнее – трагедия Крымской войны, в которую ввязались англичане. Пятнадцатого октября 1854 года мисс Найтингейл получила отчаянное письмо от военного министра Сиднея Герберта. Он писал ей о бедственном, удручающем положении английских госпиталей в Турции и обычно сдержанный и неэмоциональный, просто умолял мисс Флоренс хоть как то помочь бедным раненным, которые сотнями в день умирали от ран и были лишены самого элементарного ухода!

          Флоренс откликнулась тотчас и начала собирать сестер – добровольцев для отбытия на поле брани.. Откликнулось на ее горячий призыв всего тридцать восемь человек, из них четырнадцать сестер были католичками – ее друзьями из парижской общины Висента де Поля.

          В викторианском правительстве разгорелись было дебаты, дозволительно ли допустить католичек до ухода за английскими солдатами. Не будут ли они обращать раненных в свою веру? Флоренс в досаде на тупоумие ярых сановных приверженцев веры, кусала губы, но ей все же удалось найти компромисс: на самом высоком уровне решено было, что медсестры – католички будут допускаться лишь к раненным католикам. Пусть он был глупым, сей компромисс, не это было важно. Важно, чтобы им позволили уехать вообще! А там… Бог рассудит всех не по вере их, а по делам – говорила Флоренс сестрам.

6.

          Уехать позволили. Отряд добровольных санитарок прибыл в Турцию уже 5 ноября 1854 года. У многих женщин, особенно француженок, от всего увиденного и услышанного здесь случился шок. Холерные и тифозные больные, гангренозные раненные лежали все вперемешку, в одной куче, повсюду было зловоние, грязь, летали трупные мухи. Вдобавок ко всему, больные смертно голодали – солдатский сухой паек оказался для них неподходящим.

          И Флоренс решительно взялась за дело. Первые дни сестры под ее руководством только и делали, что мыли, чистили, скребли, скоблили все, что подворачивалось им под руку: стены, окна, посуду, кровати и тех, кто на них лежал… Затем   Флоренс закупила у военных интендантов мясные экстракты и переносные печи, чтобы варить бульоны для наиболее тяжелых больных.              Перевязки ее стараниями производились каждый день. Она сурово следила за гигиеной раненых и беспрестанно заказывала из Англии все новые и новые поставки белья, посуды и средств для дезинфекции. Она с горьким юмором писала своим друзьям в Англию: «Я здесь превратилась в великого торговца носками, ножами, вилками,, деревянными ложками, оловянными ваннами, столами и скамьями, морковью и углем, операционными столами, мылом и зубными щетками.» Но благодаря ее простой и неутомимой деятельности всего за полгода смертность среди раненых уменьшилась с двухсот до тридцати на каждую тысячу.           Это была огромная победа для того времени, для тогдашнего уровня медицины и просто - уровня жизни людей. Флоренс работала по двадцать часов в сутки. Она почти не спала. Именно тогда то и начала складываться легенда о Флоренс Найтингейл, как о «строгой и святой леди со светильником в руках и мягкой улыбкой». Солдаты именно такой запомнили ее и привезли в Европу целые саги и мифы о ней, так что на родину Флоренс вернулась знаменитой и безмерно уставшей!

          В 1856 году, вскоре после окончания войны, на фоне постоянного переутомления у Флоренс случился тяжелейший инсульт, навсегда приковавший ее к инвалидному креслу. Но еще до болезни она успела основать в Лондоне на пожертвования школу медсестер в госпитале Сент – Томас. Отбор в нее был строжайший. Сестрам обеспечивалось полное пропитание, жилье и деньги на карманные расходы, но на каждую из них заводился строгий протокол по поведению. Если сестра замечалась в недобросовестном уходе за больным, грубом обращении или еще в чем - либо предосудительном, из школы и госпиталя она изгонялась немедленно. К чести учениц мисс Флоренс, надо сказать, что случаев таких почти не было и заботливые, золотые руки сиделок были нарасхват не только по всей Европе, но даже и в США!

          Так что жалеть о чем - то и жаловаться на жизнь мисс Найтингейл, думается, не могла. Она достигла того, чего хотела, воплотила в реальность свои давние, пылкие мечты. И она по прежнему грезила о чем –то.. Молча, с лукавой улыбкой. О чем? Никто не знал. Но все подозревали, что мечты эти сбудутся. Ибо неукротимый дух все еще жил в ней.

          Болезнь 1856 года, инвалидное кресло, властно подчинили жизнь мисс Найтингейл несколько иным желаниям и иному распорядку. Она помирилась со своими родными, которые, впрочем, теперь считали величайшею честью для себя носить одну с нею фамилию и заботиться о ней: напоказ ли, искренне ли, бог ведает! Флоренс с улыбкой принимала их щедрые заботы, но жить предпочла отдельно, вдвоем с преданной Мэй Смит, оставившей своих, взрослых уже, детей и родной дом, чтобы ухаживать за любимой подругой. Многие биографы Найтингейл, в частности Дейл Ричард, кстати, писали и о том, что, на самом деле, инсульт мисс Флоренс перенесла довольно легко, и болезнь ее была лишь предлогом к тому, чтобы избегать ненужных и утомлявших ее без меры встреч, визитов, бесед и тому подобной светской мишуры, которую она не любила. «Инвалидность – писал Ричардс, - это хитро рассчитанный ход, который предоставил непокорной Флоренс единственную за всю жизнь возможность распоряжаться самой своей судьбой.. Люди теперь не ждали и не звали ее в гости, они сами шли к ней, ибо она была столь влиятельным лицом в Европе, что они делали это с радостью»..

          Не нам судить, какая доля правды есть в словах и мнениях биографов легендарной, неукротимой Флоренс, но то что она, несмотря ни на что, никогда не сдавалась и прямо шла к намеченной цели, ведомая, быть может, и неугасимым духом противоречия – истина непреложная! Я приведу лишь несколько строгих фактов ее биографии. Судить же о них – читателям.

          В 1859 году мисс Найтингейл написала книгу «Заметки о госпиталях», распроданную в мгновение ока. Год спустя, в 1860 году, вышла в свет вторая ее книга, ставшая настольной для многих врачей - «Записки о госпитальном уходе: каков он есть и каким не должен быть». Именно в ней Флоренс легко и решительно высказала основной принцип своей работы: « Болезнь – дело серьезное, и потому легкомысленное отношение к ней – непростительно. Нужно любить дело ухаживания за больными, иначе лучше избрать другой род деятельности». Нельзя не признать, что слова эти актуальны до сей поры, и, быть может, сегодня более, чем тогда, в 1859 году!

          В начале 60 – годов Флоренс Найтингейл, в сопровождении учениц отправилась в поездку по Индии, чтобы возглавить экспертную комиссию по санитарным реформам в тамошних госпиталях. Результатом этой поездки стала еще одна увлекательная книга «Как люди могут выжить в Индии».

          В 1872 году Флоренс стала Главным экспертом комиссии по санитарному состоянию английских военных лазаретов и госпиталей. Это было неслыханно в викторианскую эпоху для женщины – такой пост, особенно, учитывая состояние ее здоровья. Но она была деятельна и неутомима, как всегда. Встречалась с людьми, много читала, вела уроки в одной из своих многочисленных школ, той, что была ближе к дому, отвечала на бесконечные письма, рассылала в подарок госпиталям и библиотекам свои книги.

          В 1907 году она стала первой женщиной Британии, получившей из рук британского короля Георга Пятого орден «За заслуги перед Отечеством».

          К концу своей длинной, почти вековой жизни Флоренс осталась без близких: она попросту пережила всех своих родных и многочисленных племянников и даже верную Мэй Смит! Но разумеется, она не была совсем одинока, так как у нее было очень много друзей и почитателей, за ней преданно и верно ухаживали сестры основанной ею школы, И, пожалуй, ни одна из них не смогла бы сказать, что ощущала, будто мисс Флоренс хоть как то тяготится собственным одиночеством. А впрочем, никто не знал ничего достоверно.

          Флоренс легкой улыбкой встречала каждый день, радовалась и дождю и солнцу. Никому не жаловалась. Ни о чем ни скорбела. Жила мудро и спокойно.

          Она не позволяла постороннему взгляду проникнуть в тайны своего сердца. За несколько недель перед смертью мисс Найтингейл собственноручно сожгла все свои личные письма из розовой шкатулки с маленьким ключиком, что всегда висел у нее на браслете. Шкатулка опустела, и вместе с горсткой пепла развеялись в прах все страсти и секреты жизни легендарной «Леди со светильником». Она неустанно зажигала свет для других. Но сгорела в нем сама, без остатка, оставя чистый, чистый след, овеянный ароматом легенды и настоящего бессмертия. Слухи витают, тайна бытия ее толкуется, время от времени, так или иначе, и вызывает споры, но что они, эти споры, могут значить перед непреложностью состоявшегося пути?! Пути, достойного самого искреннего уважения и восхищения, даже если в какой то момент нам с Вами, читатель, может показаться, что был сей Путь наполнен мучительным, неукротимым, неиссякаемым духом противоречия. Беспощадным ко всем и ко всему на свете. И прежде всего, быть может, к самой себе…

          Флоренс Найтингейл скончалась в Лондоне, тринадцатого августа 1910 года.

          Она была похоронена на маленьком сельском кладбище, под простым надгробием, на котором строго начертали только ее имя и годы жизни и смерти. На надгробии не было совершенно никаких слов о ее заслугах. Ее имя, еще при жизни ставшее символом, не нуждалось ни в чем подобном.

          В 1912 году Лига Международного Красного Креста и Красного полумесяца учредила медаль имени Флоренс Найтингейл до сих пор самую почетную и высшую награду для сестер милосердия во всем Мире. Присуждается она крайне редко и весьма взыскательно. На настоящий момент количество награжденных ею не превышает во всем мире всего лишь нескольких тысяч женщин. Что, впрочем, нисколько не удивляет.. Почему, постараюсь объяснить в иной статье, в другом, месте и в другое время..
7
          Нам кажется естественным, что уход за больными - дело профессионалов. Но всего полтора века назад на эту работу брали женщин без всякой подготовки, причем из самых низов общества - тех, кого больше не брали никуда. Именно Флоренс Найтингейл практически в одиночку взялась изменить ситуацию.

          Сама она свое желание служить больным воспринимала как Божий призыв: "Сегодня БОГ призвал меня на свою службу", - написала она в дневнике в 16 лет. В 26 лет, несмотря на протест своей аристократической семьи, Флоренс едет в Германию в общину диаконис. А в 33 года уже руководит больницей для женщин в Лондоне.

          Все силы она положила на то, чтобы научить сиделок основным правилам ухода и правильным устройством больниц облегчить положение больных и ускорить их выздоровление. Это она произвела революцию в больничном деле, введя систему подачи горячей воды на каждый этаж больницы, раздачу горячей пищи больным, установив у их постелей звонки для вызова медсестры. Это она во время Крымской войны так переустроила английский госпиталь и систему ухода в нем, что из места смерти, где умирал каждый второй, он стал местом выздоровления (смертность снизилась до 2%). Первая светская сестринская школа, школа для акушерок, служба районных медсестер - все это плоды ее трудов.
          Ее книги, особенно знаменитые "Записки об уходе", долгие годы оставались основным учебником для медицинских сестер. Сейчас они остались автопортретом Флоренс Найтингейл - с ее внимательным и проницательным взглядом, истинно английским юмором и любовью к больному человеку.

Из книги Флоренс Найтингейл
"Как нужно ухаживать за больными" ("Notes of nursing")

Из главы "Общие замечания"

          "Каждая женщина от природы сиделка - таково убеждение огромного большинства людей. На самом же деле большая часть даже профессиональных сиделок не знает азбуки ухода за больными. Что же касается бабушек, тетушек и маменек, то сплошь и рядом даже в образованных семьях они при уходе за больными творят величайшие несообразности - совершенно противоположное тому, что следовало бы делать.

          Нужно строго исследовать то, что обычно называют "принять меры против болезни", т.е. лечиться лекарствами. Если бы врач прописал больному чистый воздух, чистоплотность и пр., то его осмеяли бы и сказали: "он ничего не прописывает". В действительности от приема лекарств и от искусственного лечения вообще никогда нельзя ожидать верного результата... Прием лекарств - дело второстепенное; главное же дело - правильная, гигиеническая обстановка и умелый, разумный уход за больными".

Из главы "О шуме и беспокойстве"

          "Шум, наиболее вредный для больного, - тот, который его по тем или иным причинам волнует; при этом сила звуков, которые он слышит, имеет сравнительно небольшое значение. Если, например, по соседству идет какая-нибудь стройка, всегда сопровождаемая громким шумом, то этот последний будет гораздо меньше тревожить больного, чем говор или шепот в соседней комнате, когда больной сознает, что там говорят люди ему близкие.
          Возмутительною жестокостью является разговор, ведомый шепотом в самой комнате больного, так как при этом последний неизбежно старается расслышать каждое слово, что стоит ему неимоверных усилий. По тем же причинам никоим образом не следует входить в комнату больного на цыпочках или производить тихо какую-нибудь работу; ходить нужно твердым шагом, но как можно быстрее, и точно так же не стараться уменьшать шум при производимой работе, но заботиться лишь о том, чтобы она была окончена как можно быстрее: сильно заблуждаются те, которые думают, что медлительность и бесшумность являются признаками рационального ухода за больными; напротив, признаками такового является быстрота, причем нужно стараться делать так, чтобы больной мог без малейших усилий по производимому шуму определить, что делается".

Из главы "Заботы о разнообразии"

          "По личному опыту каждый человек должен знать, как невыносимо лежать на одном месте и видеть перед собою все ту же стену, не имея возможности посмотреть через окно на улицу. В этом отношении в особенности удручающим образом действует больничная обстановка <...>
          Даже опытные сиделки совершенно не заботятся об этом. Сами они не скучают, но больных, им порученных, заставляют томиться в безысходной тоске, считать мух на потолке и изучать трещины штукатурки. Им и в голову не приходит переставить, например, кровать больного так, чтобы он хоть сразу видел входящих и выходящих из комнаты, занять его приятным непродолжительным разговором, обрадовать его какой-нибудь новинкой и т. д.".

Из главы "О сущности ухода за больными вообще"

          "Главное искусство сиделки заключается в том, чтобы она умела сразу отгадывать желания больного. К сожалению, очень многие сиделки смешивают свои обязанности с обязанностями прислуги, а больного с мебелью, или вообще с вещью, которую нужно содержать в чистоте и больше ничего. Сиделка скорее должна быть нянею, любящей порученного ее попечению ребенка и понимающей все оттенки его голоса, предупреждающей все его, так сказать, законные требования, умеющей с ним говорить так, что и он ее понимает, хотя еще не умеет говорить. <...>
          - Не желаете ли вы чего-нибудь? - спрашивает неразумная сиделка, на что в большинстве случаев серьезно больные отвечают:
          - Нет, ничего.
          Нужно заметить, что человек действительно больной охотнее перенесет всевозможные лишения, чем примет на себя труд думать о том, чего ему собственно не хватает или в каком отношении уход за ним неудовлетворителен.
          К чему каждодневно повторять одни и те же вопросы: "Вы, может быть, чаю хотите?" или: "Не желаете теперь скушать ваш бульон?" и т. п. Ведь ответы на эти вопросы заранее известны, а между тем они только раздражают больного.
          Вообще сиделка должна отличаться молчаливостью и сдержанностью; сиделки-болтуньи и сплетницы мало пригодны. Чем солиднее сиделка, тем лучше. Болезнь - дело очень серьезное, и потому легкомысленное отношение к нему непростительно. Но прежде всего - нужно любить дело ухаживания за больными, иначе лучше избрать другой род деятельности".

          Флоренс Найтингейл в 1859 году писала: «Сестринское дело — это действия по использованию окружающей пациента среды в целях содействия его выздоровлению, а цель сестринского дела — это создание наилучших условий для активизации его собственных сил». Поэтому сестринское дело — это не просто наука, а искусство общения, это попытки гармонизировать жизнь пациента. А этика для сестринского дела — это его практическая философия.

Ф. Найтингейл первая отметила, что по сути сестринское дело отличается от врачебной деятельности и требует специфических этических знаний. В 1961 году на Международном совете медсестер была указана основная функция сестры — «оказание помощи индивидууму, больному или здоровому, в выполнении всех видов деятельности, связанных с укреплением здоровья или его восстановлением (или же со спокойной смертью), какие он принял бы сам, если бы имел необходимую силу, знания и волю. И делается это так, чтобы помочь ему стать самостоятельным как можно скорее».

          Пациенты могут быть разного пола, возраста, национальности, специальности, социального статуса, вероисповедания, состояния здоровья. Однако все они имеют право на то, чтобы медицинский работник видел в них личность, заслуживающую уважения, внимания и сострадания.

          Общение с больным — важнейший элемент процесса лечения и ухода. Здесь важны искренность, сочувствие, сопереживание, совместная радость в процессе излечения. Личная задушевная беседа может дать больше в сборе анамнеза, чем подробные анкеты и даже анализы. Многое расскажут о личности больного, о его чувствах и впечатлениях, сопряженных с заболеванием, не только содержание его речи, но и такие ее формальные элементы, как интонация, тембр голоса, стиль разговора, мимика.

          В основе медицинской профессии лежит уважение к жизни, включающее принцип священности человеческой жизни и принцип качества (осмысленности) жизни. Для медицинского работника любая жизнь обладает одинаковой ценностью, она священна. Непричинение вреда, зла, ущерба здоровью пациента — первейшая обязанность каждого медицинского работника.

          Но медицинская этика требует от специалиста не только непричинения зла, но и свершения благодеяний. «Я посвящу себя неустанной заботе о благополучии всех вверенных мне пациентов», — обещают последовательницы Флоренс Найтингейл. «Спешите делать добро», — призывает надпись на памятнике врачу-гуманисту Ф.П. Гаазу, установленному в Москве на средства жителей города. Эти слова были духовным завещанием новым поколениям медиков человека, который следовал указанному принципу всю свою жизнь.

          История сестринского дела особенно богата примерами высокого понимания своего долга. Помогать раненым на фронт (Крымская кампания) отправились Ф. Найтингейл и Е. Бакунина, происходившие из богатых аристократических семей, так же, как и баронесса Ю. Вревская, умершая от сыпного тифа во время русско-турецкой войны, как и великая княгиня Елизавета Федоровна, свершавшая подвиги милосердия и заплатившая за это своей жизнью.


II. Святая
Преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна (1864-1918)

           Портреты сестер милосердия продолжает Святая Преподобномученица великая княгиня Елизавета Федоровна.Она сама создала (разработала до мелочей, вложила все свои средства и всю свою жизнь) новый для России тип учреждения - обитель милосердия. Но главное - потому, что святость великой княгини сияет чистейшим светом нездешнего мира.
          Сияние это ослепляет нас не только отдельными фактами ее подвижничества и мужественно принятым мученическим венцом, но постоянно на всех изливающейся любовью - бесстрашной, деятельной, нескончаемой. Любовью, заставляющей ее просить помиловать убийц горячо любимого мужа и, посещая убийцу в тюрьме, молить его о покаянии. Будучи сестрой императрицы, собственноручно ухаживать за больными из числа самых неимущих, просиживая ночи у их постели. Навещать трущобы Хитровки, куда боялись ходить даже полицейские, чтобы спасать из нищеты и разврата детей, приводя их в созданный ею приют.
          В своих письмах Елизавета Федоровна пытается убедить близких, что ее жизнь в созданной ею обители легка и совершенно обычна. Она действительно так считала, и подвиги свои (которые таковыми не признавала) несла спокойно, уверенно и радостно. Что бы ни случилось.



Из писем царю-страстотерпцу Николаю II (1909 г., после открытия Марфо-Мариинской обители)
"...Некоторые не верят, что я сама, без какого-либо влияния извне, решилась на этот шаг; многим кажется, что я взяла неподъемный крест и либо пожалею об этом и сброшу его, либо рухну под его тяжестью. Я же приняла это не как крест, а как дорогу, полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея и стремление к которой уже много-много лет назад появилось в моей душе...
          Я была поражена, когда разразилась целая буря: меня пытались удержать, запугать трудностями, и все это с такой любовью и добротой - и с полным непониманием моего характера... И конечно же, я недостойна той безмерной радости, какую мне дает Господь, - идти этим путем, но я буду стараться, и Он, Который есть одна любовь, простит мои ошибки, ведь Он видит, как я хочу служить Ему и /тому, что/ Его. В моей жизни было столько радости, в скорби - столько безграничного утешения, что я жажду хоть частицу этого отдать другим. <.. .>"
          Я боюсь, ты подумаешь, что я гордая и самодовольная и чуть не лопаюсь от сознания, будто делаю нечто великое. О, если б ты меня знал лучше... Я знаю, Аликс (домашнее имя императрицы Александры Федоровны. - Ред.) воображает, что я позволяю окружающим называть меня святой, - она так сказала моей графине О<лсуфьевой>. Я - подумать только! Да что я такое? Ничем не лучше, а то и хуже других. Если кто-то говорит глупости и все преувеличивает, чем я виновата? Ведь в лицо мне этого не говорят - знают, что я ненавижу лесть как опасный яд. Я ничего не могу поделать с тем, что меня любят, но ведь и я люблю людей, и они это чувствуют. Я делаю для них что могу и в ответ получаю благодарность, хотя и не должно на это рассчитывать. Ни одной минуты я не думаю, что совершаю подвиг - это радость, я не вижу и не чувствую своих крестов по безмерной милости Божией, которую я и всегда к себе видела. Я жажду отблагодарить Его..."
          "...В двух словах о том, как проходит наш день: утром мы вместе молимся, одна из сестер читает в церкви в полвосьмого; в восемь часы и обедня, кто свободен, идет на службу, остальные же ухаживают за больными, или шьют, или еще что... У нас немного больных, так как мы берем пациентов, чтобы на практике учиться лечить разные случаи, о которых идет речь в лекциях докторов, и для начала взяли только легких /больных/, сейчас уже все более и более трудные /случаи/, но, слава Богу, больница наша просторная, светлая, сестры очень преданы своему делу, и больные прекрасно идут на поправку.
          В полпервого сестры <...> садятся обедать, а я ем у себя одна - это мне по душе, и, кроме того, я нахожу, что, несмотря на общежитие, некоторая дистанция все же должна быть. В посты, по средам и пятницам у нас подается постное, в другое время сестры едят мясо, молоко, яйца и т. д. Я уже несколько лет не ем мяса, как ты знаешь, у меня все тот же вегетарианский режим, но те, кто к этому не привык, должны есть мясо, особенно при тяжелой работе.
          Я касаюсь таких подробностей, потому что людям интересно, как я живу в обители, они не видят нашей жизни и строят догадки, часто совершенно ошибочные; воображение работает, и многие думают, что мы живем на хлебе, воде и каше, суровее, чем в монастыре, - "какая же тяжелая у них жизнь", - тогда как она всего лишь простая и здоровая. <..> Я сплю свои 8 часов, ем с удовольствием, физически чувствую себя удивительно, здоровой и сильной (небольшая простуда, ревматические боли или подагра, от которой страдали все в нашей семье, - от них никуда не денешься). Ты знаешь, у меня никогда не было румяных щек, и всякое глубокое чувство тотчас отражается на моем лице, так что в церкви я часто выгляжу бледной, ведь я, как и вы с Аликс, люблю церковную службу и знаю, какую она доставляет глубокую радость. Я хочу, чтобы вы оба и все-все знали то, о чем я уже много раз говорила и писала: я совершенно покойна, а совершенный покой - это совершенное счастье. Мой дорогой Сергей почиет в Бозе со многими, кого он любил, с теми, кто ушел туда к нему, а мне Господь дал прекрасную работу на этой земле.        Исполню ли я ее хорошо или плохо, один Он ведает, но я буду стараться изо всех сил, и я влагаю свою руку в Его и иду, не страшась тех крестов и нападок, которые приуготовил для меня этот мир..."



Из письма сестрам после ареста

"...Я не могу выразить, как я до глубины души тронута, обрадована вашими письмами. Все без исключения вы мне писали, что будете стараться жить так, как я часто с вами об этом говорила. О, как вы теперь будете совершенствоваться в спасении, я уже вижу начало благое, только не падайте духом и не ослабевайте в ваших светлых намерениях, и Господь, Который нас временно разлучил, духовно укрепит. Молитесь за меня, грешную, чтобы я была достойна вернуться к моим деткам... Вы помните, часто я боялась, что вы слишком в моей поддержке находите крепость для жизни, и я вам говорила: "Надо побольше прилепиться к Богу". <...>
          Теперь мы все переживаем одно и то же и невольно только у Него находим утешение нести наш общий крест разлуки.
          Господь нашел, что нам пора нести Его крест, постараемся быть достойными этой радости. Я думала, что мы, будучи так слабы, не доросли нести большой крест. <...>
          "Надеющиеся на Господа обновятся в силе, поднимут крылья, как орлы, потекут и не устают, пойдут и не утомятся" (пр<орок> Исаия) <...>
          Благодать Господа моего Иисуса Христа с вами и любовь моя с вами во Христе Иисусе. Аминь".


III. Начальница
Екатерина Михайловна Бакунина (1812-1894)

                Первые в России общины сестер милосердия создавались главным образом из желания помочь русскому солдату. Крымская и Русско-турецкая войны привели многих женщин из самых знатных семей во фронтовые госпитали - переполненные ранеными, неустроенные.
          Многое здесь зависело от таланта настоятельницы общины, от ее умения организовать работу. Екатерина Бакунина и была такой выдающейся настоятельницей Крестовоздвиженской общины. Она не только сама ухаживала за ранеными в севастопольском и других военных госпиталях, но и умела справляться с тяжелыми фронтовыми проблемами: нехваткой медикаментов, равнодушием военных чиновников, недобросовестным отношением сестер к своим обязанностям... Известный хирург Н.И. Пирогов, главный врач Крестовоздвиженской общины, писал о Екатерине Михайловне: "Чем более встречала она препятствий на своем пути самозабвения, тем более выказывала она ревности и энергии".
          Почти 20 лет спустя после обороны Севастополя Бакунина участвует и в Русско-турецкой войне (хотя ей было уже 65 лет), приняв начальство над отрядами Красного Креста и госпиталями от Тифлиса до Александрополя. Скончалась Бакунина в возрасте 82 лет, до последних дней продолжая ухаживать за больными в устроенной ею в собственном имении больнице для крестьян.
          В ее воспоминаниях честно и подробно рассказано о военном быте времен Крымской войны, в частности - о транспортировке раненых с фронта.



Из книги "Воспоминания сестры милосердия Крестовоздвиженской общины"
          "...На этот раз мы остановились у маленькой деревни Любомировки, и то мы до нее добрались далеко за полночь. Так было темно, что подводчики по замерзлой земле ощупью отыскивали дорогу. Каково это больным!
          Только утром я пошла посмотреть больных.
          ...Вошла в избу, битком набитую нашими больными. Я принесла чулки, вязаные варежки, и вот со всех сторон начали кричать: "Дай, матушка, один чулок, у меня ведь только одна нога!" - "А мне на обе, да у меня одна рука, в портянки в два часа не обулся". - "Дай мне на правую руку!" - "Вот кстати, а мне на левую!" - "И мне на левую!" - "И мне тоже!"
          - Да неужто не найдется кому на правую? - кричит один, смеясь. - У кого правая рука? Говорите!
          Раздав безруким, я пошла отыскивать по телегам безногих. В нашем транспорте 80 ампутированных и 20 со сложными переломами. <...>
          Выехали мы в 10 часов, и опять оба транспорта вместе. Что за ужасная была дорога! - вся покрыта одной сплошной, донельзя скользкой льдиной, и лошади беспрестанно падают; так и видишь, как шесть, десять и даже больше лошадей лежат распростертые, и усиленные удары и помощь нескольких людей заставляют их с трудом подняться на ноги. И по этой-то узкой и скользкой дороге надо то спускаться, то подниматься на гору. Мы беспрестанно должны были отстегивать уносных лошадей, чтобы наш неловкий форейтор не попал под них.
          ...Слава Богу, вот деревня; но это не Меловая, куда мы едем, - до нее еще верста. Некоторые подводчики и больные бегут к офицеру, прося его остаться тут, так как лошади совершенно пристали. Опять горки и косогоры, но, слава Богу, доехали. <...>
          На другой день опять то же, только переход был в 18 верст, и мы приехали в 5 часов. Тут была дневка. <...> Но вот что было ужасно: больные помещены тесно; кроме того, почти во всякой хате по нескольку человек больных хозяев. Грустно, тяжело! Мы пошли ходить из хаты в хату. Скользко, холодно! (Я потом узнала, что в этот день было 26° мороза). В одной хате больные жалуются, что померзли, а в другой - что отбились от своего десятка и не знают, как бы пообедать.
          Тут встретился нам подводчик, рослый мужчина; он горько плачет: у него из восьми лошадей осталось только четыре.
          Взошли мы в хату, где собрались самые слабые. Глядя на них, ясно было видно, что вряд ли мы довезем их до следующей станции. Ужасно видеть умирающего и на постели, но знать, что в последние минуты его будут трясти на подводе в мороз - страшная, ужасная необходимость! Умерших мы можем оставлять, но умирающих должны везти. Сердце ноет, как об этом подумаешь, и молишь Бога, чтобы скорей до отъезда прекратились их страдания!.. <...>
          Наконец пошли мы к доктору и офицеру. Первый в горе, говорит нам: "Мы всех людей переморозим!"
          А офицер совсем растерялся. "Что я буду делать, - говорит он, - у меня хлеба для людей только на один день. И лошади нейдут, надо их перековать, а у подводчиков не достанет денег, если будем дневать часто. Боже мой! лучше бы я лежал в жестокой горячке, чем быть с этим транспортом! Мы ведь не доедем до Екатеринослава!" А у самого слезы на глазах.
          - Полноте так унывать! Авось Бог поможет! - а я сама готова была расплакаться.
          Потом мы опять идем по больным, и так проходит длинный, бесконечный день. <...>
          Было у меня все это время сильное, пламенное желание: 10 декабря - день, в который я надела крест*, год тому назад, - быть в церкви и отслужить благодарственный молебен. Я никак не надеялась, что это желание исполнится...
          Как мне ясно и теперь видится эта маленькая церковь без купола и колокольни, а над тесовой крышей только крест блестит розовым сиянием заката... Когда мы вошли, шла вечерня. Потом я просила священника отслужить благодарственный молебен. Как я молилась, как благодарила Господа за то, что могла хоть не лепту, а миллионную часть лепты вложить в великое общее дело! Как я просила Бога простить мне все, что я сделала в продолжение этого года против данного мной обета, благодарила за свои силы, за свое здоровье!.."


           После крымской войны Е. М. Бакунина принялась за создание новой общины сестёр милосердия. Но, к сожалению, её стремление, её борьба против превращения общины в религиозный орден, за дальнейшие совершенствования подготовки сестёр не принесла успеха. У неё появилось твёрдое убеждение в том, что в основу таких общин следует положить не религиозные, а моральные принципы. Неважно, к какому вероисповеданию принадлежит сестра, а важны её общественные взгляды и моральные принципы. Однако с этим не согласилась княгиня Елена Павловна, и летом 1860г. Бакунина навсегда простилась с общиной, где она была сестрой Настоятельницей.
IV.Фронтовая сестра

Юлия Петровна Вревская (1841-1878)
            Баронесса Юлия Вревская - одна из многих сестер милосердия, погибших, исполняя свой долг.

          В 18 лет Юлия Вревская осталась вдовой прославленного генерала барона Ипполита Вревского, начальника Владикавказского военного округа (он был смертельно ранен при штурме чеченского аула). Переехав в Петербург, она становится фрейлиной императрицы Марии Александровны. Современники пишут о Вревской как об одной из первых петербургских красавиц и бесконечно добром человеке. "Никогда эта женщина не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла никому злословить, а, напротив, всегда и в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны", - вспоминает писатель граф В.А. Соллогуб. Близким своим другом считал Вревскую И.С. Тургенев.
          Когда в 1877 году Россия объявила войну Турции, Юлия Вревская на свои средства собирает санитарный отряд из 22 сестер и отправляется в Болгарию сестрой милосердия.
          По письмам Вревской с войны можно судить о суровых условиях жизни медсестер и опасностях, которым они подвергались. Тем не менее Юлия Петровна отказывается от законного двухмесячного отпуска, чтобы поехать в госпиталь в местечко Бялу, где не хватало медсестер. Там 24 января 1878 года она умирает, заразившись тяжелой формой сыпного тифа от сумасшедшего солдата, за которым ухаживала. На ее смерть И.С. Тургенев написал знаменитое стихотворение в прозе "Памяти Ю.П. Вревской", вошедшее в школьные хрестоматии. В Болгарии Юлия Вревская считается народной героиней.

Письма Ю.П. Вревской с войны

27 ноября 1877 года - И.С. Тургеневу


          "Родной и дорогой мой Иван Сергеевич. Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарии, в передовом отряде сестер. До Фратешт я доехала железной дорогой, но во Фратештах уже увидела я непроходимую грязь, наших сеструшек (как нас называют солдаты) в длинных сапогах, живущих в наскоро сколоченной избе, внутри выбитой соломой и холстом вместо штукатурки. Тут уже лишения, труд и война настоящая, щи и скверный кусок мяса, редко вымытое белье и транспорт с ранеными на телегах. Мое сердце екнуло, и вспомнилось мне мое детство и былой Кавказ.
          Мне было много хлопот выбраться далее, так как не хотелось принимать услуги любезных спутников разнокалиберного военного люда. Господь выручил меня, на мое счастье, подоспел транспорт из Белой, и я, забравшись в фургон, под покровительством урядника, казака и кучера двинулась по торным дорогам к Дунаю. <...> Дунай - белая речонка, невзрачная в этом месте. На следующий день атака турок 14 ноября была направлена на этот пункт, и я издали видела бомбардировку из Журжева, и грохот орудий долетел до меня. Дороги тут ужасны, грязь невылазная. Я ночевала в болгарской деревне... Как я только нашла себе избу для ночлега, ко мне явились два солдатика, узнавшие, что приехала сестра; они предложили мне свое покровительство; было трогательно видеть, как наперерыв и совершенно бескорыстно они покоили меня, достали все, что можно было достать, расспрашивали про Россию и новости, просидели со мною весь вечер, повели меня на болгарские посиделки, где девушки и женихи чистят кукурузу. <.. .>
          Меня приняли отлично, угостили цериком (бобами с перцем, кукурузой и вином) и уложили на покой, т.е. предоставили мне половину довольно чистой каморки. На другой половине улеглась моя хозяйка с ребятишками. Я, конечно, не спала всю ночь от дыма и волнения, тем более что с 4 часов утра хозяйка зажгла лучину и стала прясть, а хозяин, закурив трубку, сел напротив моей постели на корточки и не спускал с меня глаз. Обязанная совершить свой туалет в виду всей добродушной семьи, я, сердитая и почти немытая, уселась в свой фургон, напутствуемая пожеланиями здравия. В нескольких местах мне пришлось переправляться через реку вброд и проезжать турецкие деревни оставшихся тут турок.
          Белая - красиво расположенное местечко, но до невероятности грязное. Я живу тут в болгарской хижине, но самостоятельно. Пол у меня - земляной, и потолок на четверть выше моей головы; мне прислуживает болгарский мальчик, т. е. чистит мои большие сапоги и приносит воду, мету я свою комнату сама, всякая роскошь тут далека, питаюсь консервами и чаем, сплю на носилках раненого и на сене. Всякое утро мне приходится ходить за три версты в 48-й госпиталь, куда я временно прикомандирована, там лежат раненые в калмыцких кибитках и мазанках. На 400 человек нас пять сестер, раненые все очень тяжелые. Бывают частые операции, на которых я тоже присутствую, мы перевязываем, кормим после больных и возвращаемся домой в 7 часов в телеге Красного Креста. <...< Я получила на днях позволение быть на перевязочном пункте; если будет дело, - это была моя мечта, и я очень буду счастлива, если мне это удастся. У нас все только и речь, что о турках и наступлении на Тырново и пр. Я часто не сплю ночи напролет, прислушиваясь к шуму на улице, и поджидаю турок. <...>
          Иду ужинать, прощайте, дорогой Иван Сергеевич, - и как Вы можете прожить всю жизнь все на одном месте? Во всяком случае, дай Бог Вам спокойствия и счастья.
Преданная Ваша сестра Юлия".

5 декабря, Обретеник - сестре Н.П. Вревской

          "Вот я и достигла моего задушевного желания и была на перевязочном пункте, т. е. в деле. Дали тут знать в Белую, что турки шевелятся, я не имела права ехать с сестрами, так как я не прикомандирована к отряду, но считаюсь в отпуску. Мне достали таратайку, и я особо приехала в Обретеник, деревушку, где живут постоянно две сестры при лазарете - это в 12 верстах от Белой. На следующий день ничего не было, и Щербатов уехал с двумя сестрами. Две другие остались, и я тоже.

          30-го в 8 часов утра в 10 верстах началось дело при Мечке. Мы были на самом передовом пункте, но, конечно, в овраге. Я видела издали летящие снаряды, т. е. дым, и к нам беспрестанно привозили по 2-3 человека окровавленных солдат и офицеров. Двоих привезли с раздробленными ногами, и им тут же сделали ампутацию их; один из них уже умер. Сцены были ужасные и потрясающие - мы, конечно, были все в опасности и весь день до глубокой ночи все делали перевязки, нас было всего три сестры, другие не успели приехать. Раненых в этот день на разных пунктах было 600 вместе с убитыми; раны почти все тяжелые, и многие из них уже умерли. Победа осталась за нами, как тебе известно. К нам привезли много раненых турок, и нам приходилось их перевязывать; у иных по 11 ран. Я так усовершенствовалась в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях. Дела эти дни пропасть у нас, по многу раненых увозят из сараев, где они тут разложены в полевых лазаретах..."

31 декабря, Белая - Н.П. Вревской

          "Я уже писала тебе, что тут слишком много дела, чтобы можно было решиться оставить; все меня тут привязывает, интересует; труд слишком мне по сердцу и меня не утомляет, а о болезнях Бог ведает. Тут я подвержена эпидемиям меньше, чем в другом месте. Все тут дорого, я живу на свой счет, малейшая вещь тут на вес золота... <...> Я весь день в больнице. В приемном покое бывает от 70-78 больных. Теперь мне дали одного сумасшедшего солдата, он очень страдает, его едва привязали к кровати в сумасшедшей рубахе, его едва укротили пять человек, но все бедный мечется. Так мне его жаль, я его кормлю, он меня узнает (это был тифозный больной, от которого, по словам очевидцев, и заразилась Ю.П. Вревская - ред)."
Заключение


            Что же такое сестринское дело?Дать однозначный ответ нa этот вопрос сегодня также сложно, как и сто лет назад, когда Флоренс Найтингейл, первая исследовательница и основоположница современного сестринского дела, совершила переворот в общественном сознании и во взглядах на роль и место медицинской сестры в охране здоровья общества.

          Первое определение сестринского дела было дано Флоренс Найтингейл в ее знаменитых "Записках об уходе" (1859 г). Придавая особое значение чистоте, свежести воздуха, тишине, правильному питанию, она характеризовала сестринское дело как "действие по использованию окружающей пациента среды в целях содействия его выздоровлению".                  Важнейшей задачей сестры, по мнению Найтингейл, было создание для пациента таких условий, при которых сама природа оказывала бы свое целительное действие. Найтингейл называла сестринское дело искусством, однако была убеждена в том, что это искусство требует "организации, практической и научной подготовки".

          Впервые выделив в сестринском деле две области - уход за больными и уход за здоровыми людьми, она определила уход за здоровыми как "поддержание у человека такого состояния, при котором болезнь не наступает", уход же за больными как "помощь страдающему от болезни жить наиболее полноценной жизнью, приносящей удовлетворение".                 Найтингейл высказывала твердое убеждение в том, что "по сути своей сестринское дело как профессия отличается от врачебной деятельности и требует специальных, отличных от врачебных знаний". Впервые в истории она применила научные методы в решении проблем сестринского дела. Первые школы, созданные по ее модели в Европе, а затем и в Америке, были автономными и светскими. Преподавание в них вели сами сестры, особое внимание уделяя формированию специальных сестринских знаний, умений и ценностей. Под профессиональными ценностями понимали уважение к личности пациента, его чести, достоинствам и свободе, проявление внимания, любви и заботы, сохранение конфиденциальности, а также соблюдение профессионального долга. Не случайно девизом первого почетного международного сестринского общества стали слова: Любовь, Мужество, Честь.

          Но после смерти Найтингейл в обществе начали развиваться силы, противодействущие ее взглядам и идеалам. Бурное развитие в первой четверти нынешнего столетия в ряде западных стран, в том числе и в США, капиталистических рыночных отношений, не в последнюю очередь сказалось и на системе здравоохранения. Развитие медицины, как прибыльного врачебного бизнеса на Западе, обеспечило условия для быстрого технологического прогресса и создания сложной системы предоставления медицинских услуг. В процессе формирования системы здравоохранения в научно-организационном и в политическом плане врачи и администрация больниц стали рассматривать сестер лишь в качестве источника дешевой рабочей силы, способствовавшего достижению экономических целей.

          Большинство сестринских школ в США и Европе перешли под контроль больниц, теоретическое и практическое обучение в них стали осуществлять врачи и администрация больниц. От сестер требовалось лишь беспрекословное выполнение распоряжений врача, их роль все чаще стала восприниматься как вспомогательная.

          Однако, несмотря на сложившиеся социальные условия, лидеры сестринского дела из числа первых выпускниц школ Флоренс Найтингейл, неуклонно следовали идеалам своей выдающейся наставницы, стремясь к развитию комплекса специальных знаний, составляющих основу профессиональной сестринской практики. Они активно включились в формирование независимой сестринской практики в больницах, на дому, и в учреждениях, где возникала потребность в такой помощи со стороны отдельных лиц, семей и групп населения.

          Сестринская практика стала постепенно трансформироваться в самостоятельную профессиональную деятельность, базирующуюся на теоретических знаниях, практическом опыте, научных суждениях и критическом мышлении. Интерес к развитию научных исследовании в области сестринского дела был отчасти обусловлен широкими возможностями использования их результатов в созданных после второй мировой войны в ряде западных стран альтернативных поддерживающих службах здравоохранения. К ним, в первую очередь, относились дома сестринского ухода, в которых профессиональные сестры осуществляли наблюдение и обеспечивали всесторонний уход старикам, хронически больным и инвалидам, не нуждавшимся в интенсивных лечебных мероприятиях, т.е. во врачебных вмешательствах. Медицинские сестры взяли на себя ответственность за предоставление этой категории пациентов необходимого уровня помощи и поддержания оптимального качества их жизни и благополучия. Организация домов и отделений сестринского ухода, а также помощь на дому и создание служб сестринской помощи матерям и детям из числа малоимущих слоев населения обеспечили большую доступность медицинской помощи для населения в условиях безудержного роста цен в больничном секторе здравоохранения.

          Ученики и последователи идей Флоренс Найтингейл выступали за то, чтобы сестринское образование заняло достойное место в колледжах и университетах. Первые университетские программы подготовки сестер появились в США еще в конце прошлого века, однако их число значительно возросло в высших учебных заведениях Америки и Европы после второй мировой войны. Вскоре стали появляться новые теории и модели сестринского дела, а вслед за ними - даже научные школы со своими авторитетами. Так, известный теоретик сестринского дела Вирджиния Хенденсен, определяя взаимоотношения между сестрой и пациентом, отмечала, что "уникальная задача сестры в процессе ухода за отдельными лицами, больными или здоровыми, заключается в том, чтобы оценить отношение пациента к состоянию своего здоровья и помочь ему в осуществлении тех действий по укреплению и восстановлению здоровья, которые он мог бы выполнить сам, если бы имел для этого достаточно сил, воли и знаний". По мнению другой исследовательницы, Доротеи Орем, "основной целью деятельности сестры должно быть поддержка умения пациента заботиться о себе".

          В профессиональном сестринском общении все чаще появлялись новые термины, такие как "сестринский процесс", "сестринский диагноз" и др. Им отводилось место и в новых формулировках сестринского дела. К примеру, в 1980 году Американская ассоциация сестер определила задачу сестры как "умение поставить сестринский диагноз и скорректировать ответную реакцию пациента на болезнь". Уточним, что сестринский диагноз отличается от врачебного тем, что определяет не болезнь, а ответную реакцию пациента в связи с болезнью. Развивающиеся сестринские знания требовали дальнейшего обсуждения, проверки, применения и распространения.

         

          Хочется верить в то, что и у наших российских сестер пробуждается чувство профессионального самосознания, что мы становимся равноправными участниками преобразований национальной системы здравоохранения и членами международного сестринского сообщества. Будущее сестринского дела в России в наших с вами руках, оно зависит от каждого из нас, от каждого сестринского коллектива. И пусть во всех наших начинаниях добрым и мудрым помощником и советчиком станет новый профессиональный журнал "Сестринское дело"


1. Реферат на тему Революции 1917 года в России
2. Реферат на тему Hamlet Essay Research Paper A Man with
3. Реферат Диктиокаулез
4. Реферат Европа и Русь в период монголо-татарского нашествия
5. Реферат на тему Ivan Illych Essay Research Paper Societies CreationsLeo
6. Реферат Методика вивчення темі Операційні системи в ШКІ
7. Диплом на тему Анализ кредитного рейтинга сельскохозяйственного предприятия на примере конкретного предприятия
8. Реферат Римское право 10
9. Реферат Роль критики и комплиментов в общении
10. Курсовая на тему Битва на Калке