3. Стихи В.В. Маяковского о поэте и поэзии.
3.1. Разговор о поэзии с Солнцем.
Стихотворение «Необычайное приключение...» написано летом 1920 г. и отразило эстетические взгляды поэта первых послеоктябрьских лет. В нем речь идет о важнейшей стороне эстетической системы Маяковского — назначении поэта и поэзии. Разговор поэта на эту серьезную, первостепенную для всякой поэзии тему облечен в стихотворении в явно фантастическую форму необычайного приключения, о чем сообщается уже в заголовке. В гости к поэту приходит само Солнце. Маяковский не только не стремится указать на условность происходящего, а наоборот, как бы хочет уверить читателя, что необычное приключение действительно имело место. Солнце предстает в стихотворении не как аллегория, символ, а в своем, так сказать, натуральном виде, как огненная масса: В окошки, в двери, в щель войдя, ввалилась солнца масса... При всей исключительности, явной необычности, фантастичности происходящего, в стихотворении все время подчеркивается реальная бытовая обстановка, в которой происходит «необычайное приключение, случившееся с Владимиром Маяковским», Уже в заголовке стихотворения говорится, что события, о которых пойдет речь, действительно произошли. И произошли они у Акуловой горы, в деревне Пушкино, на даче Румянцева, что в 27 верстах по Ярославской железной дороге. Указание в заголовке стихотворения точного адреса, где развернулось действие (а Маяковский летом 1920 г. действительно жил под Москвой, в Пушкине), должно как бы создать иллюзию правдоподобия. Да и в само содержание произведения то и дело вклиниваются различные бытовые детали, усиливающие все тот же эффект правдоподобия. Стихотворение начинается с описания вполне реального жаркого лета на даче: В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето, была жара, жара плыла, на даче было это. Выражение «В сто сорок солнц закат пылал» воспринимается здесь как условный оборот, подчеркивающий нестерпимый летний зной. Вполне реально и описание пригорка у подножия Акуловой горы, где раскинулась деревня, в которой жил поэт. Да и «дыра» за деревней, в которую «опускалось солнце каждый раз медленно и верно», тоже не выглядит фантастически. Начинается «необычайное» с другого. Солнце «по доброй воле», «раскинув луч-шаги», принимает приглашение поэта и действительно приходит к нему в гости. Но даже и здесь фантастика соседствует с вполне реальным смущением и испугом поэта при виде шагающего к нему через поле и сад нашего светила. Восклицание типа «Что я наделал! Я погиб!» или выражение «Хочу испуг не показать — и ретируюсь задом» как бы подчеркивают реальное психологическое состояние поэта в описываемой ситуации. Самовар, чай с вареньем и дружеская обычная беседа за чашкой чаю («про то, про это говорю...») еще более усиливают эту иллюзию достоверности. Но фантастический сюжет стихотворения — не самоцель. Он нужен для выражения важных мыслей о сущности и назначении поэзии. Стихотворение создавалось в период, когда Маяковский активно сотрудничал в Российском Телеграфном Агентстве. К лету 1920 г. уже было создано огромное количество «окон». Как известно, «окна» РОСТА явились результатом настойчивого желания Маяковского активно участвовать средствами искусства в революционной действительности. Агитационное творчество Маяковского в РОСТА явилось образцом активного вторжения поэтического и изобразительного искусства в жизнь, в насущные дела молодой Советской республики. Лето 1920 г. было периодом наиболее активной работы Маяковского. По свидетельству В. А. Катаняна, только в июле 20-го года Маяковским был написан текст 30 «окон», посвященных борьбе с панской Польшей, разоблачению Антанты, Врангеля, а также связанных тематически с проходившим в то время конгрессом Коминтерна и т. д. К этим текстам Маяковским сделан 21 плакат (147 рисунков). И это всего за один месяц! Напряженная работа оказала неоценимое воздействие на формирование эстетических взглядов великого поэта революции. Именно под влиянием работы в РОСТА начала складываться концепция Маяковского о народности искусства, его активности, действенности. «Необычайное приключение...» и посвящено осмыслению такого искусства. Не случайно уже в начале стихотворения поэт упоминает о своих плакатах, о тяжести, повседневности работы над «окнами»: а тут – не знай ни зим, ни лет, сиди — рисуй плакаты! О тяжести работы («что-де заела РОСТА») Маяковский говорит и Солнцу. По существу с этого он и начинает свою беседу с Солнцем. Поначалу (еще до встречи с Солнцем) поэту кажется, что работа Солнца куда легче его труда. Он даже склонен обвинить Солнце в дармоедстве («Я крикнул солнцу: «Дармоед! занежен в облака ты...»). Но уже в первых своих словах Солнце напрочь опровергает необоснованные обвинения поэта о своей «за-неженности»: «А мне, ты думаешь, светить легко? — Поди, попробуй! — А вот идешь — взялось идти, идешь — и светишь в оба!» Дневное светило говорит поэту, что «лить солнце» на Землю — это его долг, повседневный, но нужный людям труд, и оно беспрерывно его выполняет. И стыдно поэту жаловаться на тяжесть его повседневного труда. Вот тут и устанавливаются связи между трудом поэта, который, «не зная ни зим, ни лет», рисует плакаты, пишет стихи, и работой Солнца, которое также и летом, и зимой льет свой свет на Землю. Итак, искусство — это прежде всего напряженный, повседневный труд. Эту мысль впервые Маяковский выразил за два года до «Необычайного приключения...»—в 1918 г. в стихотворении «Поэт рабочий» (позже, как мы увидим, этот тезис будет развит в «Разговоре с фининспектором о поэзии»). Сравнивая деятельность поэта с трудом рабочего, Маяковский писал: Может быть, нам труд всяких занятий роднее. Я тоже фабрика. А если без труб, то, может, мне без труб труднее. Работа в РОСТА еще более утвердила Маяковского в мысли о поэзии как повседневном, тяжком, но нужном людям труде. В «Необычайном приключении...» мысль о поэзии как работе, труде звучит с новой силой. Особенно важно, что здесь труд поэта сравнивается с той работой, которую исполняет по отношению к людям Солнце. Работа Солнца сближается с работой поэта социалистического общества. Маяковский прямо связывает работу советского поэта по просвещению народных масс с деятельностью Солнца, беспрестанно льющего свет и тепло на Землю. Вот почему, выслушав рассказ поэта о своей поэтической работе, Солнце заявляет ему о родственности их труда: А солнце тоже: «Ты да я, нас, товарищ, двое! Пойдем, поэт, взорим, вспоем у мира в сером хламе. Я буду солнце лить свое, а ты — свое, стихами». Так возникает в стихотворении тема «двух солнц» — солнца света и солнца поэзии. Тема эта развивается вслед за приведенными выше строками и находит великолепное решение в поэтическом образе «двустволки солнц», из одного ствола которой вырываются снопы света, а из другого — свет поэзии. Перед силой этого оружия падает ниц «стена теней, ночей тюрьма». Поэт и Солнце действуют, так сказать, попеременно, а потому постоянно. И когда,— говорит поэт,— «устанет» и захочет «прилечь» Солнце, то «я во всю светаю мочь — и снова день трезвонится». Маяковский видит родство поэзии и Солнца. А потому цель Солнца и цель поэта одна: Светить всегда, светить везде, до дней последних донца, светить — и никаких гвоздей! Вот лозунг мой — и солнца! Предельная активность поэтического творчества, его действенность, умение поэзии вторгаться в жизнь, помогать людям. Именно к этой мысли привела Маяковского работа в РОСТА. И в «Необычайном приключении...» он великолепно отразил свое понимание назначения поэзии. Таким образом, уже спустя три года после Октябрьской революции Маяковский в стихотворении «Необычайное приключение...» поэтически сформулировал одну из важнейших сторон поэзии социалистического реализма — ее активность, действенность, нужность людям, а следовательно, ее народность. 3.2. «Юбилейное».
Отношение Маяковского к своим предшественникам (да и к современникам тоже) в поэзии — предмет особого разговора. Некоторые ранние высказывания Маяковского служили достаточно веским основанием для упрека в неуважении к классикам, в частности к Пушкину. Однако уже тогда в одном из журналов можно было прочесть: «Маяковский... сознался, что Пушкина читает по ночам и оттого его ругает, что, быть может, сильно любит». Справедливость этих слов подтверждается прежде всего стихотворением «Юбилейное», написанным в то время, когда в стране широко отмечалось 125-летие со дня рождения гения русской поэзии. Можно было бы привести немало появившихся в ту пору горячих признаний, свидетельствующих о неумирающей силе пушкинских стихов. И вдохновенные слова Э. Багрицкого: «Цветет весна — и Пушкин отомщенный // Все так же сладостно-вольнолюбив»; и проникновенные есенинские строки, обращенные к тому, «кто русской стал судьбой». Но и на этом фоне стихотворение Маяковского не затерялось: здесь разговор идет с живым поэтом, который, сегодня продолжает стоять в поэтическом строю. «Мое стихотворение, посвященное Пушкину, — говорил поэт, — является способом перетряхнуть академика Пушкина и построить такого, о котором человек с некоторым революционным энтузиазмом может говорить, как о своем поэте». Как с другом, встречается здесь Маяковский с Пушкиным, делится с ним самым сокровенным, говорит с ним о самом главном. Тема любви, возникающая в начале этого разговора, придает ему задушевный характер. Воспринимая Пушкина как соратника по общему делу, Маяковский говорит со своим собеседником о назначении поэзии, которая является для него оружием в революционных битвах. По существу, прозвучавшие в адрес Пушкина слова «у вас хороший слог» не противоречат утверждению «нынче наши перья — штык да зубья вил»: представления о том, что обеспечивает стиху действенную силу, становились у Маяковского все шире. И встреча поэтов могла произойти лишь тогда, когда стало — во всяком случае для Маяковского — ясно, что пушкинский стих принадлежит прошлому, но еще более — настоящему, будущему. Именно поэтому могли появиться обращенные к Пушкину слова редактора журнала «Леф»: «Я бы и агитки вам доверить мог» — они звучат как признание за пушкинским стихом способности врываться в сегодняшний день, сегодня быть нужным человеку. Поэтому-то обращение к Пушкину становится славословием жизни: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» 3.3. Сергею Есенину.
В статье «Как делать стихи» Маяковский рассказывает о том, как писалось, как было «сделано» стихотворение «Сергею Есенину». Работа над ним рассматривалась как социальный заказ — «заказ исключительный, важный и срочный». Но нужно еще было пережить и осмыслить трагедию (27 декабря 1925 года Есенин покончил с собой в номере ленинградской гостиницы «Англетер»). Нужно было увидеть, как именем Есенина — не без поддержки мнимых друзей поэта — освящались упадочнические настроения определенной части молодежи. Отделяя Есенина от «есе-нинщины», Маяковский встал на защиту поэта, так определив задачи, поставленные перед собой в работе над стихотворением: «Целевая установка: обдуманно парализовать действие последних есенинских стихов, сделать есенинский конец неинтересным, выставить вместо легкой красивости смерти другую красоту, так как все силы нужны рабочему человечеству для начатой революции, и оно, несмотря на тяжесть пути, на тяжелые контрасты нэпа, требует, чтобы мы славили радость жизни, веселье труднейшего марша в коммунизм». Поэт справился со своей задачей, сумев показать силу таланта Есенина, бунтовавшего против серости, мелочности. И, по существу, нет ничего обидного в словах, сказанных в адрес ушедшего из жизни: «У народа,/ у языкотворца,//умер/звонкий/забулдыга подмастерье». Такого Есенина противопоставляет Маяковский жалким «калекам и калекшам», всем, кто опошливал есенинскую работу, превращал трагедию человека, не сумевшего найти приложение своим силам, в слезливый романс. Но — и так всегда бывает в лирике — обращенное к вполне определенному адресату послание непременно перерастает в разговор о самом значительном из того, что волнует поэта вместе с его читателем. Разговор о трагически завершившейся судьбе поэта, которую нельзя понять, вырвав ее «из сложной социальной и психологической обстановки». О месте и назначении поэзии в эпоху, которая «трудновата для пера». О месте и назначении человека, перед которым «дела много – только поспевать», перед которым стоит труднейшая, единственно достойная его задача — «вырвать радость у грядущих дней». Часто и в печати, и устно споря с Есениным, Маяковский высоко ценил его поэтический талант – нет оснований сомневаться в искренности слов «в горле горе комом». Нигде в своем стихотворении не впадая в грех мелодраматизма, Маяковский говорит с поэтом — и о поэте — всерьез, не избегая, если это нужно, грубых, но точных определений. «Вы ж такое загибать умели» – сегодняшнему читателю трудно согласиться, что это сказано именно о Есенине. Но Маяковский был убежден «Есенин не пел, он грубил, он загибал» — и в этом тоже была правда. В есенинском стихе Маяковскому дороже всего его сила, крепость, способность не только «воспевать» жизнь, но участвовать в ее переделке. Вернее, вот так: «Надо/жизнь/сначала переделать,//переделав— /можно воспевать». Впрочем, говоря так, Маяковский противоречит самому себе, воспевать жизнь — это и значит участвовать в ее переделке. Как сказано в том же стихотворении: «Слово — полководец человечьей силы». Именно так! Не скрывая скорби об ушедшем, Маяковский нигде в стихотворении не распускает «слезоточивой нуди»: силу преодолеть горе дает уверенность в том, что поэзия — и есенинская поэзия тоже — принадлежит жизни. Маяковский пишет не реквием — он говорит о стремительном, безостановочном движении жизни, частью которой является поэзия. Потому-то, начавшись на скорбной ноте («Вы ушли, как говорится, в мир иной»), стихотворение обретает жизнеутверждающий пафос, лозунговую силу и даже — лозунговую звонкость. И читая стихотворение с эстрады, поэт, по собственным словам, «до крика» усиливал одну из последних, самых главных строк: «Лозунг: вырви радость у грядущих дней» 3.4. Разговор с фининспектором о поэзии.
Стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии» написано в 1926 г. В этом же году Маяковским создан целый ряд стихотворений и статей, посвященных вопросам поэзии. Это стихотворения «Сергею Есенину», «Марксизм — оружие, огнестрельный метод», «Послание пролетарским поэтам», «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому», статья «Как делать стихи» и др. В них подняты многие важные и серьезные вопросы назначения поэзии, роли поэта в социалистическом обществе. Не все мысли, высказанные в те годы Маяковским, абсолютно правильны. Многое шло от полемического задора тех лет, от борьбы различных литературных групп. Однако основные эстетические положения Маяковского выдержали суровое испытание временем и легли в основу теории поэзии социалистического реализма. К их числу относятся вопросы, поставленные в стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии». Один из них был связан с качеством поэтических произведений. Октябрьская революция, открыв широкие просторы для творческих способностей людей, создала условия для приобщения широких народных масс к поэзии. Необычайно расширился не только круг читателей и любителей поэзии, но и пишущих стихи. В 20-е годы в советскую поэзию вступает большая плеяда молодых поэтов, часто выходцев из рабочих, крестьян, демобилизованных воинов Красной Армии. Среди них — немало талантливой молодежи. Однако нередко в печать попадали стихи слабые, неряшливые, а норой и просто халтурные, малограмотные. В этих условиях крупнейший советский поэт считал своим долгом повести серьезный разговор о качестве публикуемых стихов и поэм. В статье «А что вы пишете?» (1926) Маяковский говорил: «Главной работой, главной борьбой, которую сейчас приходится вести писателю, это — общая борьба за качество». Поэт от каждого стихотворения требовал высокой квалификации: «Ощущению квалификации,— продолжал он,— посвящено мое главное стихотворение последних недель «Разговор с фининспектором о поэзии». Считая своей основной деятельностью создание художественных произведений, отдавая творчеству все свое время и силы, Маяковский формально нигде не работал (за исключением того небольшого периода, когда он числился в штате Российского Телеграфного Агентства). Он жил на доходы с публикаций своих произведений. Как известно, всякие доходы облагаются налогом. Платил налог и Маяковский. Он должен был систематически: подавать докладные записки (декларации) фининспектору о предполагаемых доходах на очередной год. Но дело в том, что фининспекторы облагали налогами тех, кто занимался частным предпринимательством. А предпринимателями в 20-е годы считались нэпманы (т. е. мелкие буржуа). Так коммунистический поэт попадал в один ряд с имеющими «лабазы и угодья». Это не могло не задеть самолюбия Маяковского, хотя он и понимал, что налог в принципе — дело законное и справедливое. В августе 1926 г. Маяковский подает в Мосфинотдел заявление, в котором просит уменьшить явно завышенную сумму налога и требует отнестись к нему как к трудящемуся, а не как к частнику-предпринимателю. К заявлению было приложено стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии». Сама форма разговора о поэзии с финансовым работником наложила на стихотворение некоторую долю иронии (что, как мы видели, характерно для многих произведений Маяковского). Разговор с «гражданином канцеляристом» о таких вещах «деликатного свойства», как поэзия, рифма, ритм и т. п., принимает порой несколько шутливый оттенок. Доля иронии слышится ипри популярном объяснении фининспектору понятия рифмы, и в заключительных строках, когда поэт, обращаясь к работникам финансовых органов, говорит:А если вам кажется, что всего делов — это пользоваться чужими словесами, то вот вам, товарищи, мое стило, и можете писать сами! Шутливая интонация достигается здесь не только смыслом (трудно себе без улыбки представить «гражданина канцеляриста», пишущего стихи), но и нарочитым совмещением архаических слов типа «словеса» и «стило» с просторечной формой слова «делов». Уже в самом начале стихотворения автор ясно и четко определил его основную тему: «О месте поэта в рабочем строю». И далее Маяковский говорит о поэте прежде всего как о труженике: «Мой труд любому труду родствен». В той настойчивости, с которой Маяковский говорит о поэзии как труде, отчетливо слышатся полемические потки. А для полемики у Маяковского были довольно веские основания. Во второй половине 20-х годов некоторые литераторы воскресили мысль о творчестве как о чем-то подсознательном, интуитивном, сводили понятие творчества к интуиции, вдохновению творца. Маяковский неоднократно выступал против идеалистической трактовки вдохновения. Для него вдохновение — это определенное рабочее состояние, умение настроить себя на работу. «Туману вдохновения» Маяковский противопоставлял поэзию как труд, труд специфический, но сложный, кропотливый, требующий высочайшей квалификации и мастерства. Стало уже классическим знаменитое сравнение труда поэта с добычей радия, прозвучавшее в «Разговоре с фининспектором о поэзии»: Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в год труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды. Говоря о том, с каким трудом добывается «из артезианских людских глубин» «драгоценное слово» поэзии, Маяковский противопоставляет слово, обработанное поэтом-мастером, обычному, разговорному «слову-сырцу». Еще А. С. Пушкин видел задачу поэзии в том, чтобы «глаголом жечь сердца людей». Так и Маяковский пишет об «испепеляющем слов этих жжении». Слово поэта способно приводить в движение «тысячи лет миллионов сердца». Но эту функцию слово поэта может выполнить лишь в том случае, если оно — результат его большого труда. Наоборот, слово случайное, непродуманное, тем более заимствованное у других поэтов — это лишь «накладные расходы» на настоящую поэзию или еще хуже — «обычное воровство и растрата среди охвативших страну растрат». Ставя вопрос о функции поэтического слова, Маяковский переходит к теме назначения поэта и поэзии. Как и в ряде других своих произведений, здесь он вновь скажет об отражении жизни как важнейшей задаче поэзии: Через столетья в бумажной раме возьми строку и время верни! И встанет день этот с фининспекторами, в блеске чудес и с вонью чернил. Для Маяковского важное свойство поэзии заключается не только в том, что она способна «возвращать время» («возьми строку и время верни»), но и в том, что благодаря ей перед людьми будущего сегодняшний день предстанет во всей сложности — и в его романтическом пафосе («в блеске чудес»), и в будничности («с вонью чернил»). По существу перед нами своеобразная формула реалистического принципа искусства. Каков же круг жизненных явлений, которые поэт отражает в своем творчестве? Маяковский утверждает, что круг этот ничем не ограничен. Поэт обязан писать обо всем, что видит вокруг себя. Он решительно отрицает традиционное представление о темах «поэтических» и «непоэтических». Так возникает в стихотворении образ поэта — «должника вселенной»: Я в долгу перед Бродвейской лампионией, перед вами, багдадские небеса, перед Красной Армией, перед вишнями Японии — перед всем, про что не успел написать. Примечательно, что тема такой огромной важности, как Красная Армия, стоит рядом с темой о «вишнях Японии» (поэт думал посетить Японию). Он хочет писать и о далеком Бродвее, и о небе родного села Багдади, ибо для Маяковского не было тем «больших» и «малых». Любая тема — это познание нового, каждое стихотворение — первооткрытие, а поэзия в целом — «езда в незнаемое». Иначе говоря, Маяковский заявляет о творческом характере поэтического труда, чему противостоит начало подражательное, имитация под поэзию, т. е. лже-поэзия (подобные «поэты», как дешевые фокусники, «тянут строчку изо рта у себя и у других»). Выше уже отмечалось, что отражающее свойство поэзии для Маяковского представляет ценность постольку, поскольку оно связано с другим ее качеством — способностью активно воздействовать на жизнь человека. Вот почему, сказав о том, что поэзия «возвращает время», Маяковский тут же утверждает: Но сила поэта не только в этом, что, вас вспоминая, в грядущем икнут. Нет! И сегодня рифма поэта— ласка и лозунг, и штык, и кнут. Так, одновременно с темой «поэзия и будущее» в стихотворении звучит тема «поэзия и настоящее». Поэт призван и воспевать сегодняшний день (поэзия-«ласка»), и призывать, воодушевлять (поэзия-«лозунг»), и бороться (поэзия-«штык»), и обличать недостатки (поэзия-«кнут»). Долг поэта — «реветь медногорлой сиреной в тумане мещанья, у бурь в кипеньи». Маяковский вновь возвращается к основной проблеме стихотворения — о месте поэта в рабочем строю. Его место — в первых рядах строителей социализма. Поэт должен быть полезен обществу, прислушиваться к голосу масс, чьим поэтическим выразителем он является. Так возникает в стихотворении формула: А что, если я народа водитель и одновременно — народный слуга? Водитель народных масс и одновременно слуга народа — таково диалектическое единство этой формулы, которой Маяковский ответил на вопрос, поставленный в начале стихотворения — о месте поэта в рабочем строю. 3.5. Во весь голос.
В 1929 г. Маяковский задумал поэму о первой советской пятилетке. Но он не успел осуществить этот замысел. Написано было лишь вступление к поэме «Во весь голос». Созданное в декабре 1929 — январе 1930 г., оно было приурочено к выставке произведений Маяковского, посвященной 20-летию его творческого пути. Поэт не любил юбилеев, но к выставке относился со всей серьезностью. «Выставка,— говорил он,— это не юбилей, а отчет о работе». И действительно, представленные на выставке произведения поэта, красочные плакаты РОСТА, лозунги, рекламы и многое другое — все это свидетельствовало о его титанической работе. Поэт революции отчитывался перед теми, для кого творил. Прочтя на открытии выставки вступление к поэме «Во весь голос», Маяковский сказал, что оно «целиком отражает то, что я делаю и для чего работаю».
Являясь, таким образом, отчетом о творческом пути поэта, «Во весь голос», так же как и «Разговор с фининспектором о поэзии», относится к числу тех произведений Маяковского, где выразились его эстетические взгляды.
«Во весь голос» является произведением, в котором Маяковский еще раз использует излюбленную им форму разговора с предполагаемым собеседником. Мы уже видели, что так построен и «Разговор с фининспектором о поэзии», и стихотворение о Нетте. По этому же принципу созданы такие стихотворения, как «Разговор с товарищем Лениным», «Юбилейное» (построенное в форме беседы поэта с памятником Пушкину), поэтическое письмо-разговор с А. М. Горьким и многие другие. Особенностью вступления «Во весь голос» является уже то, что поэт разговаривает в нем не с тем или иным своим современником, а обращается к «уважаемым товарищам потомкам».
Несколько слов о причинах, побудивших Маяковского обратиться к людям будущего. Во второй половине 20-х годов споры вокруг его творчества были необычайно острыми. В печати появились статьи, авторы которых пытались доказать, что талант Маяковского поблек, что произведения его — всего лишь «однодневные агитки», которые не выдержат испытания временем и скоро забудутся. Под обстрел брались даже такие шедевры, как поэма «Хорошо!», пьесы «Клоп» и «Баня». Выступая на открытии своей выставки 25 марта 1930 г., Маяковский говорил: «Очень часто в последнее время те, кто раздражен моей литературно-публицистической работой, говорят, что я стихи просто писать разучился и что потомки меня за это взгреют... Я человек решительный. Я хочу сам поговорить с потомками, а не ожидать, что им будут рассказывать мои критики в будущем. Поэтому я обращаюсь непосредственно к потомкам в своей поэме, которая называется «Во весь голос».
Обращаясь «через хребты веков и через головы поэтов и правительств» к людям будущего, коммунистического общества, Маяковский хочет рассказать им не только о своей поэзии. Он иначе определяет тему разговора: «Я сам расскажу о времени и о себе». Это и определило все дальнейшее построение произведения. Перед читателем вновь возникает суровый и величественный образ эпохи, в которой жил и творил поэт: время «бряцания боев», когда «под пулями от нас буржуи бегали», «года труда и дни недоеданий» и т. д. Было бы неточным сказать, что Маяковский рассказывает о себе на фоне времени. Образ эпохи и рассказ о себе как бы сливаются воедино, ибо жизненный путь поэта — это частичка пути народа, он обусловлен временем. Время, эпоха — вот ключ, который поможет «товарищам потомкам» оценить его творчество. Обещая рассказать «о времени и о себе», Маяковский тут же закрепляет мысль о своей слитности с эпохой:
Я, ассенизатор
и водовоз,
революцией
мобилизованный и призванный,
ушел на фронт
из барских садоводств
поэзии —
бабы капризной.
«Неэстетический» образ поэта-ассенизатора, поэта-водовоза вполне укладывается в эстетическую систему Маяковского. Уже с первых лет революции он неоднократно заявлял, что поэт революционного пролетариата должен быть не только певцом «атакующего класса», но и «активным борцом на фронте социалистического строительства», не гнушаться никакой черной работой, если она может быть полезна революции. Вот почему уже в первые годы Октября Маяковский не жалеет сил для работы над плакатами РОСТА, уделяет много времени созданию политических лозунгов, торговой рекламе и т. д. Вся эта работа, которая у многих эстетов тех лет вызывала пренебрежение и саркастическую улыбку, по глубочайшему убеждению Маяковского, была составной частью деятельности поэта, поставившего свое перо в услужение делу революции. Еще в годы гражданской войны Маяковский в одном из своих стихотворений утверждал, что долг поэта — помочь «выволочь республику из грязи». Вот почему образ «поэта-ассенизатора», т.е. поэта-чернорабочего, отражает важную эстетическую установку Маяковского, подчеркивает повседневное участие поэта в строительстве новой жизни. А несколько ниже, развивая тот же «неэстетический» образ, Маяковский скажет, что ради будущего — коммунизма — поэт, «революцией мобилизованный и призванный», не гнушался никакой работой: «для вас, которые здоровы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката». Так и поэт помогал народу очищать «потемки дней» от скверны прошлого.
Необходимо учесть, что «Во весь голос» — произведение острополемическое. Поэт вступает в полемику со своим «отъявленным и давним» противником — «чистым», «аполитичным» искусством, в какую бы тогу оно ни рядилось. Его противники — все те же «кучерявые лирики», кто и в эпоху революционных бурь, всемирно-исторических потрясений продолжал замыкаться в мирке своих интимных чувств и переживаний. Эта поэзия, которую автор иронически называет «бабой капризной», не шла дальше строк типа «Сама садик я садила, сама буду поливать». Конечно, это — полемика, нарочитое заострение, доведение до крайностей некоторых положений «чистой» поэзии. Но Маяковский правильно схватывает основную суть «чистого» искусства — его оторванность от реальной жизни и больших общественных проблем. Спор Маяковского не абстрактный, он адресован таким поэтам 20-х годов, как К. Митрейкин и А. Кудрейко («кудреватые митрейки, мудреватые кудрейки»), которые выступили с рядом стихов в духе «чистого» искусства. Более того, Маяковский вступает в спор с таким известным советским поэтом, как И. Сельвинский, к таланту которого относился с большим уважением. Но когда И. Сельвинский опубликовал стихотворение «Цыганский вальс на гитаре», сильно отдававшее душком «чистой» поэзии, Маяковский не замедлил в поэме «Во весь голос» полемически использовать строку этого произведения («тара-тина, тара-тина, т-эн-н...»).
Полемика с поэзией — «бабой капризной» заканчивается стихами, неоднократно вызывавшими споры среди критиков:
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы
строчить
романсы
на вас —
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной
песне.
Некоторые буржуазные литературоведы и критики рассматривают эти строки как якобы доказательство противоречивости и «раздвоенности» Маяковского, который-де вынужден был заниматься агитацией и пропагандой («агитпроп»), выполняя «социальный заказ» коммунистов, наступая «на горло собственной песне». Следовательно, говорят они, революция ограничила диапазон творчества поэта, лишила его права на «собственную песню», ибо поэт хотел писать о другом.
Спрашивается, о чем же хотел писать Маяковский? В чем его «собственная песня»? Неужели ее содержание то же, что у «мудреватых кудреек» и «кудреватых митреек», с которыми всю свою творческую жизнь боролся поэт? Ни вступление в поэму «Во весь голос», ни какое-либо другое произведение или высказывание Маяковского не дают основания для подобного вывода. Поэт всегда с гордостью и радостью говорил о том, что посвятил свое творчество служению рабочему классу и его партии. Но служить рабочему классу, партии — это не только счастье, но и большой, тяжелый повседневный труд, умение подчинять себя, всю свою жизнь, интересы общему делу. Когда Маяковский писал плакаты РОСТА или рекламу для ГУМа — это был «агитпроп». Такая работа требовала сознательного подчинения своих творческих интересов интересам общества. Это не всегда давалось легко. Маяковскому чуждо этакое деланное бодрячество, лишающее жизнь ее сложностей. В приведенных выше строках из поэмы «Во весь голос» и звучит мотив трудности творчества поэта, «революцией мобилизованного и призванного». Они свидетельствуют лишь об одном — быть поэтом революции не только счастье, но и суровый, тяжелый труд. Это чувство углублялось еще и тем, что на пути поэта было немало «болей, бед и обид», связанных не только с его личной жизнью.
Далее Маяковский переходит к разъяснению, почему его стихи будут жить в будущем и для какого будущего творил поэт. Мощно, с нарастающей силой звучат строки, обращенные к людям коммунизма:
Слушайте,
товарищи потомки,
агитатора,
горлана-главаря.
Заглуша
поэзии потоки,
я шагну
через лирические томики,
как живой
с живыми говоря.
С гордостью называя себя «агитатором, горланом-главарем», Маяковский просит потомков при оценке его творчества учитывать специфику красоты стиха первых лет революции. Понятие красоты поэтического слова для Маяковского — понятие не постоянное, а изменяющееся. Если в прошлом красивым считалось изображение амуров и сцен помещичьей охоты («амурно-лировая охота»), то красота революционной поэзии пролетариата в другом: стих поэта дойдет к потомкам «весомо, грубо, зримо», в полном соответствии с характером своей эпохи. Эти стихи не «ласкающие ушко», а сражающиеся.
Через все творчество Маяковского проходит излюбленное им сравнение поэзии с оружием. Еще до революции, в поэме «Облако в штанах» автор сравнивал поэзию с примитивным оружием — кастетом: «Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе». В стихотворении 1925 г. «Домой» Маяковский пишет: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо». В 1926 г. в «Разговоре с фининспектором о поэзии» он ищет таких рифм, чтоб «враз убивали нацелясь». В 1928 г. в стихотворении «Господин народный артист» вновь возникает образ поэзии-оружия: «И песня, и стих — это бомба и знамя». Во вступлении к поэме «Во весь голос» это сравнение получит дальнейшее развитие. Обращаясь к потомкам с просьбой рассматривать его стихи «как старое, но грозное оружие», Маяковский от этого образа переходит к развернутой картине «парада поэтических войск»:
Парадом развернув
моих страниц войска,
я прохожу
по строчечному фронту.
На «строчечном фронте» его поэзии выстроились поэмы, «к жерлу прижав жерло», «кавалерия острот», готовая каждую минуту ринуться на врага, «поднявши рифм отточенные пики».
Сравнение поэзии с оружием ярко и точно определяет важнейшее свойство поэзии Маяковского — ее боевитость, постоянную нацеленность на борьбу. Эти победоносные «войска» поэзии поэт » посвящает тому, ради кого они создавались:
И все
поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого
последнего листка
я отдаю тебе, планеты пролетарий.
Мотив слитности поэта и его времени, намеченный уже в начале произведения, в этих и последующих строках получает дальнейшее развитие. Маяковский будет постоянно подчеркивать свою общность с эпохой: «мы открывали Маркса каждый том», «мы диалектику учили не по Гегелю», враг рабочего класса — «он враг и мой» и т. д.
В исследованиях творчества Маяковского часто подчеркивается связь вступления в поэму «Во весь голос» с традицией поэтических «памятников». Эта традиция, начатая еще древнеримским поэтом Горацием, в русской поэзии была поддержана Державиным, Пушкиным, Брюсовым. Подчеркивалась, в частности, некоторая связь разбираемого произведения с «Памятником» А. С. Пушкина. Эта общность обусловлена и единством целевой установки произведений двух великих поэтов, и самооценкой своей поэзии, и обращением к будущему, и утверждением гражданской значимости своего творчества, и даже тем, что поэма «Во весь голос» написана в ритме, приближающемся к ямбу, т. е. к размеру, которым создан и пушкинский «Памятник».
Вместе с тем нельзя не обратить внимания и на то, что отличает поэтический памятник Маяковского от «Памятника» Пушкина.
Во вступлении к поэме «Во весь голос» тема памятника впервые возникает в плане отрицания. Говоря о поэзии — «бабе капризной» и ее представителях, поэт заявляет, что не хочет, чтоб «из этаких роз мои изваяния высились». Вообще отношение Маяковского к памятнику себе всегда было ироническим. Еще в 1924 г. в стихотворении, посвященном Пушкину («Юбилейное»), Маяковский, шутливо говоря о том, что ему «памятник при жизни полагается по чину», тут же заявляет, что он не прочь был бы взорвать его («заложил бы динамиту — ну-ка дрызнь»). Памятник напоминает поэту что-то мертвое, холодное, бесстрастное, т. е. то, что он ненавидит («ненавижу всяческую мертвечину, обожаю всяческую жизнь»). Во вступлении к поэме «Во весь голос» также звучит мысль о памятнике себе. И опять поэт решительно отрицает такой памятник: «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь». Памятнику поэту противопоставляется другой памятник:
пускай нам
общим памятником будет
построенный
в боях
социализм.
Этот «общий памятник» становится символом единения поэта и общества, поэта и эпохи.
Несколько выше поэт говорит о том, что его стихи «готовы и к смерти и к бессмертной славе». Слова эти требуют комментария. В процессе борьбы за социализм Маяковскому, как уже отмечалось, приходилось создавать не только крупные поэтические произведения, но и проделывать огромную черновую работу по созданию плакатов, лозунгов, агиток и т. д. Работа эта, вызванная текущими делами и заботами, в будущем может показаться мелкой, незначительной. Эти стихи поэта, честно служившие людям своего времени, «готовы к смерти». Однако его поэзия готова и к «бессмертной славе», ибо она — частица общего дела социализма, социалистической культуры.
«Во весь голос» заканчивается величественной картиной обращения поэта к Центральной Контрольной Комиссии коммунистического общества:
Явившись
в Це Ка Ка
идущих
светлых лет,
над бандой
поэтических
рвачей и выжиг
я подыму,
как большевистский партбилет,
все сто томов
моих
партийных книжек.
Подобный финал не просто завершает разговор поэта с «уважаемыми товарищами потомками», но раскрывает еще один важнейший аспект его творчества. Подняв «над бандой поэтических рвачей и выжиг» тома своих стихов, Маяковский не случайно сравнивает их с партийным билетом. В этом сравнении не только желание называться поэтом-коммунистом, но и утверждение коммунистической партийности как незыблемой основы своего творчества.
Заключение.
Имя Владимира Маяковского стоит в одном ряду с величайшими поэтами России и мира. Его творчество продолжило передовые традиции русской классической поэзии прошлого и вместе с тем ознаменовало качественно новую ступень в развитии русской и мировой поэзии. Многочисленные нити связывают поэзию Маяковского с художественными традициями Пушкина, Лермонтова, Некрасова и многих других великих поэтов России и мира. Не случайно сам Маяковский, правда в полушутливой форме, утверждал, что после смерти Пушкину и ему «стоять почти что рядом», упоминая тут же и имя Некрасова. Время подтвердило правоту слов поэта.
Маяковский вошел в поэзию в важнейший исторический период жизни России, в эпоху величайшей ломки всего общественного и политического строя, морали, этических норм, быта. Он «вплыл» в поэзию на гребне новой революционной волны и стал поэтическим глашатаем идей Октября. Он не мыслил себя как поэта вне революции, вне идей коммунизма:
Поэтом не быть мне бы,
если б
не это пел —
в звездах пятиконечных небо
безмерного свода РКП.
Немало талантливых русских советских поэтов жило и творило в ту эпоху, когда развертывалась творческая деятельность Маяковского. Но ни одному из них не удалось отразить свою эпоху так масштабно, так всесторонне и так ярко, как Маяковскому. Именно это роднит его с Пушкиным, Лермонтовым и Некрасовым. Маяковский был поэтом эпохальным в самом глубоком смысле этого слова.
Это вовсе не означает, что все, созданное Маяковским, одинаково художественно убедительно, или что у Маяковского не было ошибок и заблуждений. Маяковский стал лучшим советским поэтом не потому, что сумел избежать спорных или даже ошибочных утверждений (время, в которое он творил, было временем исканий в искусстве, и многое еще было неясным), а потому что умел быстрее и лучше, чем другие его коллеги, находить новые, принципиально правильные пути развития поэзии.
Работая над данным рефератом, я разобрался в тонкостях понимания В.В. Маяковским темы поэта и поэзии, проследил традиции в его творчестве, узнал, почему Маяковского называют поэтом-новатором и еще раз убедился в том, что Владимир Маяковский – мой поэт.
Литература
1. С.О. Мелик-Нубаров Я знаю слов набат… М.: «Просвещение», 1980.
2. Под ред. В.О. Перцова и В.Ф. Земскова Маяковский в школе. М.: Издательство Академии Педагогических Наук, 1961.
3. А.С. Карпов Маяковский-лирик. М.: «Просвещение», 1988.
4. З.С. Паперный О мастерстве Маяковского. М.: «Советский писатель», 1953.
5. С.И. Кормилов, И.Ю. Искржицкая Владимир Маяковский. М.: издательство «Учебная литература», 2004.
1. Реферат Основные и производственные фонды
2. Курсовая Лицензирование отдельных видов предпринимательской деятельности
3. Реферат Экспертные методы получения маркетинговой информации и их применение на практике
4. Доклад на тему Газы
5. Курсовая Вычисление определителя матрицы прямым методом
6. Реферат Окольничий
7. Реферат Форфейтинг и факторинг как инновационные инструменты управления дебиторской задолженностью
8. Реферат Анализ предприятий туристической индустрии в России на примере отеля Балчуг-Кемпинский
9. Реферат Федеральная служба по финансовому мониторингу
10. Бизнес-план Бизнес план салон-парикмахерская РОЗА
